Текст: Ольга Разумихина
Так уж заведено, что в начале года одиннадцатиклассники на полтора-два месяца погружаются в Серебряный век русской поэзии. В прошлом учебном году преданный читатель нашей колонки узнал больше об А. А. Блоке, В. В. Маяковском, С. А. Есенине, А. А. Ахматовой, а также М. И. Цветаевой, а вот до Осипа Эмильевича Мандельштама мы не добрались: так уж вышло, что его творчество пользуется у школьников, да и у преподавателей тоже, куда меньшей популярностью.
Восемьдесят с лишним лет назад Мандельштаму не давали публиковать собственные произведения — а те немногочисленные работы, которые всё-таки попадали в печать, подвергались разгромной критике. В наши же дни Осипа Эмильевича почитают безусловным классиком: малое собрание его сочинений выпущено в виде подарочного экземпляра — элегантная бордовая обложка, позолоченные буквы, — а в дни памяти поэта устраивают чтения, концерты и прочие мероприятия. Так, в 2019 г., к 80-летию со дня гибели поэта, Еврейский музей и центр толерантности организовал две выставки, на которых были представлены вещи, окружавшие стихотворца при жизни, а также многочисленные фотографии, портреты etc. Но при всём при том редкий читатель помнит хотя бы одно стихотворение Мандельштама наизусть. Как же так вышло?
Поэзия для эстетов
Думается, одна из главных причин, по которым лирика Мандельштама популярна в меньшей степени, чем стихи, например, Есенина, — это тяга нашего сегодняшнего героя к эстетизации текстов. Чтобы понять работы Осипа Эмильевича, человека, получавшего образование в Сорбонне и Гейдельберге, нужно быть хорошо знакомым с историей мирового искусства. Тексты Мандельштама отсылают то к древнегреческой мифологии, то к православной культуре, то к готической архитектуре: так, читать программное стихотворение «Notre Dame» человеку, который не видел Собор Парижской Богоматери вживую, намного сложнее.
Особенно пытливый школьник, дочитавший до этого места, может спросить: так что же, Есенин — это, мол, баловство для простых смертных, а Мандельштам — настоящая, «элитная» поэзия?
Конечно же, нет. Умение писать просто, доступно и при этом удивительно красиво, какое было у Сергея Александровича, — талант настолько же редкий, насколько и способность использовать многочисленные метафоры, сравнения и отсылки, не «перегружая» работу, не превращая её в ребус. И всё же творческие методы, выбранные Осипом Эмильевичем, во многом предопределили отношение непрофессиональных читателей.
Проведём эксперимент и откроем наугад томик С. А. Есенина — и обнаружим вот такое стихотворение:
- Я пастух, мои палаты —
- Межи зыбистых полей,
- По горам зелёным — скаты
- С гарком гулких дупелей.
- Вяжут кружево над лесом
- В жёлтой пене облака.
- В тихой дрёме под навесом
- Слышу шёпот сосняка. <...>
- Позабыв людское горе,
- Сплю на вырублях сучья.
- Я молюсь на алы зори,
- Причащаюсь у ручья.
- 1914
Да, некоторые слова современному читателю, особенно городскому, могут быть непонятны. Например, «дупель» — это птица из семейства бекасовых, к коему принадлежат более популярные в русской литературе пернатые — вальдшнепы (последние упоминаются в романе Толстого «Анна Каренина» и в рассказе Чехова «Студент»). И всё же основная мысль вполне доступна: лирический герой — беззаботный пастушок — относится к окружающему его миру как к святыне, потому-то он «молится» и «причащается» не в церкви, а на лоне природы.
А вот первое попавшееся стихотворение из томика Мандельштама:
- Равноденствие
- Есть иволги в лесах, и гласных долгота
- В тонических стихах единственная мера,
- Но только раз в году бывает разлита
- В природе длительность, как в метрике Гомера.
- Как бы цезурою зияет этот день:
- Уже с утра покой и трудные длинноты,
- Волы на пастбище, и золотая лень
- Из тростника извлечь богатство целой ноты.
- 1914
Ещё одно стихотворение о природе — и тоже от лица человека, ею восхищающегося. Даже написано в том же году! Но лирический герой здесь — уже не пастушок-простачок, а эрудит, воспринимающий красоту мира через призму гуманитарных знаний. И человеку, не знакомому с теорией литературоведения, переживания героя не понять.
Вот что это за фраза такая — «гласных долгота / В тонических стихах единственная мера»? Что такое цезура — и почему упомянут Гомер, полулегендарный автор древнегреческих эпопей «Илиада» и «Одиссея»?
Продвинутый школьник знает, что существует три системы стихосложения:
•силлабическая — подразумевает, что в каждой строчке стихотворения должно быть одинаковое количество слогов, а ударения могут стоять как угодно (так писал, например, сатирик XVIII века Антиох Кантемир, а сейчас не пишет никто);
•тоническая — почти полная противоположность силлабической: слогов может быть сколько угодно, а вот ударения расставляются более или менее равномерно (в рамках тонической системы написано большинство песенных текстов, от «Кино» или «Сплина» до... да хоть до Моргенштерна);
•силлабо-тоническая — наиболее привычная для школьника: здесь стихотворение складывается из так называемых стоп в соответствии с любым из пяти размеров (хорей, ямб, дактиль, амфибрахий, анапест).
Так вот, «родоначальником» тонической системы считается как раз Гомер, который творил в VIII в. до н. э., а его произведения признаны безусловными шедеврами. Написаны эти произведения непривычным для современного читателя образом. Вот как начинается «Илиада»:
- Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,
- Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал:
- Многие души могучие славных героев низринул
- В мрачный Аид и самих распростёр их в корысть плотоядным
- Птицам окрестным и псам (совершалася Зевсова воля)...
Читая эпос вслух, в середине каждой строчки приходится делать небольшую паузу. В первой строчке она подразумевается после слова «воспой», во второй — после «ахеян», в третьей — после «могучих», и так далее. Такая пауза и называется цезурой.
Итак, лирический герой Мандельштама восхищается не просто красотой природы, а особым ритмом, которому в этот день подчинено всё. Сам день, кстати, не абстрактный, а вполне конкретный: равноденствие бывает всего лишь два раза в году — 21 марта и 23 сентября, и Мандельштам, скорее всего, имеет в виду вторую дату (в конце марта рановато выпускать волов на пастбища, в какой бы стране — в России или Греции — ни происходило дело). Также эту догадку подтверждает неочевидная отсылка к Фёдору Ивановичу Тютчеву: «из тростника извлечь богатство целой ноты» — это, скорее всего, реверанс в сторону стихотворения «Певучесть есть в морских волнах», а «Равноденствие» само по себе отчётливо перекликается со знаменитой тютчевской работой «Есть в осени первоначальной...»:
- Есть в осени первоначальной
- Короткая, но дивная пора —
- Весь день стоит как бы хрустальный,
- И лучезарны вечера... <...>
- Пустеет воздух, птиц не слышно боле,
- Но далеко еще до первых зимних бурь —
- И льется чистая и теплая лазурь
- На отдыхающее поле...
У Тютчева, правда, природа погружена в безмолвие, «птиц не слышно боле», а у Мандельштама — «есть иволги в лесах», да и вообще всё стихотворение наполнено музыкой ритма, музыкой стиха, сочинённого, кажется, самим Творцом, — но не всё же повторять за классиком XIX века? Каждый автор вносит своё видение — даже в такое обычное, на первый взгляд, занятие, как созерцание природы.
Трагичная судьба
Итак, одна из очевидных причин, по которым поэзия Мандельштама не вполне популярна, — это огромный культурный бэкграунд, необходимый для её понимания. Но есть и вторая причина: антиправительственные настроения Осипа Эмильевича, из-за которых, повторимся, большинство его произведений не печаталось ни при жизни классика, ни 10, ни 20 лет спустя.
В 1933 году Мандельштам написал стихотворение «Мы живём, под собою не чуя страны» — и прочитал его в тесном кругу единомышленников. Коллеги по цеху назвали этот поступок самоубийственным:
- Мы живём, под собою не чуя страны,
- Наши речи за десять шагов не слышны,
- А где хватит на полразговорца,
- Там припомнят кремлёвского горца.
- Его толстые пальцы, как черви, жирны,
- А слова, как пудовые гири, верны,
- Тараканьи смеются усища,
- И сияют его голенища.
- А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
- Он играет услугами полулюдей.
- Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
- Он один лишь бабачит и тычет,
- Как подкову, кует за указом указ:
- Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
- Что ни казнь у него — то малина
- И широкая грудь осетина.
«Кремлёвский горец» с жирными пальцами и тараканьими усищами — это, конечно, И. В. Сталин, пришедший к власти в СССР сразу после смерти В. И. Ленина в 1924 году. Из курса истории 11-классник должен знать, что Сталин устроил массовые репрессии: во время его правления по политическим мотивам было осуждено не менее 1 340 000 млн человек, причём более трети оказалось приговорено к высшей мере наказания, то есть к расстрелу. Те же, кого отправляли в лагеря для политзаключённых, часто умирали от туберкулёза, тифа и других болезней, вызванных ужасными условиями содержания: подробнее об этих временах на уроках литературы школьник узнает из таких произведений, как, например, «Один день Ивана Денисовича» А. И. Солженицына и «Колымские рассказы» В. Т. Шаламова. И это не считая десятков тысяч людей, которые умирали ещё до суда: они не выдерживали пыток или совершали самоубийство...
Что же касается Мандельштама, после чтения вышеупомянутого текста кто-то из слушателей донёс на поэта, и его приговорили «всего-навсего» к трём годам ссылки. Однако в 1938 году его вновь арестовали — и назначили другую меру наказания: пять лет на Дальнем Востоке, в ГУЛаге (расшифровывается как «Главное управление исправительно-трудовых лагерей»). Для поэта это было фактически смертным приговором, так как Осип Эмильевич не отличался крепким здоровьем. До лагеря Мандельштам так и не добрался: до крайности истощённый, вечно голодный и замёрзший, он заразился сыпным тифом и умер. Где похоронили одного из величайших классиков Серебряного века, неизвестно до сих пор.
Школьная программа
Итак, из-за того что Мандельштам долгое время считался политическим преступником, его произведения начали печатать только в 1970-х годах — и то понемногу, в узких кругах. Широкое распространение стихи Осипа Эмильевича получили лишь в 1990-х — благодаря Мандельштамовскому обществу, которое ныне является одним из учебных подразделений Высшей школы экономики, а ещё спустя несколько лет стихи классика включили в школьную программу.
К слову сказать, среди произведений Осипа Эмильевича всё-таки имеются стихи «попроще», нежели только что рассмотренное нами «Равноденствие». Именно они и помещаются в нынешних учебниках для 11 класса, — как, например, стихотворение «Жил Александр Герцевич...»:
- Жил Александр Герцевич,
- Еврейский музыкант, —
- Он Шуберта наверчивал,
- Как чистый бриллиант.
- И всласть, с утра до вечера,
- Заученную вхруст,
- Одну сонату вечную
- Играл он наизусть...
- Что, Александр Герцевич,
- На улице темно?
- Брось, Александр Сердцевич, —
- Чего там? Всё равно!
- Пускай там итальяночка,
- Покуда снег хрустит,
- На узеньких на саночках
- За Шубертом летит:
- Нам с музыкой-голубою
- Не страшно умереть,
- Там хоть вороньей шубою
- На вешалке висеть...
- Всё, Александр Герцевич,
- Заверчено давно.
- Брось, Александр Скерцевич.
- Чего там! Всё равно!
- 1931
Посыл этого произведения созвучен знаменитому латинскому изречению «Vita brevis, ars longa» («Жизнь коротка, искусство вечно»). Но и здесь не обошлось без отсылок. Вторая строфа напоминает читателю о стихотворении М. Ю. Лермонтова «Молитва», где есть такие строки:
- В минуту жизни трудную
- Теснится ль в сердце грусть:
- Одну молитву чудную
- Твержу я наизусть...
Отсылка заключается не только в повторении слова «наизусть» в конце четверостишия, но и в том, что Мандельштам позаимствовал у Лермонтова обманчиво лёгкий стихотворный размер — четырёхстопный ямб. Не случайна здесь и игра слов: еврейский музыкант то «Герцевич» (в переводе с немецкого Herz — сердце, и именно от этого слова образована фамилия другого отечественного классика — Герцена), то «Сердцевич» — уже в дословном переводе на русский, то и вовсе «Скерцевич» — уже от слова «скерцо», термина, обозначающего небольшое, подвижное, оживлённое музыкальное произведение.
Тем же, кто сдаёт ЕГЭ по литературе, помимо «школьных» стихотворений рекомендуется прочесть следующие произведения О. Э. Мандельштама:
- •«Бессонница. Гомер. Тугие паруса...»;
- •«За гремучую доблесть грядущих веков...»;
- •«Я вернулся в мой город, знакомый до слёз...».
Осип Мандельштам
Бессонница. Гомер. Тугие паруса...
- Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
- Я список кораблей прочел до середины:
- Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
- Что над Элладою когда-то поднялся.
- Как журавлиный клин в чужие рубежи,-
- На головах царей божественная пена,-
- Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
- Что Троя вам одна, ахейские мужи?
- И море, и Гомер - всё движется любовью.
- Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
- И море черное, витийствуя, шумит
- И с тяжким грохотом подходит к изголовью.
- 1915 г.
За гремучую доблесть грядущих веков...
- За гремучую доблесть грядущих веков,
- За высокое племя людей
- Я лишился и чаши на пире отцов,
- И веселья, и чести своей.
- Мне на плечи кидается век-волкодав,
- Но не волк я по крови своей,
- Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
- Жаркой шубы сибирских степей.
- Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
- Ни кровавых кровей в колесе,
- Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
- Мне в своей первобытной красе,
- Уведи меня в ночь, где течет Енисей
- И сосна до звезды достает,
- Потому что не волк я по крови своей
- И меня только равный убьет.
- 1931 г.
Ленинград
- Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
- До прожилок, до детских припухлых желез. Ты вернулся сюда, — так глотай же скорей
- Рыбий жир ленинградских речных фонарей. Узнавай же скорее декабрьский денек,
- Где к зловещему дегтю подмешан желток. Петербург, я еще не хочу умирать:
- У тебя телефонов моих номера. Петербург, у меня еще есть адреса,
- По которым найду мертвецов голоса. Я на лестнице черной живу, и в висок
- Ударяет мне вырванный с мясом звонок. И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
- Шевеля кандалами цепочек дверных.
- 1930 г.
