Текст: Борис Кутенков
Главными тенденциями 2021 года я бы назвал ещё большую девальвацию экспертного мнения, чем ранее, и стирание границ между разного рода фейсбучной перистальтикой и адекватным высказыванием. Так, к пограничным можно отнести проекты вроде «Несвободного микрофона», гостями которого иногда становятся респектабельные литераторы – в то же время высказывание кураторов о (самых разных по уровню) cтихах может состоять из глумления и отборного мата, причём последний – в буквальном смысле (ссылки не даю из гигиенических соображений). Кураторы, меж тем, – имеющие серьёзные публикации и локальное признание (один – шорт-листер премии Андрея Белого, другой – автор книги в «Арго-Риске»). В ту же степь – какой-нибудь «Альтерлит» или цепнопсовая «Лёгкая кавалерия» (в недавней рецензии на которую я попытался учесть то хорошее, что есть в проекте. Но хорошее, впрочем, как я и показал, связано скорее с привлечением медийных персон, чем с основным «хейтерским» вектором издания. Реакция на ту рецензию – и движение проекта с его новым куратором – уверили, что всё безнадёжно: среди жадного внимания к сплетне, желтизне и политизированности место для литературы если и остаётся, то в смысле весьма своеобразном. К слову, заметил, что в глазах сколько-нибудь понимающей аудитории ЛК как-то заменила «Литературную газету» начала 2010-х, времён Юрия Полякова, – для тех, кто знает, сравнение говорящее).
Что делать со всем этим – неясно: подобно малаховским ток-шоу, всё это питается немедленным резонансом, истерикой, ответным запальчивым комментарием, и вести диалог – только дополнительно лить воду на эту мельницу. А не вести его совсем – вроде как сродни негласному одобрению. В этой ситуации нивелируется роль взвешенной отрицательной критики – а лучшая отрицательная критика, как известно, именно такова: старается учесть разные стороны предмета, понять истоки ситуации, избегает ярлыков. Литературная же атмосфера диктует ровно обратное: нахождение над схваткой как бы априорно считается наивным, а уверенная точка зрения, в которой есть разграничение на «своих» и «не своих», – знаком принадлежности к «тусовке», т.е. к определённому флангу литпроцесса, – а стало быть, признаком «литературной адекватности» (но в извращённой системе координат). Понимаемая таким образом политика всё отчётливее требует ответа на вопрос «чьих будешь?», деления на чёрное и белое, и «всесторонний» разговор воспринимается как форма риторической размытости. Компромисс и попытка найти «положительное» тут и правда невозможны (как точно выразился в частном разговоре один известный куратор, «те проблемы, которые были у проекта, были связаны ещё и с практикой выбора меньшего из зол. Эта практика порочна. Нельзя выбирать никакое меньшее из зол: зла никакого не должно быть вообще. А когда ты молод, это довольно сложно делать: тебе кажется, что-то наладится, что-то выправится»). Но такая позиция грозит утратой веры в людей и в целом разочарованием в литпроцессе – внутри себя я к этому не готов, а значит, по-интеллигентски продолжаю искать те же самые «оттенки» и «истоки».
Позитивная сторона (если вообще можно говорить о таковой) всего этого отражена в противоречивой строке Евтушенко: «Злу не прощая за его добро». Бессмысленный невод бывает настолько широк, что в него неизбежно попадает всё подряд – иногда и жемчужины; но наличие жемчужин не свидетельствует о тенденции или о каком-то осмысленном отборе. Литературная цензура тут вряд ли возможна и допустима, а то, что имитационно выполняет её роль – коллективное осуждение – в ситуации априорного «отсутствия общих ценностей у литературного сообщества» (формулировка Владимира Козлова) ведёт только к базару. То же, что может свидетельствовать об «общих ценностях», находится как бы за пределами литературы вообще (у литпроцесса их нет, а у общества – ещё худо-бедно: об этом точно пишет Мария Галина как о появлении «новой этики»).
Самый важный – уже без оговорок – побочный эффект этой ситуации – что в ней ещё заметнее становится тихая (невольный оксюморон, но, по сути, не являющийся таковым) работа людей, сосредоточенных на литературном труде. Александр Марков, Дмитрий Бавильский, Ольга Балла, Александр Чанцев, Ирина Сурат, Ольга Седакова – кого-то забыл, перечисление всех заняло бы довольно много места, но и количество упомянутых внушает надежду. Продуктивный умный изоляционизм сейчас – стратегия, не очень способствующая немедленному резонансу, но: а) сопряжённая с чувством собственного достоинства; б) перспективная в будущем (как символический капитал, что накапливается этим трудом). Изоляционизм становится апофатической формой продуктивного раздражения на происходящее – как, скажем, не-высказывание о «литературной жизни» (со всем перечисленным о ней выше), а только о книгах и текстах; таким в 1960-е и 70-е годы был уход литературоведов в классику от современности, не предлагающей ничего иного, чем конформизм и постоянную необходимость соответствовать цензурным рогаткам. (Другая форма изоляционизма – уход неподцензурной литературы на дружеские кухни и нежелание любого сотрудничества с официальной властью.
Понимаю некоторую натянутость аналогии: тогда это было формой свободы в ситуации социальной несвободы, здесь же – свобода в условиях вседозволенности и отсутствия «официальной» культуры, – но очень похоже). Да я и сам каждый раз обещаю, что вместо высказывания о «тенденциях» и о «литжизни» – только составление поэтических подборок, рейтинги лучших авторов на том же «Годе литературы», рецензии на внятные книги… Благо, и читатель у всего этого есть – как бы королевство кривых зеркал под названием «социальные сети» ни создавало искажённую картину происходящего. Читатель умный, зачастую стесняющийся проявиться (и не включённый в так называемое литсообщество), но – делающий у себя на компьютере или на смартфоне выписки, искренне пытающийся разобраться и заинтересованный скорее в том, что такое поэтический текст, чем в очередном скандале. Сам сталкивался в этом году не раз. И пальцы просятся к перу, перо – к бумаге – во многом ради него.
Тут самое время перейти к главным книгам года. Именно в 2021 году стало ясно, что тексты Льва Рубинштейна (выпустившего в «Издательстве Ивана Лимбаха» очередную книгу эссе «Время политики») – оазис здравомыслия на фоне общей истерики. Его изоляционистом не назовёшь, но ниша, которую он занимает, совершенно особая. Всецелая критичность Рубинштейна – предельно взвешенная, тогда как крикливость и вечный пафос переделывания мира, явные на страницах иных кураторов-оппозиционеров (даже близких ему по взглядам), вызывают скорее желание заткнуть уши. С негромким юмором, со всей присущей ему энергией сопротивления Рубинштейн ратует за осмысленный выбор человека в ситуации закрепощения: и языковой, и – больше – личностный, – и не боится провозглашать «немодную» правду о своём времени. Но то, что передаётся со страниц его книг, я бы назвал «энергией спокойствия» – вопреки тревожным констатациям и прогнозам.
Стало предельно понятно, что Владимир Козлов (чья книга «ЗАЧЕМПОЭЗИЯ» вышла в Ростове небольшим тиражом – но томов премногих тяжелей) – не только литературный критик, но и точный диагност (об этом см. в моей рецензии ), и философ поэзии. А сайт Prosodia – пожалуй, единственное поэтическое издание, имеющее смелость освещать поэтический процесс самых разных секторов, вне «группировок» и «чёрных списков». Кто-то упрекает издание в консерватизме – но скорее, думается, по инерции, так как его главный редактор не раз говорил: «Мы стоим на плечах двух гигантов – «Ариона» и «Вопросов литературы». Меж тем, отличие и от того, и от другого заметно невооружённому глазу. Пожалуй, недавнее высказывание Козлова о «новом искусстве» – невозможное в консервативном секторе – показывает это лучше всего.
Не вызывает сомнений, что появление журнала «Кварта» – важное событие не только само по себе (хороших журналов и хорошей поэзии хватает), а во многом исходя из репутации и вкуса его создателей – Валерия Шубинского и Богдана Агриса. Без примиряющего, в то же время очень твёрдого и уверенного голоса первого, без его внимательнейшего наблюдения за молодой (и не только) поэзией современное литературное пространство невозможно представить. Второй же проявил себя в этом году не только как превосходный поэт (выпустивший книгу «паутина повилика»), но и как автор интересных высказываний о литературе. (Тут симптоматично, что его «уход в классику» в ФБ-высказываниях – та же своеобразная форма изоляционизма: эти посты – как бы вне всего, вне литературной повестки дня, отчего становятся и особенно важны, и как-то по-хорошему несовременны, как и просветительский ФБ-проект Марины Кудимовой. Когда же дело касается современности – скажем, осторожной и тактичной попытки того же Агриса подискутировать о значении Олега Чухонцева – все признаки агрессивного базара в комментариях тут же налицо).
О человеческих утратах говорить тяжелее всего – да и они не очень-то вписываются в этот разговор о «тенденциях» и «симптомах»: трагедия – всегда личная. Скажу только, что уход Людмилы Вязмитиновой – которая не раз говорила в последние годы о трудности существования среди размытой экспертности – сродни блоковскому позднему разочарованию и его «утрате музыки». Тип культурного просветителя, который являли собой и она, и Мариэтта Чудакова, хочется назвать «вневременным» (на язык просится определение «архаичный» – но книжное просветительство, даже бегущее «современных» форм, – те же лекции в библиотеках – не устаревает).
Слова «френдлента превратилась в некролог» стали популярными – но и тут хочется отметить грустную тенденцию «медийности». Уход иных вызывает огромный резонанс – ввиду не только их литературного значения, но и прижизненной известности (как в случае с теми же Вязмитиновой, Чудаковой, Александром Ерёменко или Василием Бородиным). То, что к этим значительным утратам не остаются равнодушны и хоть что-то становится общим, – наверное, хорошо, как бы двусмысленно ни звучало слово «хорошо» в этом контексте. Но иногда грустно видеть, как смерть не столь «медийного» человека проходит малозамеченной. В этой связи особенно необходимо упомянуть уход Геннадия Комарова – его издательские заслуги (серия «Пушкинский фонд», в которой вышло много всего замечательного – от первых сборников Бориса Рыжего до «Киреевского» Степановой, от Инны Лиснянской до Льва Лосева – и, кажется, не было ни одной случайной книги) очевидны. Но абсолютная «немедийность» (ужасное слово, и не знаю, какой подобрать синоним), отсутствие человека в социальных сетях как бы «проглатывают» эту смерть, ставят её в ряд (ложный, конечно) частных дружеских трагедий, каковой она не является. Вышли отклики Сергея Гандлевского или Полины Барсковой, но их огорчительно мало. Стоит назвать и замечательного поэта Геннадия Чернецкого (1984 – 2021), чьи стихи, безусловно, достойны встать в первый ряд среди его поколения, – но из сколько-нибудь заметных публикаций только «Арион» и «Дружба народов» (да и делают ли они хоть кого-то заметным сами по себе?), а тяжёлая болезнь, сопровождавшая Чернецкого всю жизнь, помешала ему как следует заявить о себе.
Об остальном – в моих рубриках на «Современной литературе» (sovlit.ru – где я в этом году писал о книгах Анны Долгаревой, Дмитрия Воденникова, Игоря Волгина, Анны Русс, Веры Павловой, Веры Полозковой) и в рецензиях на других ресурсах. (Особенно хочется напомнить о посвящённой стихам Михаила Айзенберга книге Филиппа Дзядко, которая представляет из себя совершенно уникальный образец тонкой эссеистики о современном поэте). Из того, что мной ещё не отрефлексировано, назвал бы книгу Ирины Ермаковой «Легче лёгкого», вышедшую под конец года в совместном проекте «Воймеги» и Prosodia: разговор об её эволюции – скажем, о сравнении с «Седьмой» («Воймега», 2014), о том, в какую сторону меняется крупнейший поэт «старшего» поколения, – без сомнения, необходим.
