Текст: Елена Нещерет
Читающее общество сегодня причудливо и многообразно. Возьмись какой-нибудь энтузиаст за всеобъемлющее исследование книжных отзывов в соцсетях – его рассказ примут за фантастику о космическом путешествии. Ведь от серьёзного обсуждения номинантов крупных премий до пятнадцатисекундного ролика с восторгами о новой книге в youtube shorts – десятки световых лет. Несколько месяцев назад вышло интервью – встретились один из самых популярных и авторитетных “взрослых” литкритиков и блогер-миллионник, владелец самого большого в русском сегменте YouTube книжного канала. Ощущение было, что произошёл почти что межпланетный контакт.
Вот и эти непонятные young adults, литературу для которых называют самой перспективной частью книжного рынка, для многих будто инопланетяне. Зазывающие обложки, лёгкие сюжеты, культура фанатства и яркая оценочность в отзывах – реальность, совершенно параллельная и чуждая “большому литпроцессу”. Значит ли это, что young adult – яркая конфета для инфантилов, развлечение, которое нужно перерасти?
Два года назад издательство Popcorn books выпустило непривычно тонкую книгу под названием “Человек-комбини” японки Саяки Мураты. Успех романа на фоне некоторых других проектов издательства был скромным, но тем не менее достаточно убедительным, чтобы в 2022 году появилась вторая книга того же автора – “Земляноиды” (обе – в переводе Дм. Коваленина).
Интересно, что на родине писательница относится как раз к лагерю больших серьёзных литераторов. Невероятно важный для неё приём – остранение, то есть способность смотреть на привычные предметы так, будто они совершенно чужды наблюдателю и появились в его мире впервые. Это позволяет избавиться от автоматизма восприятия и заглянуть в суть вещей. Впервые в русской литературе этим приёмом начал пользоваться Лев Толстой, а позже и гораздо шире – Андрей Платонов. Мурата в “Человеке-комбини” наделяет таким странным, посторонним взглядом главную героиню по фамилии Фурукура. Два десятка лет та не может (и не хочет) найти нормальную работу вместо непрестижной должности продавщицы в круглосуточном супермаркете – и смотрит на мир своих сверстников, которые завели работы, семьи и детей, одновременно с удивлением и с ощущением чужеродности. “Посторонний” Альбера Камю совершил преступление, которое (вместе с равнодушием к общественной морали) поставило его вне мира людей. Героиня Мураты грешна не делом, а бездействием. Общество не понимает её инертности, автоматизма, буквально требуя чувств и стремлений, которых у маленькой продавщицы в супермаркете-комбини просто нет. Даже у Обломова чувства и стремления были, а тут что-то новенькое. Но вопросы по ходу чтения возникают не к героине, а к её окружению. Первый – почему бы не оставить человека в покое? Ну странный, и что с того? Второй, противоположный первому – почему вокруг не нашлось ни одной живой души, которая захотела бы разобраться, что с Фурукурой не так? Разобраться, при этом не осуждая.
То есть маленький человек в который раз оказывается зеркалом большого явления: ангедония героини – ответ на всеобщее безразличие, соседствующее с жёстким требованием быть как все: хотеть определённого и удобного, не выделяться, функционировать.
Героиня бросает попытки разобраться и противостоять, и с безумным облегчением, вызывающим у любого читающего, наделённого хоть каплей эмпатии, практически эйфорию, возвращается к своей нехитрой жизни человека-в-системе. Ни героической смерти нонконформиста, ни душераздирающих подробностей из жизни изношенной детали механизма – нет, роман обрывается на середине крещендо, оставляя читателя наедине с роем очень злых вопросов.
В новой книге – “Земляноиды” – Мурата развивает ту же мысль. Только теперь в шестерёнки конформизма попадает совершенно обычная девочка: плюшевый друг-волшебник, поездка на каникулы к бабушке, первая дружба-влюблённость и все вот это. Дети играют в инопланетян – снова удобный способ ввести остранение. Когда ты “не отсюда”, когда есть волшебный помощник и надежда вскорости улететь на родную планету, куда как увлекательно смотреть на реальность глазами туриста. И сначала кажется, что игра в инопланетян станет тем защитным коконом, который не даст типично земной боли раздавить героев. особенно девочку, которая переживает насилие – и убивает насильника, представив его чудовищем в своём игрушечном мире.
Похожая ситуация случилась в “Калечине-малечине” Евгении Некрасовой: девочка и кикимора жестоко искалечили педофила, не осознавая, что творят. Воздаяние получилось вполне справедливое, но едва ли человечное. Игровой мир действительно оказался защитой – но и жестокой ловушкой одновременно. Похоже, не пережив опыт боли в реальности, защитившись игрой, действительно перестаёшь быть человеком и смотришь на жителей этой планеты – земляноидов – как на еду. Так остранение переходит в отчуждение и становится причиной расчеловечивания.
Мир людей по-прежнему жесток и холоден, и законы его невыносимы. Странно, что он всё ещё порождает кого-то, кроме подвижников и чудовищ.
Чуть раньше “Земляноидов” в издательстве “Рипол” вышла книга норвежской певицы и писательницы Енню Вал – “Девочки против Бога” (пер. А.А. Орловой). Круг проблем тот же самый – подросток против жестокости, лицемерия и конформизма общества, – но решается он совсем другими средствами.
Как бы в противоположность текстам Мураты, строго сюжетным, прозрачно и чётко выстроенным, роман Вал похож скорее на огромное эссе, где сюжет движется не от действия к действию, а от символа к символу. Девочка из провинции слушает black metal и размышляет о лицемерии белого цвета, в котором даже первый звук слова спрятан: по-норвежски “белый” – hvitt – звучит как [vit], зато hat – ненависть – произносится точно так, как читается. Интересно, что фамилия самой писательницы – Вал – начинается именно с немой “h” – Hval.
Повествование хаотично, напоминает амёбу с множеством ложноножек-мыслей, иногда нарочито перегружено деталями, как будто смотришь видеоролик на ускоренной перемотке. Но сквозь всю какофонию деталей достаточно стройно проходят главные мысли: ненависть воспринимается героиней как инструмент побега из-под давления, способ сопротивления лицемерию и наконец как способ проникать сквозь границы (дозволенного) и устанавливать неучтённые связи. В итоге, заявив в самом начале свою ненависть к миру и к Богу, девочка весь роман его ищет – ведь чтобы спрятаться от кого-то, надо сначала понять, где этот кто-то.
Интересно, что мотив таяния белого снега и обнажения чёрной земли, при всей его очевидности, ни разу не появляется напрямую в этом огромном монохромном коллаже-эссе-потоке. Вообще пространство смыслов и пространство образов в этом тексте взаимодействуют очень сложно и не прямо. Как будто быстро-быстро перебираешь обрывки старых газет, и среди них вдруг отчётливо мелькает и сразу вцепляется в мозг какой-нибудь броский афоризм:
А кто я такая? Я – та, что кричит и воет за пределами вне реальности, беспокоит и проклинает. Я та, что пламенеет, как тень, позади других, и угрожает закрасить всю фотографию тотально мизантропическим чёрным. Всегда есть возможность затемнить фотографии, хотя мы, чтобы стать невидимыми, обычно выбираем корректор и пудру. Я – возможность сделать всё по-другому, я – тлеющий купол, чёрный дым оккультного костра ненависти. Я – Ненависть девочек сквозь века, THE END.
У обеих девочек-героинь, японки и норвежки, действительно получается правильно произнести заклинание, и в обоих случаях волшебство даёт героиням чувство безопасности. Но героиню Мураты магия окружает, как кокон, и скрывает от мира, а героиню Вал, наоборот, очищает от наносного, помогает зацепиться за реальность и проложить свои, уникальные пути. Можно даже подумать, что авторы знакомы и полемизируют, но для этого всё-таки слишком мало оснований. Скорее всего, мы видим общемировую проблему, общий дух времени, на который два автора одного поколения (Мурата родилась в 1979 году, а Вал – всего на год позже) не могут не откликнуться, каждая по-своему.
Для каких-то серьёзных литературоведческих выводов не время и не место, да и недостаточно пока информации, чтобы чётко провести черту, за которой актуальный young adult роман, поднимающий острые этические вопросы, становится большой литературой. Но одно можно констатировать: пугающе серьёзными стали игрушки молодых взрослых, и что интересно – игры в бисер в их кукольных шкафчиках нет. Скорее куклы стали пугающе реалистичны и разнообразны, а способы их препарирования в поисках ответов на проклятые вечные вопросы – изобретательны.
