Текст: Ольга Разумихина
Кто из классиков русской литературы писал наиболее понятно и, так сказать, универсально? Чьи произведения с одинаковой лёгкостью читались и в XIX, и в начале XXI века?
На первый взгляд, к числу таких авторов можно отнести и А. С. Пушкина, и М. Ю. Лермонтова, и Н. В. Гоголя, осознанно писавших так, чтобы их поняла и великосветская публика, и читатели «попроще». Но штудировать того же «Евгения Онегина», не зная, какие нравы царили в дворянском обществе 1820-х, трудновато. Не знакомый с историей России школьник не поймёт, почему Ленский из-за какой-то мелочи вызвал Онегина на дуэль, а не отомстил приятелю менее опасным способом, — и отчего Татьяна, с запозданием получив охапку страстных писем от Евгения, просто-напросто не развелась с богатым генералом.
Конечно, пушкинские «Повести Белкина» или, скажем, «Медного всадника» можно прочитать и без литературоведческих комментариев, — но с ними это делать намного интереснее. Наиболее универсален, пожалуй, Лермонтов — особенно в поэме «Мцыри», и то: что это за русский генерал, зачем везти пленного ребёнка через всю страну? А вот смысл аферы Чичикова из «Мёртвых душ» Н. В. Гоголя и вовсе непонятен, если не знать, что крепостных крестьян в начале XIX в. можно было отдать в залог, и для этого даже был отдельный государственный орган — Институт опеки и попечительства.
И всё же в произведениях Пушкина, Лермонтова, Гоголя и тем более — писателей второй половины «золотого века» русской литературы (здесь и Гончаров, и Достоевский, и Тургенев, и Некрасов) обнаружить авторскую позицию особенного труда не составляет, а Лев Николаевич Толстой и вовсе «проговаривает» свой посыл прямым текстом. С Чеховым, особенно если речь о его поздних рассказах, сложнее; в «Даме с собачкой» читатель не понимает, с симпатией или с осуждением относиться к Анне и Гурову, — но, в общем-то, в том и заключается писательская задумка: истина в глазах смотрящего.
Но что хочет донести до читателя Андрей Платонович Климентов (творческий псевдоним — Платонов)? И о чём, в частности, его программная повесть «Котлован» — об ужасах коллективизации или о том, что каждый человек, хочет он того или нет, обречён на одиночество?
Непонятый Платонов
Творчество Платонова немногие понимали и при жизни писателя, так что неудивительно, что большинство его произведений, как и «Мастера и Маргариту» М. А. Булгакова, в СССР не печатали. Но даже сейчас, когда проза Андрея Платоновича входит в школьную программу, составители пособий и учителя пытаются сделать его тексты более удобочитаемыми. Вот что подметил преподаватель литературы Р. И. Шихонин, сравнив укороченную версию рассказа «Возвращение», обнаруженную в учебнике литературы для 8 класса, с оригиналом:
«[На занятиях философского кружка я обнаружил, что] дети 8 класса о рассказе Платонова говорили одно, а дети 10 класса — совершенно другое. И вот что выяснилось. Рассказ „Возвращение“ дан в учебнике-хрестоматии В. Я. Коровиной в сокращении. А дети из 10 класса за неимением учебника обратились к оригинальному тексту. В коровинском учебнике опущена та часть, в которой становится ясен мотив, почему главный герой решил уйти из семьи. Его жена сознаётся, что изменила мужу, потому что „не стерпела жизни и тоски“, что ей „нужно было почувствовать что-нибудь другое“ — нежность. <...> Без этого эпизода мотивация ухода главного героя из семьи была другой. Когда Иванов возвращался домой, он познакомился с девушкой. <...> Вернувшись, он понял, что дети за годы войны забыли его, <...> а тут ещё какой-то мужчина навещает его детей, потому что потерял всю семью. Иванов начинает ревновать <...>. Это можно трактовать как слабовольность героя, который свою страсть к другой женщине (той, которую он провожал) пытается оправдать».
В случае же с «Котлованом» педагоги рассуждают об ужасах советской власти, о том, что любая утопия недостижима — даже если это такая утопия, в которую в начале XX в. верила целая страна. Дом же, который строят герои повести — дом, «куда войдёт на поселение весь местный класс пролетариата», сравнивают ни много ни мало с Вавилонской башней.
Но обратимся к биографии Платонова — и обнаружим, что
— и притом из соображений чисто идеологических.
Краткая биография
Андрей Платонович Климентов родился в дружной рабочей семье: отец его служил машинистом и дважды был удостоен звания Героя труда. Мама же будущего писателя родила 11 детей — и Андрюша был среди них старшим. Желая помочь в воспитании братьев и сестёр, будущий классик начал трудиться уже с 14 лет. Юношей он успел побыть и помощником машиниста, и литейщиком, и мастеровым (помогает изготавливать мельничные жернова). В годы Гражданской войны служил фронтовым корреспондентом; в 1921 г. окончил техникум и вступил в партию.
Из партии Платонова, впрочем, быстро исключили (из-за ссоры с секретарём), но с этого трудовая деятельность будущего классика, считай, только началась. Он работал и мелиоратором, и специалистом по электрификации сельского хозяйства. Причём рабочие, находившиеся в подчинении Платонова, терпеть его не могли: в одном из писем супруге классик делился, что ожидает «или доноса на себя, или кирпича на улице». Такое отношение было вызвано не характером Платонова, а тем, что он безжалостно увольнял всех тунеядцев, пьяниц и разносчиков слухов.
К сожалению, власти Советского Союза не вполне оценили заслуги своего верного работяги: семья писателя всегда жила скромно, а последние годы Платонов провёл во флигеле старинного особняка по адресу Тверской бульвар, 25, где сейчас располагается Литинститут им. А. М. Горького. Но Андрей Платонович никогда и не стремился к роскоши, а коммунистические идеи всегда поддерживал. Вот, например, отрывок из письма, которое Платонов отправил Максиму Горькому в 1930 г.:
В последние семь лет, конечно, у Платонова было куда больше причин относиться к советской власти иначе: из-за глупой шалости его единственного сына (была ещё дочка Маша) посадили в тюрьму, там он заразился туберкулёзом и вскоре умер.
Но «Котлован»-то был написан задолго до трагических событий в семье писателя!
«Котлован»
Итак, что же происходит в повести «Котлован»?
Начинается всё с представления главного героя — простого рабочего Вощева:
- «В день тридцатилетия личной жизни Вощеву дали расчёт с небольшого механического завода, где он добывал средства для своего существования. В увольнительном документе ему написали, что он устраняется с производства вследствие роста слабосильности в нём и задумчивости среди общего темпа труда <...>.
- — Администрация говорит, что ты стоял и думал среди производства, — сказали в завкоме. — О чём ты думал, товарищ Вощев?
- — О плане жизни. <...> Я думал о плане общей жизни. <...> Я мог выдумать что-нибудь вроде счастья, а от душевного смысла улучшилась бы производительность.
- — Счастье произойдёт от материализма, товарищ Вощев, а не от смысла. Мы тебя отстоять не можем, ты человек несознательный, а мы не желаем очутиться в хвосте масс».
И вот Вощев собирает вещи, выходит из дома — и идёт куда глаза глядят, а к ночи обнаруживает себя в бараке, спящим среди множества незнакомых людей. Утром выясняется, что эти люди — рабочие; они роют котлован для невиданного дома, где якобы будут дружно жить все трудяги-пролетарии. Однако с самого начала читатель понимает, что дом этот вряд ли когда-то будет достроен, а значит, работа немногочисленных копателей и самого Вощёва бессмысленна. Старший в артели, пожилой и одинокий трудяга Чиклин, при встрече с инженером утверждает: «Это измор, а не работа — время всю пользу съест». Инженер обещает прислать ещё пятьдесят человек, но помощи всё нет и нет…
Это завязка, но пересказывать дальнейшее бессмысленно — потому что и сюжета как такового у Платонова нет. Поначалу это удивляет, но с каждой страницей читатель всё больше привыкает к тому, что Вощев и компания живут вовсе не в СССР, а в каком-то другом мире, альтернативной вселенной, если угодно. И сцена с медведем, который примыкает к артели рабочих, «бьёт молотом по раскалённой железной полосе на наковальне <...> и настолько усердно старается, что пахнет палёной шерстью, сгорающей от искр металла, а медведь этого не чувствует», — лишнее тому подтверждение.
Также в повести Платонова нет одного-единственного главного героя, которому полагается сочувствовать, или злодея, достойного осуждения. Практически каждый персонаж в хаотичном порядке то совершает благонравные поступки, то, напротив, выказывает совершенно дикие суждения. Страшнее всего, что это относится и к шестилетней сиротке Насте, которая какое-то время живёт в том же бараке. Вот что она отвечает на расспросы работяг:
- «— Ты кто ж такая будешь, девочка? <...
- — Я никто, — сказала девочка.
- — Отчего же ты никто? <...>
- — А я сама не хотела рожаться, я боялась — мать буржуйкой будет. <...> А я знаю, кто главный. <...> Главный — Ленин, а второй — Будённый. Когда их не было, а жили одни буржуи, то я и не рожалась, потому что не хотела. А как стал Ленин, так и я стала!
- — Ну, девка, — смог проговорить Сафронов. — Сознательная женщина — твоя мать! И глубока наша советская власть, раз даже дети, не помня матери, уже чуют товарища Ленина!»
Пожилой Чиклин старается позаботиться о девочке, тем более что когда-то давно он был влюблён в её маму, — но выходит это у него весьма специфически. За неимением досок он находит для Насти два гроба: один служит ей кроватью, другой — ящиком для игрушек. И, разумеется, никакой счастливой жизни для единственного «луча света в тёмном царстве» не получается…
Так о чём же вся эта история, которую читатель, привыкший к реалистическим полотнам, так и норовит обозвать абсурдом и дичью?
Впрочем, если вдуматься, не меньше ли абсурда окажется в жизни каждого человека, если присмотреться поближе да повнимательнее? Люди не так-то часто руководствуются идеологией, принципами; они принимают решения в соответствии с эмоциями, которым зачастую не могут дать точное определение. А если человек не способен понять самого себя, то как он сможет позаботиться о ближнем? Как прочувствует его горе, как откликнется на искреннюю жалобу или мольбу?
Вот — тот же Чиклин с гробами для Насти: это он заботится или издевается? Со стороны кажется, что второе, а если заглянуть в душу герою — то первое.
Мнение вашего покорного слуги
По мнению вашего покорного слуги, которое, естественно, не является истиной в последней инстанции, «Котлован» всё-таки не о том, что социализм — это плохо, а о том, что в полной мере он недостижим. Но не потому, что не хватает рабочих, которые могли бы построить отличный дом для всех-всех-всех. А потому, что, когда удовлетворены материальные потребности, настаёт время для духовных, а это материя куда более тонкая. Во времена исторических потрясений, когда нужно сплотиться ради какой-то идеи или чтобы одолеть врага, об этом забывают, но спустя время пропасть между людьми обнаруживается снова. Но откуда эта пропасть взялась?
Дело всё, пожалуй, в том, что устроить ад на земле — проще простого. Стоит поместить человека в какую-нибудь холодную, сырую и тесную комнатушку, не давать ему пить и есть — и через пару дней он взмолится о пощаде, будь это рабочий или интеллигент, бедняк или богач, слабак или крепыш.
А как устроить рай на земле? Разве есть волшебный артефакт, который мог бы принести счастье любому человеку, вне зависимости от его пола, возраста, характера, воспитания и убеждений?
То-то и оно.
