Текст: Ольга Лапенкова
Золотой век русской литературы прошёл, прошёл и Серебряный, но по сей день писатели пытаются отыскать что-то общее во множестве людских характеров. Вот и в рассказах В. М. Шукшина поселились простые работяги, люди честные, открытые и добродушные, которые — при всех положительных качествах — не могут найти своего места в мире и ведут себя, по мнению окружающих, странно. Эти персонажи получили название «чудики» — в честь одноимённого шукшинского рассказа. И одним из самых знаменитых чудиков стал, конечно, Глеб Капустин — главный герой рассказа «Срезал».
Жили-были…
Василий Макарович Шукшин родился и вырос на Алтае, в самом обыкновенном селе, каких в России — десятки тысяч. Но даже переехав в Москву, он продолжал вспоминать юношеские годы и много писал о людях из глубинки, а также размышлял, вправду ли «деревенские» и «городские» не могут понять друг друга. Вот и в рассказе «Срезал» место действия обозначается сразу же:
К старухе Агафье Журавлёвой приехал сын Константин Иванович. С женой и дочерью. Попроведовать, отдохнуть. Деревня Новая — небольшая деревня, а Константин Иванович ещё на такси подкатил, и они ещё всем семейством долго вытаскивали чемоданы из багажника… Сразу вся деревня узнала: к Агафье приехал сын с семьей, средний, Костя, богатый, учёный.
К вечеру узнали подробности: он сам — кандидат, жена — тоже кандидат, дочь — школьница. Агафье привезли электрический самовар, цветастый халат и деревянные ложки…
Читатель, живущий в городе, может и не понять, почему вокруг Журавлёвых возник такой ажиотаж. Казалось бы: мало ли, кто к кому приехал и что привёз… Но автор не случайно уточняет, что Новая — «небольшая деревня». По традиции деревнями в России называются населённые пункты, где проживает не более тысячи человек, а значит, в «небольшой» деревне их и того меньше — допустим, четыреста. Четыреста человек — это не так уж много, особенно если они годами живут рядом, вместе учатся и работают. А кто откажется от соблазна разузнать что-нибудь новенькое о давнем знакомом?
Ещё важно понимать, что в деревнях мероприятий и развлечений не так много: церковь, библиотека, сельский клуб — вот и все «очаги» культуры. Так что любое событие, на которое горожане даже внимания не обратили бы, в сельской местности становится сенсацией. Поэтому неудивительно, что в тот же вечер, когда к дому Журавлёвых подъехало такси, о возвращении земляка узнал «знаменитый» Глеб Капустин — и тут же собрал вокруг себя мужиков, которые с нетерпением ждали его разговора с Константином Ивановичем Журавлёвым. Они уже знали, чем обернётся эта светская беседа:
Как-то так получилось, что из деревни Новой, хоть она небольшая, много вышло знатных людей: один полковник, два лётчика, врач, корреспондент… И вот теперь Журавлёв — кандидат. И как-то так повелось, что когда знатные приезжали в деревню на побывку, <...> – тогда-то Глеб Капустин приходил и срезал знатного гостя. Многие этим были недовольны, но многие, мужики особенно, просто ждали, когда Глеб Капустин срежет знатного. Даже не то что ждали, а шли раньше к Глебу, а потом уж — вместе — к гостю. Прямо как на спектакль ходили. В прошлом году Глеб срезал полковника — с блеском, красиво. Заговорили о войне 1812 года… Выяснилось, что полковник не знает, кто велел поджечь Москву. То есть он знал, что какой-то граф, но фамилию перепутал, сказал — Распутин. Глеб Капустин коршуном взмыл над полковником… И срезал. Переволновались все тогда, полковник ругался… <...>
Все матери знатных людей в деревне не любили Глеба. Опасались.
И вот теперь приехал кандидат Журавлёв…
Пожар 1812 года устроил, конечно, никакой не Распутин. Григорий Ефимович Распутин, родившийся в ничем не примечательном селе в Тюменской области, прославился как простой крестьянин, ставший другом и советником самого императора Николая II. Что же касается Отечественной войны, поджечь Москву (причём не всю, а лишь некоторые склады и корабли) приказал Фёдор Васильевич Ростопчин. Впрочем, до сих пор не доказано, что именно распоряжение этого графа привело к тому, что в Москве сгорело большинство деревянных домов. Л. Н. Толстой в романе «Война и мир», например, предположил, что пожар случился сам по себе. Солдаты из армии Наполеона готовили пищу на кострах и курили, многие были неосторожны с огнём, где-то что-то вспыхнуло, а поскольку время было военное, о том, чтобы позвать пожарных, не шло и речи. Вот Москва и загорелась...
Но не будем углубляться в историю — и зададимся вопросом: так ли важно для военного человека помнить, кто такой Ростопчин? Конечно, знания лишними не бывают, но стоит ли высмеивать человека, который запамятовал фамилию московского «поджигателя»? Он же не Наполеона с Кутузовым перепутал. А ведь Глеб Капустин еще и дразнил полковника: «Спокойствие, спокойствие, мы же не в Филях, верно?» — намекая на военный совет, который был созван через шесть дней после Бородинского сражения и на котором генералы во главе с фельдмаршалом Кутузовым решали, стоит ли российской армии отступить и оставить Москву без боя. Ведь на него, очевидно, полковника просто не позвали бы: чином не вышел!
Вот и Константина Ивановича герой решает «срезать» — то есть, простыми словами, выставить в глупом свете, показать, что это не такой уж учёный и важный человек…
Правда Капустина
К поступку Глеба, затеявшему отвлеченный спор о чем-то неопределенно-философском, можно относиться по-разному. С одной стороны, он в чём-то прав, когда решает лишний раз напомнить, что простые трудяги, которые живут в деревне, ничем не хуже учёного народа. Именно поэтому Капустин произносит вот такую реплику:
Нас, конечно, можно тут удивить: подкатить к дому на такси, вытащить из багажника пять чемоданов… Но вы забываете, что поток информации сейчас распространяется везде равномерно. Я хочу сказать, что здесь можно удивить наоборот. Так тоже бывает. Можно понадеяться, что тут кандидатов в глаза не видели, а их тут видели — и кандидатов, и профессоров, и полковников. И сохранили о них приятные воспоминания, потому что это, как правило, люди очень простые. Так что мой вам совет, товарищ кандидат: почаще спускайтесь на землю…
Но, с другой стороны, разве Журавлёв хоть чем-то проявил неуважение к «мужикам»? Константин Иванович и вправду приехал домой на такси и привёз маме целую охапку подарков, но что же в этом плохого? Наоборот, стоило бы порадоваться за земляка, который многого добился, причём, судя по всему, упорным трудом: раз Журавлёв вырос в деревне, то у него — скорее всего — не было связей в высоких кругах. Да и нельзя сказать, что Константин Иванович стал таким уж богачом: приехать из райцентра втроем с пятью чемоданами на такси — не такая уж немыслимая роскошь...
Обратим внимание вот ещё на что: пытаясь доказать Журавлёву, что «надо скромнее», Капустин перебивал собеседника, на ходу выдумывал слова и выдавал их за термины, а ещё «подтасовывал» факты. Начать хоть с того, что Константин Иванович — кандидат филологических наук, а Глеб стал засыпать его вопросами по философии. В конце концов, желая произвести на «мужиков» впечатление, он начал попросту придираться к словам:
— Это называется — «покатил бочку», — сказал кандидат. — Ты что, с цепи сорвался? В чём, собственно…
— Не знаю, не знаю, — торопливо перебил его Глеб, — не знаю, как это называется, — я в заключении не был и с цепи не срывался. <...> А вот и жена ваша сделала удивлённые глаза… А там дочка услышит. Услышит и «покатит бочку» в Москве на кого-нибудь. Так что этот жаргон может… плохо кончиться, товарищ кандидат. <...> Вы же, когда сдавали кандидатский минимум, вы же не «катили бочку» на профессора. Верно? <...> И «одеяло на себя не тянули». И «по фене не ботали». Потому что профессоров надо уважать — от них судьба зависит, а от нас судьба не зависит, с нами можно «по фене ботать»…
Однако литературовед Олег Лекманов в статье «Утерянный ключ к рассказу Василия Шукшина „Срезал“» обращает внимание на обстоятельство, которое во многом оправдывает Капустина. Оказывается, что Глеб — скорее положительный герой, ведь у него есть все основания «мстить» Константину Ивановичу.
Исследователь обращает внимание, что до 1974 года у большинства сельских крестьян в СССР, в отличие от городских жителей, не было паспортов, а чтобы уехать из провинции (даже ненадолго — например, навестить родственников), нужно было брать специальное разрешение в местной администрации. Так что, получается, фамилия «кандидата» отсылает к пословице о журавле в небе и синице в руках: Константин Иванович каким-то образом сумел поймать своего «журавля» и вырваться из деревни, а Глеб не смог — хотя, очевидно, хотел… Значит, не всё решается талантом, и какие-то связи у будущего учёного имелись: если не в институте, то в сельсовете, где ему (а ещё тому самому полковнику, двум лётчикам, врачу и корреспонденту) выдали паспорт, а Глебу навстречу не пошли. Но даже если связей и не имелось, и Журавлёву просто повезло — почему ему всё, а остальным «мужикам» ничего?
Добавим уже от себя: автор не раз упоминает, что жена Константина Ивановича — тоже «кандидат». Нет ли здесь намёка на то, что Журавлёв, желая закрепиться в городе, решился на брак по расчёту? Ведь Константину Ивановичу во время работы над диссертацией нужно было где-то жить, что-то есть... Может, супруга-москвичка его и приютила?
Впрочем, не будем делать из бедного Журавлёва негодяя, — тем более что сам Шукшин его во многом понимал. Василию Макаровичу тоже удалось переехать из села в Москву, причём безо всяких связей; он поступил во ВГИК, прославился не только как писатель, но и как режиссёр — и потом частенько выслушивал в свой адрес такие же претензии, какие высказывал соседу Глеб Капустин.
