Утраченное Просвещение. Золотой век Центральной Азии

Текст: Аполлинария Аврутина

Иллюстрация: www.alpinabook.ru, orient.spbu.ru, www.yppremia.ru, press.princeton.edu

Недавно получившая Яснополянскую премию переводчица Орхана Памука Аполлинария Аврутина не только страстно влюблена в тюркскую литературу, но и изучает ее как академический ученый, доцент Восточного факультета СПбГУ. Поэтому мы попросили ее прочитать только что выпущенную книгу американского коллеги, президента Института по исследованиям Центральной Азии и Кавказа (Central Asia-Caucasus Institute), и поделиться с нами своим компетентным мнением о ней.

Стивен Фредерик Старр. Утраченное Просвещение. Золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана (пер. с англ.). М.: Альпина Паблишер. 2017. — 574 с.

«Стремление к знаниям — обязанность каждого мусульманина»

Средняя Азия уже много лет воспринимается российским обывателем как далекая родина гастарбайтеров, а слово «ислам» в любом контексте у того же обывателя ассоциируется только со словом «терроризм». Проблема толерантности и веротерпимости теперь актуальна во всех частях Евразии, так что написание и публикация подобных книг, не научных, а научно-популярных, служит непростому делу мира.

Стивен Старр, автор довольно разнонаправленных работ по постсоветской проблематике, строго говоря, востоковедом не является, а, по его собственному выражению, является любителем Востока. Впрочем, «любительство» не всегда изъян: история знает немало случаев, когда именно любители совершали гениальные открытия и создавали великие труды в пику маститым специалистам. Достаточно вспомнить примеры из истории дешифровки древних памятников письма. При этом Старр, конечно же, является эрудитом и профессионалом высочайшего уровня — манера, ритм повествования продолжает традиции классического востоковедения XIX в., и хотя автор не владеет восточными языками, он добросовестно, не отдавая предпочтения американской, европейской, русской императорской либо советской школе востоковедения, цитирует труды ведущих ученых мира — как классиков, так и современных специалистов.

Традиция - это не всегда безоговорочно хорошо; книгу Старра несколько портит тот самый «ориенталистский» подход, которым грешили многие исследователи XIX в.: представляя великолепный век средневекового Просвещения Центральной Азии — непременно до монгольского завоевания, автор совершенно забывает о новом и новейшем времени, не упоминая ни одного из мыслителей XVI—XIX вв., ни интереснейших результатов синтеза центральноазиатских и европейских достижений, богато представленных в той же Бухаре. Сквозит в книге и легкая жалость по отношению к Центральной Азии сегодняшней, что, конечно же, в корне неверно.

Впрочем, кажется, у автора не было дурного намерения, и такой намек вышел случайно: восхищением научными достижениями Ближнего Востока (почему-то автор намеренно избегает этого термина) сияет каждая строка, хотя книгу бы совершенно точно украсил раздел о том, как много было подарено мусульманским Востоком Европе, европейской культуре и христианской цивилизации, и какому количеству ближневосточных и центральноазитских мыслителей современная Европа обязана и техническим прогрессом, и процветанием.

Старр — невероятно интересный и чуткий рассказчик, так что книга читается как роман с захватывающим сюжетом. Впрочем, автор и намекает на роман: в начале текста приводятся действующие лица, краткая характеристика их достижений и даты жизни. С учетом этого подхода главными героями, конечно же, являются Ибн Сина, Омар Хайям, Улугбек, аль-Фараби, Бируни и несколько других персон, а города описываются глазами жителя современных западных мегаполисов. Современный акцент вообще выделяет эту книгу: достижения многих мыслителей, их жизнь, чаяния и деяния представлены глазами жителя века XXI в., что сильно упрощает картину, но в то же время делает ее доступной, понятной и — приятной для непосвященного читателя. Лично я бы с оговорками рекомендовала читать книгу Старра студентам младших курсов гуманитарных факультетов, подумывающих заняться изучением культуры Ближнего Востока.

Стоит, впрочем, отметить несколько заметных неточностей: например, Рабиа Балхи, одна из ираноязычных поэтесс, жившая в X в., внезапно оказывается влюблена в «турецкого» раба; а великая поэтесса и философ Рабиа аль-Адавия из Басры, первая женщина-мистик, жившая в VIII в., не упомянута в книге вообще. Махмуд аль-Кашгари, создатель «Собрания тюркских наречий» (в отечественной тюркологии более принято наименование «Словарь тюркских наречий»), внезапно объявляется создателем полного руководства по тюркским языкам и литературе, хотя в монументальном труде аль-Кашгари никакого руководства по литературе, кроме примеров из зафиксированных автором тюркских языков и диалектов, не наблюдается. Термин «суфизм» трактуется автором четко, бескомпромиссно, но крайне наивно, хотя вопрос до сих пор носит дискуссионный характер — и от того, как трактовать этот термин, зависит многое в понимании самой доктрины мистического движения в исламе. Автор замечает, что по поводу суфизма неясно, являлся ли он отклонением от истинного ислама или его дополнением. Чтобы ответить на этот вопрос с точки зрения классического ислама, достаточно не только спросить любого имама. Достаточно просто посмотреть на статистику террористических актов, совершенных ортодоксальными мусульманами против мусульман на Ближнем Востоке за последние годы.

Как бы то ни было, повторюсь, книга качественно составлена и добротно переведена. Издательство не пожалело денег, времени и редакторских сил даже на скрупулёзное оформление крайне ценной в данном случае библиографии. Пусть список цитируемой литературы в «Утраченном Просвещении» и состоит из вторичных трудов, а автор не ссылается на первоисточники, ценность приведенных работ несомненна.

Польза в издании подобных книг в том, что тексты, рассчитанные на неспециалиста, помогают обывателю по-новому взглянуть на Восток, на Центральную Азию. Бывая в Узбекистане, я замечаю, какое количество туристов из Европы, Америки, Австралии, из стран Дальнего Востока гуляет по ночной Бухаре и Самарканду, сидит в ресторанчиках старой крепости Хивы. Множество моих друзей-востоковедов с удовольствием и не первый раз ездят с семьями в туристические поездки в Иран. Однако стоит с восторгом заговорить о поездке в Центральную Азию в кругу среднестатистических соотечественников, в ответ слышится в лучшем случае недоумение, а обычно — насмешки, неверие, страх. Возможно, разница в отношении и определяется уровнем научно-популярной литературы, уровнем массового читателя.

В книге Старра присутствует одна важная мысль, здесь я ее процитирую: «Любое общество, которое не в состоянии воспользоваться мудростью своих мыслителей, в своих бедах может винить только себя». Почти все наследие мыслителей Центральной Азии давным-давно, еще в советские годы, переведено и издано на русском языке. Мои американские студенты курса The History of Central Asian Literature, который я много лет читаю в университете, об этом очень хорошо знают и с удовольствием изучают книги на русском языке.

В заключение можно сказать: по непонятной причине до настоящего времени цельных, глубоких публикаций по истории культуры, науки и образования; работ, посвященных творческим контактам интеллигенции, на средневековом мусульманском Востоке было создано немного. Почему-то важнейший для истории Европы и понимания происходящих в ней ныне процессов вопрос становления науки на мусульманском Ближнем Востоке и, в частности, в Центральной Азии до сих пор был обойден вниманием специалистов. Отечественное преимущество в изучении Средней Азии, большая часть литературы по которой написана на русском и на национальных языках русскоговорящими авторами, несколько теряется на фоне достижений заокеанских коллег в изучении Центральной Азии. Достаточно, например, вспомнить обилие американских работ по современному Афганистану. В любом случае, книга, подобная нынешней, должна быть написана специалистами любого отечественного востоковедного института. Хочется выразить глубочайшую надежду, что когда-то она будет написана коллективом российских иранистов, арабистов и тюркологов. И будет написана лучше.