Текст: Галина Рымбу

1.

В мае вышел пятый номер «Артикуляции». У этого журнала очень интересная редакционная политика. Он редактируется «горизонтально», здесь нет фигуры главного редактора, но общую модерацию проекта осуществляет критикесса и поэтесса Анна Голубкова. Всего в редакции пять человек, и все женщины, каждая из которых делает свой автономный раздел. Это Анна Голубкова, Дарья Суховей, Гали-Дана Зингер, Евгения Риц и Татьяна Бонч-Осмоловская. На сайте журнала в разделе «О проекте» коротко заявлены интересы и эстетические ориентиры каждой из редакторок. Так, Евгения Риц пишет: «Своей задачей как редактора считаю обеспечение коллегам-писателям большего уровня приятия и комфорта, что в конечном итоге должно снижать общий уровень экзистенциального хаоса. <...> цель моих редакторских проектов всегда - не читатель, не литература как таковая (ей я занимаюсь в другом качестве), а именно каждый отдельный автор». У Анны Голубковой редакторская задача другая: она говорит о том, что в первую очередь ей важно увеличение «критических и теоретических статей о книгах, написанных женщинами», то есть — повышение их видимости, поскольку «Женщины и их творчество <...> дискриминируются как на бытовом, так и на общекультурном уровне». А Дарья Суховей делает акцент на важности периферийных контекстов: «Мне видится, что периферия ценнее центра хотя бы в силу разнообразия возможностей (в первую очередь — эстетических), я чувствую свободу, потому и работаю в этом проекте».

Результат такой работы (и это видно уже по первым пяти номерам) — довольно широкий диапазон представленных поэтических практик. В пятом номере около 30 поэтических публикаций, среди них подборка комбинаторной поэзии, составленная Татьяной, Бонч-Осмоловской, стихи Ники Скандиаки, которая делает, пожалуй, самые радикальные поэтические эксперименты в новейшей русскоязычной поэзии, новые тексты Вадима Банникова, Ирины Котовой и Виталия Зимакова, одного из самых интересных молодых уральских поэтов Александра Смирнова, Чарльз Симик в переводах Андрея Сен-Сенькова и Бенедиктас Янушявичюс в переводах Георгия Еремина. Здесь же подборка новой поэзии Алматы, составленная молодым казахстанским поэтом Рамилем Ниязовым, который сопровождает эти тексты очень неконвенциональным предисловием, где описывает условия формирования политической субъектности у молодого поэтического поколения в Казахстане и в конце заключает: «Перед вами не аналитика, но манифест возможных будущих свободных людей Казахстана». В подборке представлены три авторки: русскоязычные Алиса Якуба (17 лет) и Анна Гайда (16 лет); и Аурелия Акмуллаева (ей 15 лет), в текстах которой («Мой любимый Казахстан») мы видим и двуязычие и смелую политическую критику:

• Менің Отаным - Қазақстан
• Моя родина - Казахстан
• Қазақ елі - мәңгілік ел.
• Казахская земля - вечная земля
• подобные плакаты в разных провинциях, где процветает бедность и нищета,
• где дети все ещё нюхают порошок за гаражами,
• эти плакаты вызывают чрезвычайное чувство страха.
• я боюсь за будущее своей страны,
• но каждое утро в школе мы поем:
• гимн Казахстана.

2.

Онлайн-журнал «Ф-письмо» на Syg.ma предлагает два важных поэтических обновления. Первое - новые стихи активистки, художницы, поэтессы, кураторки, создательницы акции #тихий пикет Дарьи Серенко, где совершается поворот от субъективного лирического концептуализма к документальному письму, работе с языками медиа и новостей, историями других и событиями на расстоянии. Одна из главных тем подборки — опыт угнетения и новые этики, с ним связанные, которые мыслятся не риторически, но поэтически, не сводясь к «одному значению». В этом смысле интересно полное тонкого политического оптимизма стихотворение про онейроактивистов, которые изобретают другие формы взаимопомощи и эмпатии во сне, в обход привычных логик. В период застоя и кризиса демократий мы часто говорим друг другу, что живем как будто во сне, не чувствуя себя частью повседневной и политической реальности, «под собою не чуя страны». Тут это состояние политического сна и застоя переосмысливается: люди, находясь и сообщаясь во сне, наоборот, находят возможности для изменения реальности, занимаются «невидимым активизмом»:

— онейроактивисты существуют по всему миру, мы сравниваем наши сны, пытаясь понять, как изменить цепочку событий. смотри, я подойду к твоей матери и спрошу у нее дорогу,

когда она поскользнется, то схватится за меня, мы упадем, но отделаемся смехом и синяками.

Осе Берг

Второе — это фрагмент из книги «Темная материя» одной из самых значимых современных шведских поэтесс, Осе Берг в переводе Надежды Воиновой и Андрея Сен-Сенькова. По форме — это сложный, полифонический, полижанровый текст, состоящий из обширных глав, где сочетаются поэтическая проза и рифмованные фрагменты, научная и возвышенная лексика, визионерство и формальная изощренность, скандинавская мифология, антиутопическая фантастика и критика капитализма, истощающего недра земли (книга написана в 1999 году). Надежда Воинова пишет в предисловии, что «большое значение для книги имела научно-фантастическая притча нобелевского лауреата Харри Мартинссона «Аниара», где космический корабль после ядерной катастрофы на Земле вылетает на уже заселенный людьми Марс, но, столкнувшись с астероидом, название которого намекает на Хиросиму, покидает пределы Солнечной системы, устремляясь в космическую бесконечность. Чтобы поддерживать настроение пассажиров, бортовой компьютер Мима показывает им образы невиданной флоры, пока не наталкивается на кадры техногенной катастрофы, что постепенно приводит к всеобщему коллапсу и смерти. В «Темной материи» Мима, словно бы обретя голос, становится рассказчиком, а одна из глав так и называется «Аниара». Это литература ужаса (Берг многие годы переводила Лавкрафта на шведский) и катастроф, и апокалиптические видения Осе Берг (в одном из интервью она признается, что местами это почти автоматическое письмо) выполняют также роль радикальной и очень своевременной экокритики:

Я упираюсь мышечными связками в машины, бьющиеся глубоко в ране. Что станется с тобой, что станется с тобой здесь у тяжелых вод. В кузнице муки хора Дауде, рельсы кричат, задетые острыми ломами. Хитиновые волокна, порфиры, холодные углеродные кристаллы. И чашей мои застывшие кисти, и чашей мои застывшие кисти вокруг твоего черного черепа («На сланцевой дробильне в Довре»).

3.

В 138 номере «Литеrraтуры» - продолжение фрагментов из «Тёмной материи» Осе Берг (к слову, переводчики сейчас активно ищут издателя для этой книги). И еще одна примечательная публикация здесь — стихи до сих пор малоизвестного и умершего в этом году воронежского художника и поэта-скитальца Валерия Исаянца, друга Анастасии Цветаевой, писавшего последние десятилетия своей жизни на обрывках картона, оторванных книжных обложках и клочках бумаги:

• Я выучил паучие движенья -
• ты видишь, сколько смыслов я плету,
• Земле переменяя притяженье,
• чтоб ей не запинаться на лету
• о кромку яви. Все, что может сниться,
• но было врозь - я завяжу в одно.
• Луч о зеницу гнется, точно спица,
• и воробьям просыплется пшено.
• Стою на коврике. В вокзальном светлом холле
• ручной работы. Из травы и птиц.
• И разница лучей глазницы колет,
• и ранит зрячих щебетанье спиц.

Валерий-Исаянц

4.

В майской «Иностранной литературе» в рубрике «Трибуна переводчика» - 14-я песнь «Божественной комедии» Данте в переводе Ольги Седаковой, с ее предисловием, которое носит философский и религиоведческий характер, и обширными комментариями. Эта публикация есть в открытом доступе на сайте журнала, как и стихи современной польской поэтессы Анны Аугустыняк в переводе Владимира Окуня.

5.

Из майских обновлений на «Полутонах» - самое интересное это стихи Виталия Зимакова. Атмосфера полузаброшенных постсоветских окраин, потерянные в истории субъекты, сжатость, экономия стихового пространства, в котором иногда проступают интонационные контуры поэзии Шваба, осколки событий, вытянутые из привычной логики, и авторский взгляд — как взгляд камеры наблюдения:

Виталий Зимаков

• старый вокзал у горного посёлка
• мох на разобранном тепловозе
• пожарные выходы пыльными
• сдувшимися шариками декорировали
• финалисты литературных премий
• участники форумов молодых авторов
• в детских кроватях у ткацких станков
• извёстка и осколки на боеприпасах
• словарь обычаев и традиций
• харранийским ковром
• на дороге еловые ветки

6.

«Цирк «Олимп + TV» начинает выкладывать на свой сайт поэтические подборки из нового номера онлайн-журнала. В частности, тут появилась подборка новых стихотворений Алексея Порвина, одного из ключевых современных поэтов Санкт-Петербурга. Здесь видно, как его технически виртуозное письмо, ранее внимательное скорее к поэтическому языку, объектному миру и созерцательному его исследованию, обретает еще одно — политическое измерение (и это интересно, ведь Порвин далеко не тот поэт, который у критиков ассоциируется с политической и ангажированной поэзией). Появляются победа, спасение, площадь, человек, «мир военный», нефть, что льется из почвы «чернотой бесстыдной», границы, беженцы, танки, транспаранты и другая лексика, которую мы обычно ассоциируем с политическим высказыванием. Отчетливо можно увидеть тему войны и военного вмешательства, притом что движение между войнами, которое совершает автор, — трансисторическое: «если жажда застряла, как мир военный, в луче, не слышит себя моленье». Также здесь начинает артикулироваться тема возможности и невозможности политического действия. Но Порвин намерен исследовать измерение политического, возможно, глубже, чем мы привыкли в него смотреть. Политическое тут понимается также и мессианически, мир внешний и внутренний тревожится, коллапсирует и снова застывает в ожидании спасения (это слово часто встречается в последних стихах Порвина):

• В спасение вхожая тварь,
• твой голос молельный свиреп,
• покопайся в людских полутенях,
• выбери другой себе закат.

Здесь многое - сродни темной поступи некоторых стихов Мандельштама (а в чем-то и радикальнее), герметизм и сложноустроенность образной системы этих текстов так и призывают к внимательной герменевтической процедуре. Порвин соединяет в себе авангардную и классицистскую линии, архаизм и модернизм, европейскую и восточную поэтическую традицию, сшивает разные поэтические языки и времена. Классическое четверостишие в данном случае не дань поэтическому консерватизму, а отграничивание, локус, в котором разворачиваются разные логики поэтического существования и неповторимые ритмические рисунки. Это философская, исследовательская поэзия, поэзия как способ мышления, и в ней очень много - о человеке. Но субъект этих текстов децентрирован, он — это множество поэтических мыслеформ и рецепторов, исследующих возможность нового существования, и в то же время - обращенность к Другому:

Алексей Порвин

• Как листовки о конце войны -
• «я» разбросано в толпе солдат:
• какие мы изумлены -
• те же, что знают: рассвет - вода?
• Стёкла книжного, глуби́ны застящий лёд
• и потоки речные - неважно, что к глазам
• подносишь - итог всё тот же: нищий поёт,
• скрипит всё громче дневная кирза.
• Пробежало дрожью в проводах
• время, растолкав ненужный свет:
• развозят на речных судах
• звон непосильный, какого нет.
• Ангельское зрение звонило, прося:
• забери хоть крупицу меня у высоты,
• измотанной флагами; я стану стезя
• для всякой вещи, которая - ты.