Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
Фото: ru.wikipedia.org
Почему-то именно его иногда называют «третьим Толстым» (хотя, например, Бунин так звал Алексея Николаевича - в строгом соответствии с хронологией). Поэтому его величают по отчеству. Алексей Константинович - и тут уже путаницы не будет. На шумном балу русской литературы он оказался не случайно и не затерялся. А детям объясняют на пальцах: Алексей Толстой, но не тот, «который Буратино».
Был ли Алексей Константинович родственником Льва Николаевича?
Конечно,
все Толстые - родственники. И все ведут свой род от сподвижника Петра I Петра Андреевича Толстого - боярина и первого графа Толстого.
Алексей Константинович Льву Николаевичу приходился троюродным братом. Впрочем, от Толстых Алексей Константинович взял только титул и фамилию, отца он почти не знал, воспитание ему дала родня матери. Перовские были сказочно богаты: потомки графа Кирилла Разумовского, хоть и незаконнорожденные, унаследовали состояние дяди - фаворита и, вероятно, тайного мужа императрицы
Елизаветы Алексея Разумовского. С ним возился дядька, Антон Перовский - известный писатель, публиковавшийся под псевдонимом «Антоний Погорельский». Свою самую известную книгу - сказку «Черная курица, или Подземные жители» - Погорельский посвятил племяннику Алеше. Неудивительно,
что маленький граф рано (с шести лет!) увлекся сочинительством. И годам к двадцати пяти он был вооружен до зубов рифмами, мелодиями, образами… А со Львом Николаевичем Алексей Константинович познакомился только в зрелые годы, незадолго до Крымской войны.
Соответствуют ли истине утверждения о дружбе поэта с императором Александром II?
Александр на полгода младше Алексея. Несмотря на то, что его родительская семья распалась, а мать считалась незаконнорожденной, Алешу Толстого включили в избранный детский круг наследника престола, будущего императора Александра II. Их было
девятнадцать - девять мальчиков и десять девочек, отобранных из лучших семей империи для товарищеских забав с цесаревичем. Они играли в оловянных солдатиков, в жмурки, в горелки, а иногда боролись. Самым рослым и сильным был Толстой. Добродушный богатырь - это амплуа он обживал десятилетиями.
Как ни странно,
воспитанник Жуковского император Александр Николаевич не стал ценителем высокой словесности… О масштабах таланта своего приятеля по детским играм он не имел представления
и сожалел, что богатырь Алеша равнодушен к государственной службе. А Толстой и впрямь немало сил приложил, чтобы, вопреки материнской воле, отлынить от служебной рутины, хотя долгое время ему «автоматом» шли чины и придворные звания, от камер-юнкера до действительного статского советника (соответствовавшего генерал-майору).
Как лирик Толстой стал сатириком?
У молодого силача-весельчака не могло не быть друзей, с которыми - в огонь и в воду. Это кузены, братья Жемчужниковы - Алексей, Александр и Владимир. Они переворачивали Петербург вверх дном, подшучивая над чопорными чиновниками и попавшими под руку обывателями. Они превращали жизнь в пародию.
Министр финансов Вронченко ежедневно прогуливался по Дворцовой набережной в 9 часов утра. Александру Жемчужникову вздумалось тоже прогуливаться в это время. Проходя мимо Вронченко, которого он лично не знал, он неизменно останавливался, снимал шляпу и внушительно произносил: "Министр финансов, пружина деятельности!"
Они могли среди ночи постучаться к булочнику, спрашивали, есть ли у него пеклеванный хлеб, а получив утвердительный ответ, восклицали наставительно: "Ну, благодарите Бога, а то много людей не имеют и куска насущного хлеба". Молодые поэты повесничали, да озорничали и до них. Но прутковский абсурдистский юмор был новинкой для того времени. От странных шалостей они быстро перешли к литературной игре.
Можно ли считать Козьму Пруткова первым русским «виртуальным автором»?
Этот прием использовали многократно. Достаточно вспомнить Ивана Петровича Белкина: Пушкин не просто нацепил на свою слишком хорошо известную публике столичную физиономию маску скромного провинциала, но и постарался утишить свой блестящий стих до «смиренной прозы». Но Козьма Прутков - первый «распределенный» автор. Остроумные и блестяще образованные братья-аристократы придумали Козьму Пруткова - мелкого чиновника (директора Пробирной палатки), графомана и сочинителя высокопарных афоризмов, искренне считающего себя «пупом земли» и глубоким мыслителем. Что только не сочинялось под маской Пруткова - басни, пародии, назидательные стихи и афоризмы, водевили…
В лихой артели имени Козьмы Пруткова Толстой, конечно, был золотым пером.
Самый изобретательный версификатор, самый дерзкий потрясатель основ. Он и как сатирик перерос Пруткова. В списках ходили две озорные поэмы Алексея Толстого - «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева» и «Сон
Попова». Не из прутковского цикла, но из «смеховой культуры». Кто из Жемчужниковых был способен на нечто подобное?
Участвовал в прутковской компании и Александр Аммосов, но для него военная служба оказалась важнее литературы. Прутковский цикл стал эпохой в русской сатирической поэзии. Из него до сих пор черпают острословы. А литературоведы всерьез считают Козьму Пруткова предтечей обэриутов и концептуалистов.
Можно ли считать Толстого самым виртуозным поэтом своего поколения?
Лет с десяти он почти не выныривал из литературных миров - и в любом жанре чувствовал себя вольготно. Действительно, его версификационная техника поражает. Достаточно вспомнить шутливое «Рондо»:
Ах, зачем у нас граф Пален
Так к присяжным параллелен!
Будь он боле вертикален,
Суд их боле был бы делен!
Добрый суд царем повелен,
А присяжных суд печален,
Всё затем, что параллелен
Через меру к ним граф Пален!
И так на две довольно редкие рифмы - шесть строф, последняя - наполовину по-немецки. Но, как у всякого настоящего виртуоза, словесная техника не была для него самоцелью, а всегда служила смыслу. Высокие образцы Толстой оставил и в сатире, и в пародии, и в лирике, в том числе песенной (достаточно вспомнить «Колокольчики мои…» и «Средь шумного бала случайно…»). Желаете поэмы? «Иоанн Дамаскин» считался классическим образцом, да и до нашего времени не стерлось обаяние строк:
Благословляю вас, леса,
Долины, нивы, горы, воды,
Благословляю я свободу
И голубые небеса.
И посох мой благословляю,
И эту бедную суму,
И степь от краю и до краю,
И солнца свет, и ночи тьму.
Была ли у Толстого «главная тема»?
Алексей Константинович много и мучительно размышлял об истории государства Российского. Прежде всего его интересовали две эпохи - былинный княжеский Киев и баснословная царская Москва. Он тосковал по утраченной цивилизации древнерусского государства, которую смели орды Батыя. Порою даже идеализируя ее. «Со присяжными суд был обычен и нашему миру,», - уверяет у него богатырь Поток. Страшной фигурой он считал Ивана Грозного. «Не в Москве надо искать Россию, а в Новгороде и в Киеве».
Толстой был сторонником просвещенной аристократии, а первый наш царь, по его мнению, растаптывал ее достоинство. Но в повести «Князь Серебряный», в исторических балладах он не занимался разоблачениями. Его захватывала стихия истории - и получалась музыка:
Без отдыха пирует с дружиной удалой
Иван Васильич Грозный под матушкой-Москвой.
Ковшами золотыми столов блистает ряд,
Разгульные за ними опричники сидят.
С вечерни льются вины на царские ковры,
Поют ему с полночи лихие гусляры,
Поют потехи брани, дела былых времен,
И взятие Казани, и Астрахани плен.
Историческая баллада как жанр существовала в русской поэзии и до Толстого. Достаточно вспомнить «Песнь о Вещем Олеге».
Но Толстой создал в этом жанре целый том, заложил традицию.
Кажется, главное достоинство поэзии Толстого - простодушие. Полнокровный, надежный поэт. Стих у него почти всегда льется легко - без натуги и как будто без лишних умствований:
Коль любить, так без рассудку,
Коль грозить, так не на шутку,
Коль ругнуть, так сгоряча,
Коль рубнуть, так уж сплеча!
Коли спорить, так уж смело,
Коль карать, так уж за дело,
Коль простить, так всей душой,
Коли пир, так пир горой!
Узнаваемая грань русского характера - неуемного и отходчивого. Если бы Добрыня Никитич умел сочинять стихи, наверное, он писал бы именно так. Но ведь это не просто соловьиная трель, это серьезный, продуманный манифест, одно из лучших программных стихотворений в русской поэзии.
Бесхитростное простодушие свойственно и его любимому герою - Илье Муромцу:
Двор мне, княже, твой не диво!
Не пиров держусь!
Я мужик неприхотливый,
Был бы хлеба кус!
…Не терплю богатых сеней,
Мраморных тех плит;
От царьградских от курений
Голова болит!
Душно в Киеве, что в скрине,
Только киснет кровь!
Государыне-пустыне
Поклонюся вновь!
Под этим гимном простоте, наверное, подписался бы и его троюродный брат и их общий учитель Жан-Жак. Все это, несомненно, не только маска лирического героя, но и характер Толстого.
О Толстом говорят как о противнике «политической» поэзии…
Он оказался антиподом слишком гражданственного Некрасова и слишком интеллектуального Тютчева. Но это не означает, что он не заглядывал в самые хмурые книги. Заглядывал. И нередко резко отстаивал свои политические (а еще чаще - эстетические) позиции в устных и эпистолярных спорах. Ему не нравились ни радикальные прогрессисты, ни рьяные почвенники. В письмах Толстого можно найти самые запальчивые: "От славянства Хомякова меня мутит, когда он ставит нас выше Запада по причине нашего православия".
Свою политическую программу он сформулировал в 1858-м году:
Двух станов не боец, но только гость случайный,
За правду я бы рад поднять мой добрый меч,
Но спор с обоими досель мой жребий тайный,
И к клятве ни один не мог меня привлечь;
Союза полного не будет между нами —
Не купленный никем, под чье б ни стал я знамя,
Пристрастной ревности друзей не в силах снесть,
Я знамени врага отстаивал бы честь!
И это - накануне Великих реформ, когда радикалы и охранители готовы были вцепиться друг дружке в шевелюру.
Насколько важным для А. К. Толстого был театр?
Драматическую трилогию о наследниках Ивана Грозного Толстой нес как тяжкий крест. Чтобы вывести царей и царедворцев на сцену, нужно было долго сражаться с цензурой, сверяя каждое слово с почтенными предрассудками. Дружба с императором не помогала. Словом, драматургия не принесла ему прижизненной славы. А порыв был удивительно смелый - после Пушкина написать трагедию в стихах о самодержцах и царедворцах Московской Руси, многие из которых (Борис Годунов, Василий Шуйский) действуют и у Пушкина…
В историю вошла вторая часть трилогии - «Царь Федор Иоаннович». С этой постановки (а вовсе не с чеховской «Чайки», как принято считать) началась история Художественного театра, а в 1970-е на сцене Малого в роли царя Федора метался Иннокентий Смоктуновский, и это тоже было громкое событие в театральном искусстве. Толстой сталкивает человеческое и политическое. Вечный конфликт!
Алексей Толстой фигурирует в списках «знаменитых писателей-самоубийц» - насколько это справедливо?
После пятидесяти лет он, наконец, стал законным супругом любимой женщины - той самой, которую за тринадцать лет до того встретил «средь шумного бала, случайно». О его романе с Софьей Миллер-Бахметевой время от времени вспоминают даже в глянцевых журналах. Он любил, как и обещал в стихах - «без рассудку».
Служебные обузы отпали. Миллионное состояние уходило сквозь пальцы, но на безбедную жизнь денег хватало. Стихи не иссякали. Счастье? Но тут стало рассыпаться здоровье. Толстой страдал астмой. Ему легко дышалось только в сосновом бору. В комнате, где он спал, стояли сосновые кадки с водой…
От невыносимых приступов головной боли доктора прописали ему морфий. Писатель Болеслав Маркевич так вспоминал о страданиях Толстого: «Человек живет только с помощью морфия, и морфий в то же время подтачивает ему жизнь - вот тот заколдованный круг, из которого он уже больше выйти не может. Я присутствовал при отравлении его морфием, от которого его едва спасли, и теперь опять начинается это отравление, потому что иначе он был бы задушен астмой».
Осенью 1875-го он - скорее всего, по ошибке, но поговаривают и о самоубийстве - ввел себе смертельную дозу. Был ли он самоубийцей - хотя бы случайным? Официально, разумеется, нет.
Но обстоятельства смерти Толстого загадочны.
Виной могла быть его обычная рассеянность, а может быть, и отчаяние невольного морфиниста.
Было ему 58 лет. А сегодня Толстому 200. О забвении и речи нет. Одна беда - иногда путают с не менее талантливыми родственниками.
Ссылки по теме:
