Какие стихи писал прототип Штирлица

Текст: Игорь Карнаухов

Имеется в виду, однако, не один из «Серапионовых братьев» Всеволод Вячеславович Иванов (1895–1963), а его двойной тезка и до поры до времени политический антипод Всеволод Никанорович Иванов (1888–1971).

Когда пароль не нужен

Этот Всеволод Иванов вернулся на родину в феврале 1945 года из Китая после двадцати с лишним лет эмиграции и поселился в Хабаровске, который был ему определен, как обычно репатриантам предписывались города. Гражданство СССР он принял задолго до того, еще в начале тридцатых.

В советскую литературу Иванов вступил с темой китайской революции — с книгами «Тайфун над Янцзы» (1952) и «Путь к Алмазной горе» (1956), рассказывающими о бурных событиях из истории восточного соседа. Этому предшествовали двадцать два года жизни в этой стране, сотрудничество с ТАСС и, подозревают, что и с нашей разведкой.

Так, со скромным дальневосточным прозаиком водил знакомство Юлиан Семенов. Есть основания полагать, что Всеволод Никанорович послужил знаменитому романисту прототипом при генезисе образа Штирлица в тех произведениях, где герой звался еще Максимом Исаевым.

Во всяком случае, в собрании Хабаровского краевого музея ныне хранится поздравительная телеграмма Иванову на семидесятипятилетний юбилей от восходившей звезды отечественного детектива. И пьесу Семенова «Совершенно секретно, или Шифровка для Блюхера» первыми поставили в краевой драме в 1966 году. Позднее эта пьеса переросла в роман «Пароль не нужен».

Но самая большая известность сопутствовала возвращенцу с романом «Черные люди» (1963), действие которого происходит в эпоху царя Алексея Тишайшего, и с мини-циклом из трех повестей под общим названием «Императрица Фике» (1968). Литературный путь возвращенца увенчался историко-биографическими трудами «Дочь маршала» (1969) и «Александр Пушкин и его время» (1970).

Редактор после мобилизации

А начинался он за полвека до того в Перми, где Иванов, уроженец Гродненской губернии, студент Санкт-Петербургского университета в прошлом, оказался волей воинского начальства после мобилизации, объявленной в связи с началом войны с Германией (Первой мировой). Начинал службу в чине прапорщика, служил в запасном пехотном полку. Без отрыва от воинской службы, по заданию написал первую книгу — «Сборник наставлений и положений в борьбе за укрепленную полосу», изданную в 1916 году, чем снискал среди сослуживцев уважительное прозвище Редактор.

Стал активно публиковаться в пермской печати, в том числе из материальных соображений — искал приработка в придачу к жалованью, отмечает одна из авторов-составителей нового сборника, библиограф краевой библиотеки им. А. М. Горького Валентина Шумилова.

И если главы из автобиографического «Повествования о времени и о себе», представленные в новом сборнике, знакомы хотя бы части отечественных читателей, — выходили в журнале «Дальний Восток» с 1987 по 1994 год, — то его статья и стихи из газет «Свободная Пермь» и «Народная свобода» за 1919 год извлечены краеведами из бездны забвения.

Всеволод Никанорович Иванов скончался в Хабаровске 9 декабря 1971 года.

В последние годы творческое наследие романиста снова востребовано: в 2016 году изданы его мемуары и публицистика эмигрантского периода «Красный лик». В 2017 году на родине изданы его «В Гражданской войне. Из записок омского журналиста», впервые вышедшие в Харбине в 1921 году. В 2018 году появился «Исход. Сибирская агония» — художественная хроника отступления белых к берегам Тихого океана, в силу которого будущий писатель и оказался, собственно, в северо-восточном Китае.

Сегодня эти книги и «Пермские дни роковые» — заслуживающий внимания источник сведений по истории Гражданской войны.

Тираж «Пермских дней» фактически коллекционный — 120 экземпляров, речи об электронной версии не идет, так что взять эту книгу в библиотеке — единственная на сегодня возможность ознакомиться с творчеством, как оказалось, еще одного мастера слова, чье вступление в литературу состоялось на Западном Урале.

• Из главы «Последний год империи»:
• Великое дело — народный обильный, дешевый базар.
• Базар работает — значит, в империи порядок.
• Замутился базар, сбил свой привычный ритм — ненормальна, неудобна, несчастлива и жизнь.
• Базар — вернейший барометр государства. «Базар цену знает» — говорит пословица.
• <…> Живя в Перми в 1915 году, я как бы был погружен в этот общий, огромный, всю империю охватывающий «порядок» — наследие прошлых веков. С 1916 года же я стал чувствовать своим нутром, что он колебнулся, что по всему телу национального делового кругооборота как бы пошли малые, сперва неприметные, судороги. Началось с цен. Там, где раньше извозчик требовал за проезд двадцать-тридцать копеек, он заявлял претензию на сорок… Это вызывало протест. «П-почему?» — «Помилуйте, барин! — отвечал извозчик — Овес-то дорожает!»
• Я уже писал, что моего прапорщичьего жалованья перестало хватать, что квартира оказалась не по средствам, довелось подсесть ближе к ротному котлу, а потом и перейти на жительство в казарму…
• Тот слитный, цельный порядок, который обозначался как национальный уклад, в смысле органического и исторического единства, стал исчезать: вместо слитного единодушия народа, плотно сжатого и плодотворно работающего, появлялось все больше и больше отдельных мнений, претензий, споров, требований. Началось ворчание масс...
• 
  
• Из главы «Зима в Москве»:
• Мой патрон стоял у стола, держа в обеих руках книгу большого формата, тощую, как тетрадь.
• – Вот, – возгласил он, тыча перстом. – Читайте!
• Так в моих руках оказалась поэма Александра Блока «Двенадцать».
• Тогда, зимой 1918 года, я ощутил сразу, всей кожей, величие этой поэмы.
• Блоковские образы были предельно реальны... Ведь я сам только что вырвался из плена снежного мрака и ветра. И я читал:
• 
  
• Черный ветер –
• Белый снег.
• Ветер, ветер,
• На ногах не стоит человек!
• 
  
• Правда, истинная правда!
• ...Читаю:
• 
  
• Товарищ, винтовку возьми, не трусь,
• Пальнем-ка пулей в святую Русь!
• В кондовую,
• В избяную,
• В толстозадую!
• 
  
• Что это? Призыв к гражданской войне? Нет! Великий поэт вывел образы мучеников за некую высокую правду, правду неотрицаемую, которую полтысячелетия тому назад явил Андрей Рублев. Эти «Двенадцать», вываренные в фабричном котле Санкт-Петербурга, пуляющие пулями по всем направлениям, не кто иные, как двенадцать апостолов, и ведет их сам Спаситель:
• 
  
• Нежной поступью надвьюжной,
• Снежной россыпью жемчужной,
• В белом венчике из роз,
• Впереди Исус Христос!
• 
  
• Так это или не так, но Блок перекликается здесь с Тютчевым, тоже во время Крымской войны писавшим:
• 
  
• Не поймет и не заметит
• Гордый взор иноплеменный,
• Что сквозит и тайно светит
• В красоте твоей смиренной.
• 
  
• И тут мне, в тот черный вечер, стало беспощадно ясно: понять революцию — значило понять Россию.
• Я был потрясен. Блок показал мне, что разрыва нет, что нужно идти вперед...
• 
  
• Медному Царю
• Когда от Финскаго залива
• К отцу Невы идет заря
• И плавит в легких переливах
• И жемчуга и янтаря,
• Когда от Севера ночного
• Исходит бледный, теплый свет —
• Созданье твердых рук Петровых,
• Какой ты славою одет!
• 
  
• Как зеркала, твои каналы
• В прозрачных клубах летней мглы,
• И держат бледные опалы,
• Шпилей горящия иглы,
• И полночью и львов и сфинксов,
• Привычных улице зверей,
• Ласкает нежный глас Сирингсов
• Безмолвной музыки твоей!..
• 
  
• И можно ночью той воочью
• Высокий жертвенник узреть,
• Где колдовское средоточье
• Сплетает вкруг живую сеть.
• По над опаловым простором
• К ночной заре он мчит, как встарь,
• Средь цветников с безцветным взором
• Поднявши руку, Медный царь...
• Из газеты «Свободная Пермь» от 22 февраля 1919 г.