Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
Нам не забыть ту зиму, ту стужу и горечь петербургского снега.
Последние месяцы жизни Пушкина – как воронка, в которую затянуло поэта на глазах у друзей и недругов.
О последних месяцах жизни поэта пушкинисты написали тысячи дотошных страниц. И не распутывается клубок... Слишком много взаимоисключающих версий. История промозглая, болезненная. А дата трагическая и светлая. Потому что Пушкин не располагает к унынию, в нём всегда можно разглядеть повод для надежды. Особенно если отрешиться от дуэльного сюжета. Хотя как от него отрешишься?
КОАДЪЮТОР
Поединок стал неотвратимым, когда в ноябре 1836 года в петербургскую квартиру Пушкина пришло французское письмецо: «Кавалеры первой степени, командоры и кавалеры светлейшего ордена рогоносцев, собравшись в Великом Капитуле под председательством достопочтенного великого магистра ордена, его превосходительства Д. Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина коадъютором великого магистра ордена рогоносцев и историографом ордена. Непременный секретарь граф И. Борх». «Диплом» направили сразу по нескольким адресам, добиваясь максимальной огласки. Посылали, главным образом, друзьям Пушкина. В этом пародийном тексте можно найти намек не только на то, что поручик Кавалергардского полка Жорж Дантес ухаживает за Натали Пушкиной, но и на особые взаимоотношения жены поэта с императором. Ведь упомянутый в тексте Нарышкин только тем и был славен, что много лет безропотно предоставлял свои апартаменты и свою супругу для утех предыдущего монарха, Александра I. Пушкин оказался антиподом Нарышкина. А версий вокруг этого диплома возникло столько, что даже католическое слово «коадъютор» (титулярный епископ, т. е. епископ без собственной кафедры, назначаемый заместителем кафедрального епископа, — еще один обидный для мужа намек) так и осталось в русской литературной речи…
Исследователи убеждены, что диплом написали великосветские гвардейские шутники, не имевшие прямого отношения к жизни Пушкиных и Геккернов. Молодые повесы просто шалили, шалили жестоко, и Пушкин был лишь одним из объектов таких шуток. Есть и другая, более экзотическая версия: диплом мог составить и сам Пушкин, великий мистификатор. Тем самым он создавал самому себе веский повод для дуэли с обидчиком… Или — того страшнее! — в отчаянии (которое связано вовсе не только с семейными делами!) искал смерти, избегая прямого самоубийства. Конечно, в этой версии слишком много психологических натяжек.
Но в той или иной мере о суицидальном подтексте дуэли пушкинисты говорят уже больше ста лет…
Однако, если отбросить версию ведущейся Пушкиным двойной игры, в написании пасквильного диплома он заподозрил (как мы сейчас понимаем — скорее всего, ошибочно) голландского посланника Геккерна, приемного отца того самого Дантеса. Дальнейшее известно. Пушкин послал ему вызов. Опытный дипломат уговорил поэта отложить поединок на две недели. А через неделю Геккерн-младший (т.е. Дантес) сделал предложение Екатерине Гончаровой — сестре Натали, свояченице Пушкина. Они поспешно обвенчались. Традиции не позволяли стреляться с родственниками — и Пушкин отменил вызов. Но передышка продлилась считанные недели. В начале следующего года Пушкин узнаёт о тайной встрече Дантеса с Натальей Николаевной — и снова объявляет войну Геккернам. Снова — гневное, нарочито оскорбительное письмо, снова — дуэль, которую на этот раз не удалось предотвратить. Жуковский записал в те дни со слов непосредственных свидетелей поединка: «Снег был по колена; по выборе места надобно было вытоптать в снегу площадку, чтобы и тот и другой удобно могли и стоять друг против друга, и сходиться. Оба секунданта и Геккерен занялись этой работою; Пушкин сел на сугроб и смотрел на роковое приготовление с большим равнодушием. Наконец, вытоптана была тропинка в аршин шириною и в двадцать шагов длиною; плащами означали барьеры». Таков был финал — во вкусе русской классической литературы.
Быть может, важнее ревности и всяческих подозрений оказалась атмосфера, которая в те дни сложилась вокруг Пушкина в свете. Сплетни, пересуды, смешки — всё это было нестерпимо. Если верить свидетельству Жуковского, душевное успокоение к Пушкину пришло только после смертельного ранения у Черной речки…
Жуковский стал рассудительным летописцем последних часов жизни Пушкина и похоронной круговерти. В мемориальном стихотворении он набросал портрет друга на смертном одре:
- …Не горел вдохновенья
- Пламень на нем; не сиял острый ум;
- Нет! Но какою-то мыслью, глубокой, высокою мыслью
- Было объято оно: мнилося мне, что ему
- В этот миг предстояло как будто какое виденье,
- Что-то сбывалось над ним...
НЕВОЛЬНИК ЧЕСТИ
Об этой трагедии написано стихотворение, давным-давно ставшее не менее хрестоматийным, чем сам дуэльный сюжет. Если вдуматься, Лермонтов набросал странную, труднообъяснимую картину:
- А вы, надменные потомки
- Известной подлостью прославленных отцов,
- Пятою рабскою поправшие обломки
- Игрою счастия обиженных родов!
- Вы, жадною толпой стоящие у трона,
- Свободы, Гения и Славы палачи!
- Таитесь вы под сению закона,
- Пред вами суд и правда — всё молчи!..
- Но есть и божий суд, наперсники разврата!
За десятилетия школьной зубрежки мы привыкли к этим громким обвинениям. Но вообще-то они весьма туманны. На кого из виновников гибели Пушкина намекает Лермонтов? Неужели речь идёт о Геккернах? Вряд ли. О Дантесе, лично ему знакомом, Лермонтов там же высказался напрямую, без абстракций:
- Заброшен к нам по воле рока,
- Смеясь, он дерзко презирал
- Земли чужой язык и нравы;
- Не мог щадить он нашей славы;
- Не мог понять в сей миг кровавый,
- На что он руку поднимал!
Лермонтов призывает императора к отмщению. Но — кому мстить? Заезжим господам, непосредственным убийцам? Но дуэль — дело чести; гораздо опаснее светская молва, принижавшая Пушкина, не считаясь с латинским правилом De mortuis aut bene aut nihil. И уж тут-то под меч Эриний могут попасть люди знатные и влиятельные, которые в отношении Пушкина быстро переходили от высокомерного равнодушия к суетливым дрязгам.
Стихотворение, а особенно его эпиграф и финал вызвало ярость Бенкендорфа: «Бесстыдное вольнодумство, более чем преступное». Гневное послание «На смерть поэта» разошлось во множестве списков, его — и это не преувеличение! — воспринимали как призыв к революции. А в ХХ веке его то и дело декламировали школьники, хотя осмыслить все лермонтовские подтексты не в силах и академики.
Юрий Лотман первым из серьезных исследователей всерьез заговорил о «заговоре мужеложцев», который, по его мнению, привел к роковой дуэли. Действительно, общие увлечения объединяли Геккерна и Дантеса с Уваровым и Дондуковым. Каждого из них Пушкин успел обидеть. Министр просвещения Уваров вряд ли когда-нибудь простил бывшему младшему собрату по «Арзамасу» прозрачные намеки на непристойную поспешность при вхождении в права наследства в стихотворении «На выздоровление Лукулла». А президента Академии наук «князя Дундука» он пригвоздил эпиграммой и вовсе непечатной…
ЮБИЛЕЙ ГИБЕЛИ
В 1937 году в СССР с невиданным размахом отмечали столетие дуэли и гибели Пушкина. Иногда это событие комментируют с ехидцей: это как нужно ненавидеть поэта, чтобы «праздновать» день его гибели. Но уж такова старинная, почтенная традиция: дни рождения в стародавние времена никто толком не знал и уж, конечно, не запоминал… А дату преставления выдающегося человека, как правило, помнили. И, если речь шла о людях замечательных, торжественно отмечали. Вот и в СССР «зацепились» за громкую цифру — столетие дуэли. Не стали ждать 1949-го (150-летний юбилей Пушкина), а превратили поэта во всенародного героя во дни скорбной годовщины. После 1937-го Советская страна, наконец, полноценно усыновила дореволюционную культуру и, в первую очередь, литературную классику, к которой стали относиться благоговейно — разумеется, с креном в революционную идеологию. Тогда умели превращать элитарное в массовое и, хотя в этих процессах нетрудно рассмотреть череду карикатурных казусов, это было дело пользительное и своевременное. Литература училась работать не с сотнями, а с десятками тысяч читателей. И Пушкин стал в 1930-е по-настоящему народным поэтом. Ведь именно после зимы 1937-го миллионы людей в России стали узнавать Пушкина в лицо. Конечно, классика советизировали. В ход пошли такие высказывания: «пуля наёмного убийцы прервала творческий путь того, кто на протяжении всей своей жизни клеймил российских «венценосцев» и их вельможно-поповскую челядь». Эмигранты кривились от пошлости советских газетных и прямолинейности школьных рассуждений о Пушкине, чуткий ко всякой фальши Хармс сочинял чернушные «анекдоты про Пушкина», но между тем, читали Пушкина в России после 1937-го больше, чем когда-либо. И учились его понимать не без усердия. К тому же в двадцатые годы грубый социологизм в рассуждениях о Пушкине преобладал еще разительнее, а после «столетия» вокруг его канонизированного наследия выросла не худшая часть филологической науки.
НАТАЛИ
Пушкин оберегал честь жены. И его современники, как правило, не смели выставлять на всеобщее обозрение грязное белье семьи погибшего поэта. Пётр Андреевич Вяземский, например, вскоре после дуэли писал великому князю Михаилу Павловичу: «За несколько часов до дуэли Пушкин говорил д`Аршиаку, секунданту Геккерена, объясняя причины, которые заставляли его драться: «Есть двоякого рода рогоносцы: одни носят рога на самом деле; те знают отлично, как им быть; положение других, ставших рогоносцами по милости публики, затруднительнее. Я принадлежу к последним». Деликатно обошёл адюльтерную тему Павел Анненков — автор первой летописи жизни Пушкина. Конечно, и в 1830-е ходили в списках эпиграммы, едкие стишки про Натали, но традиция разоблачений неверной супруги великого поэта восходит к Павлу Щёголеву — историку литературы, который собрал, прокомментировал и издал множество документов, имеющих отношение к «дуэли и смерти Пушкина».
Нечего и говорить, что к дуэльной пушкинской теме нередко обращались поэты. Цветаева и Ахматова (каждая — на свой лад) так яростно сводили счёты с Натальей Николаевной, что у самого Щёголева дрогнула бы рука… Вот цветаевское:
- Счастие или грусть —
- Ничего не знать наизусть,
- В пышной тальме катать бобровой,
- Сердце Пушкина теребить в руках,
- И прослыть в веках —
- Длиннобровой,
- Ни к кому не суровой —
- Гончаровой.
Они писали об этом не только в рифму, публиковали, кроме прочего, статьи да эссе.
Эффектно по форме и злобно по сути написал в 1917 году поэт и монархист Борис Садовской:
- С рожденья предал
- Меня Господь:
- Души мне не дал,
- А только плоть.
- Певец влюбленный
- Сошел ко мне
- И, опаленный,
- Упал в огне.
- В земле мы оба,
- Но до сих пор
- Враги у гроба
- Заводят спор.
- Ответ во многом
- Я дам не им,
- А перед Богом
- И перед ним.
А Ярослав Смеляков, поэт совсем другого, комсомольского поколения написал не столь изящно, но не менее определённо:
- Детей задумчиво лаская,
- Старела как жена и мать…
- Напрасный труд, мадам Ланская,
- Тебе от нас не убежать!
- То племя, честное и злое,
- Тот русский нынешний народ,
- И под могильною землею
- Тебя отыщет и найдет…
- (1959)
Грозно! Но сюжет на этом не завершился. Через несколько лет Смеляков застыдился своего комсомольского задора и написал стихи с извинениями перед «мадам Ланской». Правда, извинялся он так, чтобы не было сомнений, что всё равно Натали во всём виновата:
- Я не страдаю и не каюсь,
- Волос своих не рву пока,
- А просто тихо извиняюсь
- С той стороны, издалека.
- Я Вас теперь прошу покорно
- Ничуть злопамятной не быть
- И тот стишок, как отблеск черный,
- Средь развлечений позабыть.
- Ах, Вам совсем нетрудно это:
- Ведь и при жизни Вы смогли
- Забыть великого поэта —
- Любовь и горе всей земли.
Впрочем, Наталья Николаевна знать не знала яростного Ярослава. Милости императора превратили её в состоятельную вдову. После гибели поэта и камер-юнкера на Пушкиных больше не давило долговое бремя. Колоссальную прибыль принесло и первое посмертное многотомное издание. Пушкин о таком и помечтать не мог… Скульпторы полюбили дуэт Пушкиных, нет числа статуэткам и памятникам «поэту и его музе». Наверное, так и должно быть через 180 лет после схватки.
Ссылки по теме:
Ай да Пушкин! — 23.01.2017
Пушкин — это я, это ты, это все мы — 06.06.2016
