Познер, неудобная литература и модный автофикшн

Текст: Людмила Прохорова

Первым событием третьего дня ярмарки non/fictio№22 была заявлена творческая встреча с Владимиром Познером. Пока журналист и телеведущий ожидал своего выступления за столиком ярмарочного кафе, в зоне семинаров № 1 его ждали зрители: даже за пятнадцать минут до начала встречи свободных мест уже не было.

В этот раз Владимир Познер не презентовал никакой новый труд (его книга «Английская тетрадь. Субъективный взгляд» должна выйти только в середине апреля) и поэтому общался со зрителями в формате «вопрос-ответ» на свободные темы.

Начался разговор с Японии, которой посвящен последний многосерийный фильм-путешествие Владимира Познера и Ивана Урганта.

«В Японии непривычно было всё. Это совсем другая культура. Наше восприятие Японии не соответствует японскому восприятию Японии, — поделился телеведущий. — Жить в Японии не-японцу почти невозможно, ты никогда не сможешь стать своим. Нас с вами японцы считают варварами. Только они понимают это слово не так, как мы. Для них «варвар» — это не невежественный человек, а неловкий — человек, который громко говорит, выставляет ноги, не умеет мелко работать пальцами…»

Спросили Владимира Познера и о японских авторах, на которых стоит обратить внимание. Конкретных имен телеведущий не назвал, предложил сходить в хороший книжный магазин и там попросить переводы с японского, но добавил, что знакомиться с культурой страны советует именно через художественную литературу, а не через книги по истории и нон-фикшн. «Одно дело изучать что-либо, а другое — чувствовать страну через искусство.

Попросили телеведущего, как опытного и наблюдательного путешественника, рассказать о том, как относятся к женщинам в разных странах. «В Японии роль женщины — обслуживать мужа. Хотя это уже меняется, но до сих пор она находится в общем подчиненном положении. Во Франции же существует некий флер, окружающий женщину: женщина, просто потому, что она женщина, заслуживает особого отношения. Россия в этом смысле находится где-то между Японией и Западом», — считает Познер.

Необычно прозвучал вопрос «А на каком языке вы думаете?».

— Я думаю на том языке, на котором говорю в данный момент, — ответил Познер и подчеркнул, что является трилингвом и одинаково хорошо владеет русским, английским и французским языками.

На французском — своем родном языке — разговаривал по телемосту лауреат Гонкуровской премии 2018 года Николя Матье, представлявший свою книгу «И дети их после них» (на русском языке книга вышла в издательстве «Эксмо» в 2020 году).

«По всему миру продано более 400 тысяч экземпляров книги. Это роман, на страницах которого запечатлен истинный дух Франции. Глазами своих героев-подростков, чьи души обуяны хаосом, яростью, тоской, желанием вырваться в большой мир и отвоевать себе лучшее будущее, Матье показывает Францию девяностых, страну, задержавшую дыхание», — говорится в аннотации к книге.

Ведущий встречи обратил внимание на время действия и поделился, что в России этот период принято называть «лихие девяностые». Насколько же они были лихими во Франции?

— Эти годы мы прожили как какой-то «период в скобках». Для нас это десятилетие началось с падения Берлинской стены и закончилось терактом в Нью-Йорке... Лично для меня оно также связано с двумя книгами: «Конец истории и последний человек» Фрэнсиса Фукуямы и «Шок истории» Доминика Веннера.

В романе Матье действие происходит в течение четырех лет во всех смыслах этого слова (один за другим показываются четыре летних сезона). Услышавший на презентации выражение «лето — это маленькая жизнь» автор прокомментировал, что эти слова очень точно отражают и его ощущение: «Лето — это не просто маленькая жизнь, но и маленький мир, особенно для подростков».

— А какое ваше любимое время года?

— Взрослея, а точнее старея, я стал более чувствительным к межсезонью... И особую чувствительность испытываю теперь ко времени возвращения учеников в школу.

— Автор после премии — это другой автор? И какую ответственность накладывают премии?

— Я не чувствую никакой особой ответственности после получения премии, и вообще я против такого, потому что когда мы начинаем подобное испытывать, мы начинаем институциализироваться, зависеть от премий и конкурсов. Но премии, конечно же, не проходят бесследно.

поэтому вы становитесь более внимательным к словам, которые произносите… Но немаловажно и то, что, получая премию, вы получаете определенные доходы. Для обычно скромно живущих писателей это какой-никакой достаток.

Николя Матье поделился, что незадолго до того, как получил Гонкуровскую премию, он взял небольшой домик, и узнав о его победе, кредиторы очень обрадовались и даже прислали поздравления.

Кстати, во всех источниках о Гонкуровской премии говорится, что денежная составляющая престижной награды чисто символическая — лауреат получает 10 евро. Так что какой достаток на самом деле получает обладатель Гонкура и чему обрадовались кредиторы Николя Матье, так и осталось загадкой.

Ольга Громова, автор одной из главных современных детских книг на русском языке «Сахарный ребенок», презентовала на ярмарке свой новый роман для подростков «Вальхен», вышедший в издательстве «КомпасГид».

Повесть, основанная на реальных событиях, посвящена тяжелому периоду в жизни нашей страны — главная героиня, тринадцатилетняя Валя, отправлена на работы в нацистскую Германию, и ее, как и многих других остарбайтеров, ожидает изнуряющий труд… Совсем недетская и нелегкая тема, немаленький по объему том, и тем приятнее было видеть его в руках тех, для кого автор и писала эту книгу, — подростков. В зале собрались не только взрослые, но и юные слушатели, которые пришли послушать Ольгу Громову и подписать у нее книгу.

Сама Ольга Громова рассказала, как и из чего создавался этот текст. Всё началось с того, что в далеком 1993 году она гостила в Крыму и от хозяйки дома, Валентины Георгиевны Салыкиной, услышала историю о том, как ту ребенком из ее родного городка гнали в рабство. «Эта история очень долго во мне жила, тогда я не собиралась ничего писать и даже не занималась журналистикой, я работала в библиотеке», — поделилась Ольга Громова. И добавила, что даже с того момента, как в ее компьютере появилась первая глава будущего произведения, до момента, как она сдала издательству более-менее готовый текст, прошло пять лет.

«Пять лет меня останавливало опасение соврать… Лично я не была свидетелем этих событий. Валентины Георгиевны уже не было в живых. Меня волновала невозможность почувствовать время, боязнь придумать то, чего не было и быть не могло».

На помощь Ольге Громовой пришли архивные документы и фотографии, из которых она по крупицам достоверно собрала своё произведение. Кстати, некоторые фотографии автор показала и зрителям.

Смежной темы соотношения реальности и вымысла коснулись участники дискуссии о феномене популярности автофикшн и других гибридных жанров в современной литературе, организованной издательством Ad Marginem.

Главный редактор Ad Marginem Михаил Котомин связывает интерес к автофикшн с «усталостью от романоцентричной культуры»: «По-моему, времена, когда главной единицей измерения литературы был роман, истончаются. Всё больше и больше пишущих людей понимают условность романной конструкции и ищут какие-то альтернативные пути. Автофикшн — это популярный путь альтернативной литературы, но таких путей много. Само слово «автофикшн» для России, может быть, новое, но мы все понимаем, о чём идёт речь. Недавно покинувший нас Эдуард Лимонов — это пример, конечно, канонического автофикшна».

С ним на этот счет поспорил шеф-редактор Storytel Константин Мильчин: «Лимонов не писал автофикшн, по крайней мере, последние двадцать лет. В случае с автофикшн мы имеем дело с автором, который сам по себе неинтересен, а становится интересен в самом произведении… Мне кажется, что автофикшн выступает сейчас как некая нейросеть. Если мы добавляем к какому-то явлению слова о том, что это было сделано с использованием нейросети, то это явление сразу становится чем-то крутым. А если добавляем ГМО, например, то наоборот. Хотя никто не знает доподлинно, что такое нейросеть, а что такое ГМО. То же самое происходит и с автофикшн и всеми остальными жанрами. Когда на русский пытались перевести автофикшн, то были варианты «самописьмо», но это звучит плохо, или «филологический роман», но это звучит занудно… А вот «я пишу автофикшн» сразу звучит гордо. Ты сразу становишься не каким-то унылым человеком, а Оливией Лэнг».

В первую очередь, говоря об автофикшн, мы имеем дело с модным явлением, считает Мильчин.

«Главная суть автофикшн состоит в том, что используется невымышленный, действительный материал, но герой сам становится фикцией. Автофикшн говорит, что роман — это всё вокруг», — заключил Михаил Котомин.