Жизнь в полоску, тетрадь в клеточку. Михаил Сопин

Текст: Дмитрий Шеваров

Мне шепнули про него: «Поэт». Я пожал плечами: что-то не похож.

Сейчас, тридцать четыре года спустя, мне кажется странной наша взаимная симпатия. Что общего между нами?

Он – сын полка во время войны, а после войны – лагерник, отмотавший два срока. Последний – с 1955-го по 1970-й.

У Сопина упругая походка, седая прядь, которую он поминутно откидывает со лба, резко очерченные скулы, глаза – как весенний лед.

Он заходит в нашу редакционную комнату в рубахе, из расстегнутого ворота которой торчит бывалая тельняшка. Сопин работает грузчиком в типографии. Когда грузить нечего, заглядывает к нам покурить, полистать толстые журналы. В комнате на широком подоконнике – чайник, пачка чая и пепельница. Больше он ни в чем не нуждается.

Михаил Сопин. Село Глубинное.1967

Его стихи своим печальным прозаизмом и какой-то душевной обугленностью напоминают Слуцкого.

Нет, стихами Михал Николаич нас не мучит. Говорим о жизни. Философствуем.

Мне особенно симпатично в нем то, что он не матерится. Человек, проживший бок о бок с уголовниками почти двадцать лет и всесторонне знакомый с соответствующей лексикой, не ругался даже в подпитии.

Ангел-хранитель поэта - журналист Татьяна Петровна Сопина. 1968

Несколько лет спустя я услышал от Дмитрия Сергеевича Лихачева: сильные люди не матерятся. Сквернословят слабые – те, кто потерял свой внутренний стержень и хотят показаться сильными.

Михаил Сопин никогда этот стержень не терял.

Тогда, в середине 1980-х, Сопина еще не печатали. Лагерный след тянулся за ним долго.

После освобождения он приехал в Пермь к девушке, с которой переписывался. Она стала его спасительницей, музой и женой. У них родились два сына – Петр и Глеб. Петр стал замечательным музыкантом. Глеб стал бы литератором или художником, не погибни он в армии.

В городе на Каме Сопина сторонились – как шукшинского Егора Прокудина из «Калины красной».

Сопиным пришлось уехать в Вологду, где появился шанс начать жизнь с чистого листа. Здесь от Михаила уже не шарахались, но шарахались от его стихов – угловатых, жестких, бьющих в лоб.

Вот и я листал его отстуканные на машинке стихи с юношеским недоумением:

Помню, мы с моим другом Андреем Смолиным (много лет спустя он напишет о Михаиле Николаевиче книгу) готовим публикацию Михаила Сопина. Я вывожу черной плакатной тушью на бумаге: «Стихи Михаила Сопина». Ведь такие стихи, как у Сопина, не могут стоять под заголовком, набранным тем же шрифтом, что заметки про заседание бюро обкома комсомола. Нарочито грубоватые буквы типографские рабочие отливают в цинке.

Михаил Сопин. 1988. Фото Юрия Чернова

Наш фотокор Юра Чернов, обычно носившийся по сонной Вологде на мотоцикле, сделал портрет поэта. Тот самый, что сейчас вы видите на этой странице.

Когда я уехал с Севера на Волгу, Михаил Николаевич приезжал к нам однажды.

И опять были разговоры за жизнь. На этот раз у меня уже был под рукой диктофон.

Теплоход уходил вечером. Обнялись на причале. Больше не виделись.

^{Автограф Михаила Сопина}

«Водокачка давала свободу мыслить...»

РАССКАЗЫВАЕТ МИХАИЛ СОПИН (запись 1992 года)

Папа был военпредом на Харьковском тракторном. Последнее, что я о нем запомнил – это как они сидели на кухне: отец и дед Афанасий, бабушкин брат, отсидевший на Соловках к тому времени десять лет. Я помню у бати в одной руке – партбилет, на столе – водяра, дед Афанасий молчит, папа плачет... Детство было до того, как я увидел папу плачущего.

Мы не успели эвакуироваться. Драпали с войсками, и никто не знал, куда мы мчимся – гражданские пополам с военными. Если бы нас остановили каким-то заслоном, мы бы умерли, наверное, на месте. Фашисты нас нагнали и утюжили танками. Мне проломило осколком череп. Спас меня какой-то военный, замотал мне голову тряпкой и пихнул в районе Богодухова в товарный вагон, я валялся там на опилках весь в крови. Растолкала меня старушка, и снова мы потащились куда-то. Помню, как уперлись в реку, как горел мост и солдаты наспех сколачивали плоты. На них прыгали женщины с детьми, а плоты переворачивались.

Как-то ночью поскреблась наша разведка в избу. Бабушка открыла.

– Мамаша, нам бы выйти на Граево.

Бабушка приказала: «Ты пойдешь с ними, покажешь дорогу». Мне пообещали пайку хлеба, и я пошел. Мы же объедены были к тому времени – и немцами, и нашими. Оставалось тихо вымирать.

Я дошел с войсками до Потсдама. Добежал бы до Берлина, да заболел тифом. На прощанье солдаты дали мне два ордена Красной Звезды: «Носи, сынок...»

Добрался домой к бабушке.

Выбрался из тифа, смотрю: какой-то вояка с полковничьими звездами и цивильным лицом прикостюмился к сестренке. Дал я ему по балде, дал солидно – сотрясение или пролом чердака. Во всяком случае мне так говорили на следствии. Взяли меня как «поднявшего руку на героя-фронтовика». Ну, и уехал я в боевой путь по лагерям.

Я очень сильно любил армию, тех солдат, что увидел в начале войны. Я, можно сказать, крестился под теми бедными знаменами сорок первого, с солдатами, которые проигрывали войну.

На ребят, которые били врага в его логове, я уже смотрел иначе. Они были другие.

Первые стихи пошли на войне. Это где-то зимой, на сорок третий год, меня потянуло. Ласки, наверное, не хватало. Но я и сейчас не считаю себя поэтом. Я не пишу стихи, пишу молитвы за моих сверстников и солдатиков. «Отче наш, спаси, и пухом будет им земля...»

Когда меня называют поэтом, я улыбаюсь. Я никогда не жил на стихи. Токарь, слесарь по ремонту оборудования, сварщик, шофер, сантехник, знаю дизеля... Дворничал, сторожил, сидел у какой-нибудь водокачки. Я при ней или она при мне, или мы вместе – хорошо! Водокачка давала свободу мыслить.

«Я остался маленьким где-то на войне...»

Стихи Михаила Сопина

Корова

• Дым ползёт от хвороста сырого,
• Виснет на кустах невдалеке.
• Бабкина пятнистая корова
• Тащит в дождь меня на поводке.
• Листика коричневого орден
• Прилепился на её губу,
• И слезинки катятся по морде
• За мою сиротскую судьбу.
• Я гляжу надуманно-сурово
• И в который раз, кривя душой,
• Говорю ей: «Ты не плачь, корова,
• Ты не плачь... Я вырасту большой!
• И тогда ходить тебе не надо,
• В вымокшее поле глаз кося,
• Да и мне в колдобинах не падать,
• В сапогах солдатских грязь меся».

* * *

• Только вспыхнет где-то,
• Дым метнув степной...
• Кажется, что это –
• Виденное мной.
• В рамы бьет оконные
• С ветром снег, сипя.
• И солдаты – конные –
• Прямо в седлах спят.
• Едут не на запад,
• А пока назад.
• Йода стойкий запах,
• Дыма цвет в глазах.
• Всех теперь в отряды,
• Всех война свела,
• И бегу я рядом
• До конца села.
• Был в солдатских валенках
• Ростом не по мне...
• Я остался маленьким
• Где-то на войне.

Тополек

• Подари мне листок, тополёк,
• Золотого оклада иконку.
• Ты своею листвою поблёк.
• Я своей облетаю тихонько.
• Сердцем чувствую
• Ласку и боль,
• Но второе щедрей выдаётся.
• Мы до грусти похожи с тобой,
• Отражаясь в судьбе,
• Как в колодце.
• Я тебя понимаю, дружок,
• До глубинных корней понимаю:
• Сколько раз свою душу ожёг
• О бураны
• На подступах к маю!
• В балагане для массовых сцен
• Одиночкой пропел я во поле.
• Был свободным
• Меж карцерных стен
• И невольником классовой воли.
• Путь земной мой
• Едва ли далек.
• Жизнь нас рубит,
• Как яростный конник.
• Протяни мне ладонь,
• Тополёк,
• Сквозь решётку
• На мой подоконник.

Пехота

• …За сто шагов до поворота,
• Где Ворскла делает дугу,
• Далёкой осенью
• Пехота
• С землёй
• Смешалась на бегу.
• И стала тихой и свободной,
• Уйдя в прилужья и поля
• Сырой земли
• С преградой водной
• У деревеньки Тополя.

* * *

• Проходит всё:
• Тюрьма, чума,
• Война, державный мрак...
• Но не исчезнет вечный враг –
• Услужливый дурак.
• При нём граница на замке
• И пайка, как металл!
• Он мне
• На русском языке
• Свой приговор читал.

* * *

• Народ и есть народ, не боле:
• То табунами
• Церкви жечь,
• То бандами
• На богомолье.
• То реки слёз,
• То крови брод.
• Мне стыдно за такой народ:
• За перекошенную внешность,
• За нищедольные края.
• Моя Россия –
• Ум и нежность,
• Душа.
• Другая – не моя!

* * *

• Отчаяние? Нет. Я устаю
• От трескотни речей,
• От политралли.
• От лжеповодырей,
• Что обокрали,
• На нищенство пустив, страну мою.
• Зачем меня вести?
• Я не ослеп.
• Устал – не знаю,
• Как сказать яснее? –
• От мерзости,
• Что жрёт народный хлеб
• Десятки лет,
• Нисколько не краснея.
• 
  

* * *

• Я не знаю
• Судьбы бесприданнее.
• Но запахнет травою в укос!..
• Ах, душа,
• Не зови в поле раннее,
• Где так нежно,
• Так горько жилось.
• Где то было:
• Певали по вечеру
• О замёрзшем в степи ямщике,
• И лошадкины губы доверчиво
• На моей замирали щеке.