«Нынче ночью был у меня Пушкин…»

Текст: Дмитрий Шеваров / РГ

Одним из таких людей был Ярослав Голованов – научный журналист, писатель, биограф великого конструктора космических кораблей Сергея Павловича Королева.

А еще он был поэтом. Нет, Ярослав Голованов не писал стихи, но чувствовал жизнь, как чувствуют ее поэты. К нему во сне приходил Пушкин. А наяву он дружил со многими поэтами своего поколения – с Робертом Рождественским, Беллой Ахмадулиной, Булатом Окуджавой.

Помню, как однажды зимой я приехал к нему в Переделкино. Ярослав Кириллович неважно себя чувствовал. Он не находил себе места, переживая предательство близкого человека. Не проклинал, не жаловался, а лишь горько изумлялся, не в силах до конца поверить в случившееся.

Вдруг он поднялся и стал собираться.

Ярослав Голованов

- Куда вы? – спросил я.

- Пойдем! Я познакомлю тебя с Булатом.

Я затрепетал, забормотал что-то о том, а удобно ли без предупреждения, а не лучше ли как-нибудь в другой раз...

Другого раза никогда не бывает.

Мы вышли на мороз. Дорога не предусматривала существование на свете пешеходов. Нам пришлось идти друг за другом по глубокой колее от машин.

К дому Окуджавы подошли уже в сумерках. В окнах темно. Калитка закрыта. Я понял, что мы зря тащились. Можно поворачивать назад.

– Неужели он в городе? – сокрушенно проговорил Ярослав Кириллович.

– Ну ничего, – сказал я, – потом как-нибудь.

– Может, он задремал. Погоди, сейчас...

Ярослав Кириллович подошел к калитке, не обращая внимания на то, что дорожка заметена снегом. Взявшись за колышки забора, он прокричал в глубину участка: «Булат!.. Булат, это я!.. Ну где же ты, Булат...»

На обратном пути, подходя к дому, я заметил, что на втором этаже, где был кабинет Голованова, горит свет: «Ну вот – забыли выключить...»

– Нет, не забыли – я оставил. Пусть люди идут мимо и думают, что там кто-то сидит, хорошую книжку пишет. А мне не так грустно возвращаться.

Над нами в зимнем небе проклюнулись звезды. Остро и весело проглядывали между сосновыми лапами. Я вдруг понял, почему Голованов живет здесь, а не в городе. Человек, который всю жизнь пишет о космосе, должен видеть звезды каждую ночь.

Ярослав Голованов мог стать первым журналистом, полетевшим к космос. Так решил Сергей Павлович Королёв. Но Королёв внезапно умер, а последующие космические начальники уже не были романтиками. В конце 1980-х надежда на полет вновь блеснула. Голованов стал проходить мучительные медицинские обследования. Но в космос его так и не пустили.

Яр. Голованов в гостинице на Байконуре

Человечество очень многое потеряло: взгляд Ярослава Голованова из космоса на Землю не был бы лишь взглядом репортера. Это был бы взгляд мудреца и поэта. Он бы увидел из космоса то, чего, быть может, до сих пор никто не разглядел.

Я.К. Голованов с бортовым журналом корабля «Восток». 1961 г. Фото: rgantd.ru

Полжизни он готовился вести дневник в невесомости, но остался один лишь земной – три тома «Заметок вашего современника».

А мне остались еще и его письма. Письма от руки.

Из писем

Ярослав Голованов - Дмитрию Шеварову

28 января 1995

…Книга о Королёве, которую я тебе посылаю, писалась очень долго, практически всю мою журналистскую жизнь. Отсутствие интересных документов (следствие секретности), по счастью, надоумило меня обратиться к живым людям, современникам Королёва. Они отмечены в именном указателе. Я собрал Гималаи фактов, и в этом главная ценность моей книги. Она далека от того, что называется произведением художественным, но может послужить очень добрую службу тем, до времени неизвестным нам Цвейгам и Моруа, которые сидят сейчас за школьной партой, а в зрелые годы вдруг обратят взоры свои к Королёву.

6 февраля 1995

…Всё то доброе, что ты пишешь о русской провинции, как ты ее славишь, – замечательно, но я в это не верю. Русская провинция – благодумствующие честнейшие люди, патриоты, но робкие, нерешительные, от дела далекие. Ты пишешь, что <Советский> Союз рухнул в провинцию. Не вижу я, куда он там рухнул. Кроме милицейской фуражки, мы там не найдем ничего от Союза. И все-таки я согласен, что наша провинция «одна из непознаваемых извне сбережений самой Руси». Каких сбережений? Подумай, светлая голова, быть может, это не от ее прогрессивности, а от ее дикого консерватизма?

У тебя много очень хороших мыслей, писать долго, приезжай, потолкуем… Если сможешь – приезжай…

Избранное

Из записных книжек Ярослава Голованова

Ноябрь 1955

Мы чаще гладим кошек, нежели людей. А людям это нужнее...

Осень 1962

Одесса. Белла Ахмадулина очаровательна, юна, рыжа, румяна. Иногда так застенчиво улыбается, извиняясь за то, что она такая талантливая.

Когда стояли в Греции, нас возили на полуостров Пелопоннес, и я там поймал в кустах черепаху с очень красивым панцырем. Белла долго просила меня не увозить черепаху, но я решил сделать подарок сыну Васе. На одесском рейде сидели, решали, как обмануть таможенников. Белла говорит: «Надо спрятать, но так, будто мы и не прячем вовсе! Вот коробка от ботинок, посадим ее в коробку и поставим на стол, у всех на виду...» Так и решили. Приходит таможенник, смотрит наши паспорта, и вдруг радостно восклицает: «Ахмадулина! Белла Ахатовна!!» Я улыбаюсь: приятно, что наша Белла такая знаменитая, что ее знают даже одесские морские таможенники. А таможенник кричит: «Так вы Ахата Валеевича Ахмадулина дочка?! Батюшки, какой это замечательный человек...» Сел на койку и начал рассказывать, как он любит Ахата Валеевича, который, как потом выяснилось, был в Москве таможенным начальником. А черепаха в коробке сидеть не хочет, царапается и даже высовывает одну лапу. Я на глазах таможенника запихиваю ее лапу обратно. Но он ничего не видит, поет: «Ну надо же, вот познакомился с дочкой такого замечательного человека!..»

Май 1966

Майор Надсон из Ленинградского УВД (кстати, потомок модного поэта) организовал нам в белую ночь поездку на милицейском катере. Я понял, что прожил одну из самых замечательных, незабываемых ночей в своей жизни. Опубликовал в «КП» «Ленинградскую ночь» – может быть, лучшую свою работу за все годы, что я живу в газете.

Сентябрь 1969 года

Вечером секретари Одесского горкома комсомола устраивали банкет в ресторане гостиницы «Красная» в честь секретарей ЦК комсомола Румынии, на который мы были приглашены. На банкет мы опоздали, а когда пришли, сразу почувствовали какую-то напряженку: наши сидели по одну сторону стола, румыны – по другую и молчали. Наконец один из румынских секретарей сказал:

– Хорошо, вот товарищи из Москвы, давайте у них спросим. Ввод советских танков в Чехословакию – это вторжение или нет?

– Ну почему же вторжение, – подумав, сказал я, – это оккупация.

Одесские комсомольские вожди были в шоке. Однако после этого все изменилось, поскольку других нерешаемых международных проблем у двух братских союзов не было, и все навалились на халявную закуску и выпивку.

25 июля 1984

Нынче ночью был у меня Пушкин. Узок, невелик, в темном, в белой рубашке. Я ему всё рассказал. О Лермонтове, о том, что Гоголь всё сделал, о Толстом, Достоевском, Некрасове, Блоке. Он держался холодно, никаких вопросов не задавал, ушел как-то быстро. Обещал еще зайти.

Иосиф Шкловский пишет, что всё во Вселенной пронизано духом эволюции, что нет ничего незыблемого и вечного. Так и есть. Но мне бы хотелось, чтобы все-таки было что-то вечное, какая-нибудь маленькая каменная планетка, и чтобы она существовала всегда, не подчиняясь эволюции.

11 августа 1984

Белозерск. В городе этом все происходит в полусне. В полусне плывут баржи, в полусне катятся мальчишки на велосипедах. В магазинах неведомая москвичу заторможенность.

Облака крутые, темно-синие, висят совсем низко. Тишина. Даже петухи не поют. Я спал на чердаке и во сне услышал, как забарабанил по крыше дождь. И так стало радостно, что я живу на этом свете! Несколько секунд я чувствовал полное, глубокое счастье.

31 мая 1986. Кабул. Про Афганистан я писать не буду: я не понимаю, зачем мы здесь.

Апрель 1987

Прекрасно в стихотворении Бальмонта: «...страшный шорох утренних газет».

Декабрь 1995

Лучше всего обо мне написал сын Вася в этюде, который был опубликован в какой-то маленькой хипповатой газетёнке.

2000

Я пришел к выводу, что самым точным определением моей натуры будет «инфантильный консерватор». Всей душой я всегда приветствовал неизменность окружающего меня мира. Папа, мама, бабушка должны были быть всегда...

Я любил путешествовать, но и тут оставался консерватором, потому что Париж 1964 года нравился мне больше Парижа 1991 года...

Умом я понимаю, что мир должен меняться, ничто не вечно под Луной, и камни рассыпаются в пыль, и гибнут галактики, но сердцем принимать я это не хочу, и оно болит, когда мир меняется.

Главные книги Ярослава Голованова

• Заводная обезьяна.
• Кузнецы грома.
• Этюды об ученых.
• Быль о старом льде. Заметки журналиста о поездке по научным центрам США.
• Этюды о великом.
• Архитектура невесомости.
• Наш Гагарин.
• Марсианин.
• Дорога на космодром.
• Космонавт № 1.
• Королёв: факты и мифы.
• Заметки вашего современника.