Текст: Андрей Цунский
Но не дарует слов,
или Всем переводчикам шекспировских сонетов посвящается.
Изучайте иностранные языки. И не слушайте при этом никаких дураков, ни молодых, ни старых, цените свою независимость. Другое дело, если, изучив иностранный язык хоть немного, прочтете вы в оригинале какую-то прекрасную вещь, и, восхитившись шедевром, созданным, к сожалению, на другом языке и другим человеком, вы так захотите приблизиться к нему самому, и по возможности – приблизить других! Вот тогда я вам без проволочек скажу – пропащий вы человек, очень плохи наши с вами дела… Да, я и сам такой же.
Заниматься переводом – значит смело броситься на бескрайние, бурлящие просторы родного языка, где в помощь вам только легкое весло в виде пера и бумажный листочек паруса, а бури запросто могут плескануть в физиономию чернилами. И это даже не говоря о том, что в сию пучину бросаешься с тяжестью оригинала на шее. Вот с этой самой тяжести и начнем.
Спешу предложить вам шестьдесят шестой сонет Уильяма Шекспира и прошу вас прислушаться к его звучанию. С удовольствием гравирую на этом колечке:
- Пред нашим представленьем
- Мы просим со смиреньем
- Нас выслушать с терпеньем.
Хотя… Ох, простите, вот они начинаются, эти фантомные боли перечеркнутых черновиков, эти сомнения без наркоза. А вдруг вам покажется более уместным такой вариант:
- У вас для представленья
- Мы просим снисхожденья
- Внимания и терпенья.
Что скажете? Как лучше? А ничего вы не скажете. Более того – большинству нормальных людей абсолютно все равно. Да нет, не все равно. Выразимся прямо и точно: наплевать большинству. «Не занудствуй, давай уже сонет, читали мы «Гамлета» и в таком переводе, и в этаком, и как ты ни изощряйся, а ничего по сути не изменится, и в конце там все равно всех убьют».
И то дело, к черту подробности. Приступаем. Шекспир, шестьдесят шестой сонет, как и было обещано.
- Tired with all these, for restful death I cry:
- As to behold desert a beggar born,
- And needy nothing trimmed in jollity,
- And purest faith unhappily forsworn,
- And gilded honour shamefully misplaced,
- And maiden virtue rudely strumpeted,
- And right perfection wrongfully disgraced,
- And strength by limping sway disabled,
- And art made tongue-tied by authority,
- And folly (doctor-like) controlling skill,
- And simple truth miscalled simplicity,
- And captive good attending captain ill:
- Tired with all these, from these would I be gone,
- Save that, to die, I leave my love alone.
Ну не осуждайте меня так строго за дурацкое мое произношение! Ну – не кокни, и не в Лондоне я родился, что уж тут поделаешь, не водила меня мама гулять в Гайд Парк, и даже Big Issue продавать мне с британскими бомжами не приходилось. Да и разве в прононсе тут дело…
- Сонет звучит особенно приятно,
- Когда на слух…
...ни слова не понятно. Какая в нем сразу появляется притягательная сила, прямо как в неразгаданном кроссворде. Хотя именно в этот момент лучше сделать заметку на память не о кроссвордах, а о более серьезных загадках. Например – о тайнах русского языка или о том, что любят выдавать за загадку особую, а на самом деле – загадка как загадка, ничего особенного. Не хуже и не лучше других. Я о русской душе.
Есть такой набивший всем оскомину пример: стоит-де у профессора какого-нибудь в лаборатории дорогой и очень красивый микроскоп, а тут трах! бултых! Врывается варвар и начинает колоть им орехи. Ну или гвозди забивать. В армии о таком поведении у нас говорили: «Оружие в руках дикаря – кусок металлолома». Причём с осуждением, но иногда даже с некоторым восхищением перед дикарем.
Друзья! Сколько бы дикарь ни кричал, что мы не Европа, что мы с раскосыми и жадными, что должно быть с кулаками и не читает Мураками, но именно русская европейская литература дала миру войну и мир поменьше, преступления с наказаниями, отцов с детьми и прочие классические образцы. Чем можно восхищаться в дикаре? Это ведь понятие не этническое, к географии и культуре не привязанное. Он проживает и на брегах Невы, и на брегах Темзы, и даже в Сене купается, совершенно не рискуя пойти ко дну из-за тяжкого культурного грузила. Он может даже быть одним из волосатых активистов, фраппировавших буржуазную публику на углу Хайт и Эшбери-стрит в Сан-Франциско, некогда взывавшим make love not war …как бы это перевести? Хм… «…, а не воюй»… или «что-то там, а не дерись»… да, дикарь может быть даже переводчиком. Увы.
Дикарю «никого не жалко, ничего надолго», хотя великолепный Дмитрий Озерский имел в виду нечто гораздо более трагическое и сложное. Мы часто сами – увы – ведем себя как дикари по отношению к собственному языку. Например, когда в угоду политическим модам наполняем его разнообразными «авторками» и «поэтками». Что заставляет нас плодить этих и им подобных словесных бастардов? Простите, «бастардок»?
Боюсь, чаще всего то, что мы и сами не умеем говорить на своем прекрасном родном языке - грамотно и точно выражать свои мысли по-русски мы тоже часто не умеем. Остается только выставить скудость собственного словаря «борьбой за справедливость». А в результате мы выставляем на посмешище совсем не глупые и справедливые вещи. Нерусский человек Иоганн Вольфганг Гете сказал в том числе и по этому поводу: «Кто не знает ни одного чужого языка, не знает ничего и о своем».
Нам кажутся сложными правила английской грамматики, а между тем английский по рождению преподаватель из популярной интернет-школы, как-то просклоняв пару русских местоимений и отчаявшись понять смысл бесхитростного русского выражения «Да нет, наверное», потрясал этой самой грамматикой и кричал: «Что?! Вам это сложно?! Вот это?! Да знаете, что я вам скажу, вы никогда – НИКОГДА!!! – не изучали русский как иностранный!» Обмозгуйте его слова на досуге.
Насколько нам приятно и легко ни разу в жизни не задуматься о том, почему «идти» превращается в «иду», «иду» в «шел», а не в «идёл» или «идил», «шёл» в «шли», «шли» в «идите» и венчается все «а не пошли бы вы»… Чудеса эти достались нам бесплатно. Нам дан с рождения один из лучших языков европейской семьи.
Но когда мы отказываемся от семьи – на деле выходит, что от него. А как нам повезло! Без всякого труда и зубрежки, бесплатно, с самого детства нам достается поразительной точности инструмент для передачи всех оттенков чувств, явлений и действий, да еще и с возможностями тончайшей настройки. Язык английский – прекрасен. Краткостью, емкостью, я бы сказал – компактностью и портативностью. Удобная штука! Но в английском – даже когда успел он вылупиться из староанглийского, постепенно избавляясь от саксонской зависимости и обретая самостоятельное звучание, даже тогда вы не найдете в нем столько филигранной проработки деталей, действий, эмоций. Вот был на днях у Булгакова день рождения. Помните, в «Мастере и Маргарите» сеанс черной магии с ее разоблачением? Как, вы думаете, звучит в самом популярном английском переводе фраза Коровьева «Поздравляю вас, гражданин, соврамши»? «You are a liar, Sempleyarov».
Но не торопитесь возгордиться. Во-первых, каждый из нас персонально к величию русского языка отношения не имеет. А во-вторых, нет на свете бедных языков. Все дело в отношении к жизни. Английская гениальность – это сразу и точно передать суть, ибо донести ее позже, методом детальной доработки уже не удастся. И переводчику нельзя утяжелить текст ненужными подробностями и украшениями, а соблазн так велик… приукрасить самого Шекспира! Ну как Рублеву на «Троице» мазки подправить. И переводчик населяет свой перевод персонажами: Нищетой, Красотой, Суетой… последней как-то больше всего. Нет, в результате выходит совсем не плохой сонет. Только это уже не Шекспир, если мы говорим о переводе. Хотя фантазий на тему Шекспира никто не отменял, и такая версия может быть очень даже ценной сама по себе. А другой переводчик начинает каждую троку с «И». «И высота…», «И почесть…», «И честь», «И свет…» - в точности как Шекспир. Но русский язык позволяет вместо «и» применить, «где», «от», и даже «ни». И глаза разбегаются от возможностей – а руки пишут.
Почему я предложил вам именно 66-й сонет? Он перекликается с другими известными вам словами Шекспира. Четыре из них известны каждому, более продвинутая часть публики оперирует уже восемью (с учетом служебных частей речи). Догадались? Точно. «Быть или не быть, вот в чем вопрос». Третий акт, сцена первая. Нет, не с черепом, с черепом там речь уже о другом, а тут рассуждения о том,
- кто снес бы униженья века,
- Неправду угнетателя, вельмож
- Заносчивость, отринутое чувство,
- Нескорый суд и более всего
- Насмешки недостойных над достойным…
— это у Б.Л. Пастернака.
Или так:
- Кто вынес бы твой кнут и хохот, Время,
- Тирана кривду, травлю гордых душ,
- Мучения любви неоцененной,
- Закона немощь, произвол чинов,
- Пинки заслуге скромной – от лакейства…
— у В.З. Ананьина.
Эх. Не в том проблема, что во все времена встают перед людьми проклятые вопросы, а в том, что перед каждым встают они по многу раз в течение одной, и даже не слишком длинной, жизни. Вот Шекспир дал нам примеры двух разных погружений в невеселые мысли. И сонет, и сценический монолог превращаются в солилоквий, в направленное на самого себя обращение, приглашение к диалогу с самим собой. И всюду это предложение эллиптического, скрытого вопроса – есть ли во всем этом смысл?
Вот только если у Гамлета это вопрос космический, то в сонете – это вопрос, решаемый одним скромным человеком, а не трагическим героем, для которого вся сценическая жизнь - лишь способ выбора смерти. Герой так или иначе сделает выбор, на который обречен. Точнее – у него и выбора нет: назвался героем – соответствуй. А человеку приходится решать, и каждый раз самому, и убеждать себя, и каждый раз – искать причину жить дальше. В жизни тоже часто путают героев с людьми, и к обычным людям требования предъявляют героические, и – соответственно – наоборот, особенно когда у героев что-то не слишком получается. Сразу они вспоминают, что все мы люди, все человеки, ничто не чуждо и т.д. Классический случай жанровой подмены.
Если переводчик спутает две столь разных задачи и попытается налить океан в кружку, всемирного потопа из-за этого не выйдет, но воды он нальет изрядно. И уж, конечно, не получится у него никакого сонета. Сонет – жанр и форма интимные, очень личные и всегда привязанные к конкретному человеку. Но у переводчика – особенно у молодого и неопытного – сонет перед глазами, а Гамлет-то на слуху. И тихое стихотворение, начиненное вселенскими проблемами, начинает громыхать и грохотать. Пока не развалится. Впрочем – развалится оно сразу, и не будет долго мучиться, в отличие от читателя, которому его ведь еще нужно будет забыть.
Шекспир был актёром. Сколько же в его сонетах зависит от интонации! Читая их сейчас, понимаешь, насколько яснее и ближе были бы они нам, найдись в то время свой Эдисон и оставь он сам хоть самую приблизительную версию голоса Шекспира. Но и безгласный Шекспир – вес равно Шекспир. И писал по-английски, и не в наше время.
Desert в сонете не «пустыня» и не «десерт», а нечто достойное и заслуживающее уважения. Needy nothing - чернь, нищее ничтожество, но в сонете Шекспир имеет в виду нищету и ничтожество духовное. Unhappily – не несчастно, оно агрессивно, и по смыслу ближе к русскому «ничего хорошего». Gilded honour – «позолоченная честь», весьма точно передан ее смысл нашей идиомой «золотце самоварное», да вот самовар в шекспировский интерьер как-то не впишется. Limping sway – хромая власть, но не в смысле та, которая будет вот-вот переизбрана, а власть бездарная, не способная ни на что хорошее. Art made tongue-tied – не искусство с завязанным в узел языком, нельзя же быть такими буквалистами. Folly (doctor-like) не «глупый как доктор», во времена Шекспира к докторам относились с уважением, в Англии, конечно, у нас это была эпоха Ивана Грозного, а в двадцатом веке вообще не задалось в России с докторами. Captain – здесь победитель, триумфатор. Но в виде прилагательного… О, воистину
- Не мни, переводя, что склад в творце готов –
- Творец дарует мысль, но не дарует слов.
Так было когда-то написано на стене в кабинете технического перевода с соответствующей действительности подписью Сумарокова (проверяйте интернет-цитаты, видел я тут «цитату» из Черчилля, с оборотом «ядерная помойка», он бы до такого, ей-богу, не додумался). И не смейтесь, что «технического». Скажете, при чем тут, скажем, коробка передач и art made tongue-tied? Рассказал бы я вам анекдот, почему выжил на электрическом стуле очень злой кондуктор.
То, что вы сейчас прочитаете (или услышите), возможно только у нас и при помощи нашего великого и могучего, при условии, конечно, что он еще и свободный. Не напомнит ли вам хоть одна строчка кого-нибудь из известных поэтов? Кто из возвышенного духом клуба переводчиков смог бы так передать великого Шекспира по-русски? Все тот же 66-й сонет.
- Мне плохо жить. Я смерти был бы рад.
- Устал я видеть гордость в нищете,
- Как лаврами ничтожество дарят,
- Что веру распинают на кресте,
- Как низко пала родовая честь,
- И грубо помыкают красотой,
- И мажут грязью лучшее, что есть,
- И искренность, что кличут простотой,
- И вдохновения зажатый рот,
- И ум, что глупость цепью оплела,
- И силу, что калекою бредет,
- И робкое добро в оковах зла,
- Короче – не зажился бы и дня,
- Да другу будет трудно без меня.
И кто же осчастливил нас сим торжеством переводческой мысли? Впрочем, творение сие даже не сонет, это центон, стихотворение, составленное из строк других стихотворений. Но, кстати, это и не центон, а «шестон». Сию переводческую форму (назовем это так) придумал поэт и переводчик Сергей Шестаков, склеив эту версию сонета из четырнадцати переводов. Здесь вам и Пастернак, и Маршак, и Дудин, и некто под богато-сладеньким псевдонимом «О. Бедный-Горький», и еще десяток переводов разной меры таланта, качества и вкуса. Обессмертил сие творение переводчик Юрий Лифшиц, предваривший свою версию корпуса введением (С. Довлатов, «Уже смешно») «Как переводить сонеты Шекспира».
Скромно и со вкусом. Но мы не станем пытаться украсть миллион, реорганизовать ракбрин и пытаться управлять вселенной, не привлекая внимания санитаров. Мы все – удачливые, неудачливые, хорошо, плохо или совсем не оплачиваемые, публикующиеся часто, редко или вообще никогда – мы все имеем право считать свой перевод самым лучшим. Отдать должное большинству из нас – далеко не все мы пытаемся этим правом воспользоваться. Замечая мастерство других, волей-неволей проникаешься сомнением в собственном умении, а это всегда на пользу делу и главное - никогда не бывает вредно. Я хочу прочитать вам – ну или чтобы вы прочитали сами шестьдесят шестой сонет еще в нескольких переводах. Не знаю, совпадут ли наши вкусы – я сам люблю именно эти варианты. Не ищите в порядке их расположения наградного места «третью премию в номинации занимает…» Для меня все они – произведения самостоятельные и любимые. Ну а уж если вам не понравятся эти – ищите свои любимые переводы, самостоятельно. Хотя – если вы наши давние читатели, то давно уже это сделали. А именно 66-й сонет и его секреты прекрасно описаны Александром Моисеевичем Финкелем в ему и посвященной статье: «66-й сонет в русских переводах».
Перевод Николая Голя
- Ни жить, ни видеть больше не могу:
- Величье побирается под дверью,
- И высота — у низости в долгу,
- И верою командует безверье,
- И почести бесчестью воздают,
- И честь девичья пущена по кругу,
- И перед правдой прав неправый суд,
- И услуженье ставится в заслугу,
- И свет доверья обратился в тьму,
- И власть уста замкнула златоусту,
- И доброта сама идет в тюрьму,
- И ложь диктует истины искусству...
- Не жить, не видеть, сжечь бы все мосты,
- Да пропади всё пропадом! Но ты...
- Перевод Роберта Винонена
- Я умер бы сейчас, дабы не знать
- ни Нищеты, достойной лучшей доли,
- ни Чистоты, обманутой опять,
- ни Красоты, развратной поневоле,
- ни Прямоты, лишившейся угла,
- ни Правоты, хромающей у власти,
- ни Доброты, берущей в долг у Зла,
- ни Суеты, давно лишенной страсти,
- ни Пустоты, чья вся в наградах грудь,
- ни Простоты, гнушающейся чувством,
- ни Слепоты, всему чертящей путь,
- ни Глухоты, что ведает искусством.
- Я умер бы, смеясь, когда б не ты,
- любовь моя, средь этой маеты.
- Перевод Владимира Орла
- Я смерть зову. Я до смерти устал
- От гордости — жеманной приживалки,
- От пустоты, занявшей пьедестал.
- От вымученной веры из-под палки.
- От срама орденов и галунов,
- От девушек, что смолоду пропали,
- От силы под пятою болтунов,
- От мудрого величия в опале,
- От простодушия исподтишка,
- От человеколюбия без прока,
- От знания в руках у дурака,
- От красоты на стрёме у порока.
- Устал — но как мне выпустить из рук
- Ту жизнь, в которой остается друг?
Перевод Валерия Ананьина
- Жить не хочу. Невмоготу смотреть
- На мир, где честь привыкла голодать,
- Где низости положено жиреть,
- Где веру дозволяется предать,
- Где дутой славой щеголять – не срам,
- Где чистоту – не грех продать-купить,
- Где красоту списать не стыдно в хлам,
- Где немочь вправе силу оскопить,
- Где творчество заикой сделал кнут,
- Где ум у скудоумья школяром,
- Где правду простомыслием зовут,
- И где добро – в холопах перед злом.
- Жить больше не хочу. Невмоготу.
- Но… Бросить здесь любовь на маету?
