Текст и фото: Владимир Снегирев, Прага
На фото: на полках крупнейшего книжного магазина Праги «Луксор» сегодня можно увидеть множество книг на русском. Больше всего — Достоевского
За те сорок с лишним лет, что отмечающий в этом году 70-летие Милан Дворжак (Milan Dvořák) занимается переводами русскоязычных авторов, он познакомил местных читателей и с произведениями классиков, и с книгами современных корифеев. Он перекладывал на чешский Пушкина, Гоголя, Достоевского, Грибоедова. Пражские барды пели «с его голоса» Высоцкого, Галича, Окуджаву. Благодаря ему здешние книголюбы знают Венедикта Ерофеева, Улицкую и Алексиевич, и даже Мамлеева.
- А над чем пан Дворжак работает сейчас?
- Мне заказали перевод романа Валерия Брюсова «Огненный ангел».
- Непростое сочинение. Неужели в Чехии столь серьезная русская классика сейчас пользуется спросом?
- Об этом лучше поинтересоваться у издателей. Но раз они тратят деньги, значит, надеются на продажи.
- Где вы так хорошо овладели русским языком?
- О, с этим как раз все очень просто. Отец в конце пятидесятых - начале шестидесятых годов работал в чехословацком посольстве в Москве, мы с братом ходили в школу № 136 на улице Красина. Я хорошо помню, как моя классная руководительница Надежда Степановна сказала после первого полугодия: «Ну, пока мы Милану оценки ставить не будем, пусть наляжет на русский, а вот через полгода спросим с него уже по всей строгости». В середине 70-х я окончил в Праге курсы переводчиков-синхронистов. Собственно говоря, на хлеб я до сих пор зарабатываю именно этим.
- Доводилось ли переводить речи сильных мира сего?
- Да, еще во времена позднего Брежнева меня приглашали на наше телевидение, чтобы за кадром быть в готовности для синхронного перевода слов вашего генерального секретаря. Тогда, кстати, тексты всех его предстоящих выступлений заранее получало ТАСС, оттуда они по телетайпам перегонялись в наше агентство ЧТК, где переводились и поступали на телевидение. Брежнев никогда не отрывался от написанного, не позволял себе никаких импровизаций, что делало наше «дежурство» в студии чисто формальным.
Сбой произошел во время трансляции из Москвы его похорон. Мы переводили прямой репортаж с Красной площади вдвоем - я и мой коллега. И хотя он был более опытным, но переволновался, сначала вместо «Леонид Ильич» сказал «Владимир Ильич», а затем, видно, совсем расстроился, и когда выступал Первый секретарь московского горкома Гришин, то коллега допустил серьезную «идеологическую ошибку».
Гришин вспомнил, что усопший очень любил москвичей. А перевод прозвучал так: Леонид Ильич очень любил автомашину «Москвич».
После чего коллегу заподозрили в сознательной «диверсии» и отстранили от работы в эфире.
Когда хоронили Юрия Андропова, то я работал в паре с другим синхронистом по фамилии Миллер. Ему тоже не повезло. Он, как более опытный, переводил прощальное выступление Константина Черненко, будущего преемника, а тот, как вы помните, страдал сильнейшей одышкой, речь его была быстрой и невнятной. У нас же сочли, что виноват Миллер. Мне досталось переводить выступление Громыко - он как раз говорил четко, с паузами, начальство осталось довольно.
Потом наступило время Михаила Горбачева - вот когда пришлось потрудиться, потому что он постоянно откладывал заготовленные тексты в сторону и начинал импровизировать.
А после «бархатной революции» работы стало куда меньше. И как синхронисту, и как литературному переводчику.
- Да, готовясь к нашей встрече, я уточнил: если в 1988 году в ЧССР вышло более ста наименований книг, переведенных с русского, то два года спустя их было десятка два.
- В советские времена у нас переводили едва ли не все то, что издавалось в СССР. Просто автоматом. Конечно, это был перекос. Потом качели качнулись в другую сторону. Сейчас, можно сказать, ситуация нормализовалась. Вот вы, к примеру, знаете о том, что именно в этом кафе, где мы с вами сейчас говорим, проходят вечера бардовской песни, здесь звучали Окуджава, Высоцкий, Галич. Недавно мы устроили тут вечер памяти Ерофеева, мой друг, известный чешский актер, читал поэму «Москва — Петушки». В планах - вечер творчества Игоря Губермана, будем читать на чешском его «гарики».
- Вот теперь самое время спросить: как вы отважились переводить высокую поэзию? Пушкина, Лермонтова? Наверное, для этого надо самому быть поэтом?
- Насчет «самому», я бы не преувеличивал своих талантов. Да, в молодые годы писал тексты песен для одной группы. Не более того. Вы правы, подступиться к Пушкину было нелегко. Я долгое время не решался, но помог случай. В 1983-м участвовал в семинаре молодых переводчиков, где в качестве учебного задания мне достались четверостишия Блока. Руководитель семинара, познакомившись с моими переводами, сказала: «Тебе пора сделать что-то серьезное. Например, попробуй перевести «Евгения Онегина». Я очень удивился, но постепенно втянулся в работу.
Конечно, вы правы, это колоссальный труд. Надо стараться сохранить поэтику, рифму, ритм, образность и при этом остаться максимально близким к тексту подлинника. Наш известный русист Иржи Гонзик мне многое подсказал, от него я узнал, что
Владимир Набоков перевел «Онегина» для своих студентов без рифмы, слово в слово к оригиналу. Это интересный и небесспорный опыт, ведь в поэме есть три героя: Татьяна Ларина, Евгений Онегин и онегинская строфа. А у Набокова она, эта онегинская строфа, пропала.
И это не только тяжелый труд, но и великая ответственность - и перед Пушкиным, и перед читателем, и перед предшественниками. У нас прежде существовали четыре перевода «Онегина»: два были сделаны в XIX веке, два в XX. Мой - пятый. Я работал над ним более пятнадцати лет. А когда закончил и стал искать издателя, то мне говорили: это не продается. Пошел по российским предпринимателям, которые имеют успешный бизнес в Чехии, но и они развели руками. Я уже совсем отчаялся, когда снова помог случай.
Мой коллега, переводчик с английского, большой фанат Шекспира Иржи Йосек (Jiří Josek, 1950—2018) основал собственное маленькое издательство. Сам он хорошо понимал мои муки, поскольку Шекспир тогда тоже якобы «не продавался». Иржи позвонил: «Я слышал, ты перевел «Онегина»? Неси его сюда - мы издадим». Вот так самое известное произведение Пушкина уже в новой Чехии появилось в наших книжных магазинах. Первый тираж разошелся быстро, потом еще допечатывали. Сценические версии моего перевода ставили театры Праги, Остравы, Злина.
- А как было с текстами Высоцкого? Ведь там встречаются такие обороты, которым, кажется, невозможно найти адекватные аналоги на чешском.
- Я выучил наизусть множество его песен. И вы правы, долгое время мне казалось, что исполнять их можно только на языке оригинала. Но постепенно, и это тоже был очень длительный по времени процесс, приходили нужные решения. В какой-то момент я отчетливо осознал, что это просто мой долг - познакомить своих соотечественников с творчеством Высоцкого. И наступил тот день, когда у нас зазвучали на чешском в исполнении местных бардов «Правда и ложь», «Диалог у телевизора», другие песни…
…Закончив интервью, я проводил пана Дворжака до выхода из кафе, где его уже поджидал приятель. Тут надо пояснить, что человек, открывший чехам окно в яркий и буйный мир русской литературы, с молодых лет полностью незряч.
