Текст: Мария Лебедева
Фото: pixabay.com; ru.wikipedia.org; maxpixel.net
Так вышло, что на российском книжном рынке young adult и подростковая проза - не всегда синонимы. Первое чаще стоит на обложках серий, подразумевающих острые, неоднозначные темы, с предупреждающей меткой 16+, а то и 18+. Под вторым больше подразумевают повести и романы для младших подростков, официально разрешенные двенадцатилетним.
Понятно, что любые возрастные ограничения - по сути своей не запрет, а своеобразные trigger warning для родителей, предупреждающие, что книга содержит сцены, способные вызвать негативную реакцию; но все равно они сбивают с толку, не давая ориентироваться в неоднородном потоке текстов. Пока 436-ФЗ четко обозначает, что можно, а что нельзя, издательства создают отдельные серии вроде «недетских книжек» Самоката или «YA» КомпасГида, где выпускают лучшие книги для молодых взрослых, не вписывающиеся в рамки закона о защите детей от вредной информации. Конечно, чаще речь идет о переводных текстах: отечественная подростковая литература появилась не столь уж давно, и несомненных шедевров пока что - по пальцам пересчитать.
Поиском русскоязычных книг, способных заинтересовать подростков, десятый год подряд занимается всероссийский конкурс «Книгуру»: «Мы за то, чтобы подростки встречались с книгами! И за то, чтобы это была не только классика: современная литература, отражающая то, что происходит здесь и сейчас, невероятно важна для формирования личности». Книги финалистов и шортлидеров конкурса выпускают лучшие отечественные издательства, их включают в списки чтения для школьников и ставят по ним спектакли. Если шорт-лист «Книгуру» - срез актуального состояния русскоязычной литературы для подростков, то какие характеристики ей можно дать на этот момент?
1. Место и время - вечность
В большинстве текстов условный 2019 год обозначен парой-тройкой штрихов, чаще всего - редкими отсылками к актуальной поп-культуре (метаирония Екатерины Мурашовой: «Я сказал: волки, конечно, слабее львов и тигров. Но зато в цирке они не выступают») или указанием на социальные изменения (кто-нибудь обязательно хочет быть блогером). Не будь этих моментов - и время могло быть другим, и место - совсем не Россией. Так получается с «Квартирой номер сто» Людмилы Потапчук, изначально завязанной на детских страшилках, но скатывающейся в выморочный сон с предсказуемой развязкой.
Иногда вневременность намеренна, героев условно современного мира по сюжету лишают или же им ограничивают доступ к интернету, и это представлено как своеобразная проверка на подлинность, умение выживать в реальном мире («Огни студеного моря» Ники Свестен). У этой тенденции есть и небольшой плюс: все меньше авторов используют быстро меняющийся подростковый сленг; иные выражения устаревают еще до того, как книга выйдет из печати, и в итоге на обложку можно смело ставить мем со Стивом Бушеми «How do you do, fellow kids?» - но «Книгуру» этого года избегает подобной оплошности.
На фоне «вечных» историй выгодно выделяется повесть Эдуарда Веркина «Осеннее солнце», насыщенная местным колоритом (как, например, концепция «ноль отходов» по-деревенски: одна из героинь заворачивается от дождя в кусок рекламного баннера, или абсурдность региональных брендов: Суздаль - столица огурца). У Веркина влогерами тоже хотят быть, но желание это органично вписано в контекст: «Дрондина научила свою собаку искать трюфеля, а Шнырова постригла свою козу и хочет связать себе шарф, а еще, что они вместе решили делать видеоблог» (надо еще добавить, что влог планировался о пчеловодстве). Самостоятельные, очень приспособленные к жизни герои Веркина находят чем заняться в деревне Туманный Лог, этой «столице ничего», - и на выходе получается отличная подростковая повесть. Из распространенного сюжета «последнего лета детства», из нестандартных для городских читателей ситуаций писателю удается создать колоритную и смешную историю взросления, приправленную грустью от угасания малых населенных пунктов: мальчик растет, деревня умирает, оба факта непоправимы.
По понятным причинам четкое представление о месте и времени - в повестях о прошлом, «Вайнахт и Рождество» Александра Киселева о Великой Отечественной войне, «Замри!» Татьяны Ильдимировой - о девяностых. О последнем хочется сказать пару слов, особенно после издания книги Евгении Овчинниковой «Мортал комбат и другие 90-е». Рефлексия девяностых потенциально способна стать для отечественной подростковой прозы тем же, что для американской - образ восьмидесятых (мелькающий не только в прозе, взять хотя бы «Очень странные дела»). Татьяна Ильдимирова копит, собирает воедино приметы времени, в почти неизменном виде дошедшие едва ли не до середины нулевых: газета СПИД-инфо еще продается детям; мяч, прыгающий о трансформаторную будку, - классная дворовая игра; чайный гриб пока называют по имени - здесь, например, Гошей, - а не безликим «комбуча»; постыдное стояние на рыночной картонке, пока примеряешь штаны, окупается видом обновки. Честная, эмоциональная и лишенная сентиментальных вздохов повесть «Замри!» написана, кажется, для ностальгирующих взрослых в большей степени, чем для подростков: детству и детскому уделено много больше внимания (особенно на контрасте с трагичными вставками из взрослой жизни), а тем, кто оставил детство позади, но взрослым еще не стал, обычно интереснее читать о них самих.
2. Детскость
Маркировка на официальном сайте «Книгуру» - «подходит читателям от стольких-то лет» - рекомендация, никак с упомянутым в начале статьи законом не связанная. Так, повесть Александра Киселева «Вайнахт и Рождество», сопровожденная пометкой 10+, содержит сцену, где ребята катаются с горки на мертвом обнаженном теле солдата немецкой армии, причем по ходу веселья у трупа отваливается голова. Для сравнения - бестселлер Патрика Несса «Голос монстра», сюжет которого строится вокруг принятия неизбежности смерти близкого, на родине рекомендован девятилетним и старше, в российских интернет-магазинах продается с пометкой 16+.
Несмотря на это несоответствие, около половины текстов полуфиналистов ориентированы больше на сообразительного ребенка, чем на подростка, а из оставшейся части лишь единицы ориентированы и на читателей старше 15 лет. Это не отрицательная характеристика, дело в проблематике и выбранном тоне: обычно в подростковой литературе нет той нравоучительности, что есть в детской, взрослеющему читателю оставляется простор для самостоятельного домысливания.
Повесть Ирины Богатыревой «Я сестра Тоторо» - одно из немногих исключений: мир показан глазами тринадцатилетней Велеславы, которая, как и любой человек, может ошибаться, бояться, упрямиться - и потому акценты читатель должен расставить сам: как вести себя, если встречаешься с буллингом в качестве третьей, наблюдающей, стороны; стоит ли «пытаться вылечить» людей с ментальными особенностями; всегда ли стоит искать в окружающих что-то хорошее. Велеслава ответы для себя нашла, но других это ни к чему не обязывает.
А вот динамичная и очень кинематографичная повесть Ольги Лукас «9 желаний Ани» - явно для ребят до тринадцати лет (11—13 - так и отмечено на сайте). Подростки, несомненно, поймут переживания девочки, но вряд ли те будут для них актуальны. По сюжету повести Ане является некое существо Лаура, принявшее вид куколки. Лаура умеет исполнять любые желания - правда, как и всегда в таких случаях, их следует остерегаться. Но Аня не из пугливых, а желаний у нее на целый список: стать звездой; поменяться телами и судьбами с собственной лучшей подругой; быть не младшей, а старшей сестрой; получить популярный канал на ютубе; вместо активной целеустремленной студентки получить обыкновенную сестру; высокий заработок родителей; принимать решения без участия взрослых; чтобы мама была всегда с ней; чтобы комната принадлежала только ей (это желание автоматически освобождает запертую джинири Лауру, и Аня осознает, что зачастую жизнь можно поправить без помощи магии).
3. Все переплетено
XXI век в принципе очень человекоцентричен, и потому эмпатия, взаимосвязь людей становятся важными и частотными темами - не так, как это было, допустим, в советской прозе: включенность в общество не противопоставляется порочному индивидуализму. Если еще недавно в подростковой литературе то и дело мелькали мотивы непонятости и отверженности, то теперь все чаще говорят о том, что люди не бывают в большинстве своем плохими или хорошими, а ярлыков «свой/чужой» стараются избегать (исключения, разве что - «Огни студеного моря», «Формула раззеркаливания», «Вирта», «Семь дней до сакуры»).
Здесь показательны две повести: «Если, то…» Ксении Шабановой - в плане сюжетопостроения это такой подростковый аналог комедии «Ёлки», удивительные совпадения приводят к встрече главных героев, и «Дом за Радугой» Екатерины Мурашовой. По ясным профессиональным причинам психологу Екатерине Мурашовой интересно работать со сказочными архетипами - и она вновь, как в своем «Классе коррекции», обращается к темам иной реальности (в данном случае - виртуальной) и нейроразнообразия (антиутопическое деление детишек на группы в зависимости от личностных особенностей, вновь карнавальное превращение девушки с ментальными особенностями из парии в принцессу). Ее «Дом за Радугой» встает в один ряд с достаточно новым направлением «психологической антиутопии» (как, например, у Патрика Несса или Ребекки Уны), но нельзя сказать, что попытка получилась удачной.
Кстати, отличительная особенность именно отечественной прозы - смешение и на жанровом уровне: почему-то именно русскоязычные авторы любят разнообразить повествование, включив в него стихотворения, чаще собственного сочинения: их будет писать/декламировать/случайно встречать герой или героиня.
4. Попытка ухода от стереотипов
Первое, что бросается в глаза даже при беглом просмотре аннотаций - кроме «Азота и Селедочкиной» Аи Эн (и то с долей условности - как поймут прочитавшие повесть), в списке нет собственно школьных историй. Локус перенесен за пределы класса: видимо, пока развивалась традиция бесконечных подражаний «школам магии», читатели и писатели успели пресытиться приключениями между звонками на уроки. Мир куда больше, чем школьный кабинет, а люди - многообразнее стереотипных ролей отличницы и хулигана: Матвей из «Всем выйти из кадра» Лилии Волковой - на домашнем обучении и уже работает на телевидении, в остальных же случаях школа все равно остается где-то на периферии - например, действие происходит во время каникул.
И если от стереотипов о подростковой прозе как о школьной повести авторам уйти удалось, то от гендерных стереотипов - не всегда. Так, основной причиной беспокойства является «лишний вес», а лучшим доказательством красоты - внимание мальчика (Ксения Шабанова «Если, то…», Светлана Лаврова «Семь дней до сакуры»). Правда, в случае Светланы Лавровой стереотипное поведение немного оправдывается избранным жанром: по сути, это произведение - фанфик категории «ориджинал». В ее повести «японские рисовые пирожки из манной каши и пирожки со сладкой бобовой пастой из зеленого горошка «Шесть соток», и эта культурная апроприация распространяется на весь текст: история о портале в средневековую Японию, куда беспрепятственно ходят бойкая Ксюха и стеснительная моэ-красавица Инна, - распространенный сюжет аниме, примеренный на екатеринбургскую действительность. Превратившись в девочку и вдоволь насмотревшись на свое новое тело, Саша из повести Артема Ляховича «Формула раззеркаливания» начинает звать друга Леху - Лешиком, радоваться «все-таки я первая, бе-бе-бе», беспокоиться о внешности и задаваться вопросом: «Это что же, теперь ей должны нравиться мальчики?»
