Текст: Игорь Карнаухов
Имеется в виду, однако, не один из «Серапионовых братьев» Всеволод Вячеславович Иванов (1895–1963), а его двойной тезка и до поры до времени политический антипод Всеволод Никанорович Иванов (1888–1971).
Когда пароль не нужен
Этот Всеволод Иванов вернулся на родину в феврале 1945 года из Китая после двадцати с лишним лет эмиграции и поселился в Хабаровске, который был ему определен, как обычно репатриантам предписывались города. Гражданство СССР он принял задолго до того, еще в начале тридцатых.
В советскую литературу Иванов вступил с темой китайской революции — с книгами «Тайфун над Янцзы» (1952) и «Путь к Алмазной горе» (1956), рассказывающими о бурных событиях из истории восточного соседа. Этому предшествовали двадцать два года жизни в этой стране, сотрудничество с ТАСС и, подозревают, что и с нашей разведкой.
Так, со скромным дальневосточным прозаиком водил знакомство Юлиан Семенов. Есть основания полагать, что Всеволод Никанорович послужил знаменитому романисту прототипом при генезисе образа Штирлица в тех произведениях, где герой звался еще Максимом Исаевым.
Во всяком случае, в собрании Хабаровского краевого музея ныне хранится поздравительная телеграмма Иванову на семидесятипятилетний юбилей от восходившей звезды отечественного детектива. И пьесу Семенова «Совершенно секретно, или Шифровка для Блюхера» первыми поставили в краевой драме в 1966 году. Позднее эта пьеса переросла в роман «Пароль не нужен».
Но самая большая известность сопутствовала возвращенцу с романом «Черные люди» (1963), действие которого происходит в эпоху царя Алексея Тишайшего, и с мини-циклом из трех повестей под общим названием «Императрица Фике» (1968). Литературный путь возвращенца увенчался историко-биографическими трудами «Дочь маршала» (1969) и «Александр Пушкин и его время» (1970).
Редактор после мобилизации
А начинался он за полвека до того в Перми, где Иванов, уроженец Гродненской губернии, студент Санкт-Петербургского университета в прошлом, оказался волей воинского начальства после мобилизации, объявленной в связи с началом войны с Германией (Первой мировой). Начинал службу в чине прапорщика, служил в запасном пехотном полку. Без отрыва от воинской службы, по заданию написал первую книгу — «Сборник наставлений и положений в борьбе за укрепленную полосу», изданную в 1916 году, чем снискал среди сослуживцев уважительное прозвище Редактор.
Стал активно публиковаться в пермской печати, в том числе из материальных соображений — искал приработка в придачу к жалованью, отмечает одна из авторов-составителей нового сборника, библиограф краевой библиотеки им. А. М. Горького Валентина Шумилова.
И если главы из автобиографического «Повествования о времени и о себе», представленные в новом сборнике, знакомы хотя бы части отечественных читателей, — выходили в журнале «Дальний Восток» с 1987 по 1994 год, — то его статья и стихи из газет «Свободная Пермь» и «Народная свобода» за 1919 год извлечены краеведами из бездны забвения.
Всеволод Никанорович Иванов скончался в Хабаровске 9 декабря 1971 года.
В последние годы творческое наследие романиста снова востребовано: в 2016 году изданы его мемуары и публицистика эмигрантского периода «Красный лик». В 2017 году на родине изданы его «В Гражданской войне. Из записок омского журналиста», впервые вышедшие в Харбине в 1921 году. В 2018 году появился «Исход. Сибирская агония» — художественная хроника отступления белых к берегам Тихого океана, в силу которого будущий писатель и оказался, собственно, в северо-восточном Китае.
Сегодня эти книги и «Пермские дни роковые» — заслуживающий внимания источник сведений по истории Гражданской войны.
Тираж «Пермских дней» фактически коллекционный — 120 экземпляров, речи об электронной версии не идет, так что взять эту книгу в библиотеке — единственная на сегодня возможность ознакомиться с творчеством, как оказалось, еще одного мастера слова, чье вступление в литературу состоялось на Западном Урале.
- Из главы «Последний год империи»:
- Великое дело — народный обильный, дешевый базар.
- Базар работает — значит, в империи порядок.
- Замутился базар, сбил свой привычный ритм — ненормальна, неудобна, несчастлива и жизнь.
- Базар — вернейший барометр государства. «Базар цену знает» — говорит пословица.
- <…> Живя в Перми в 1915 году, я как бы был погружен в этот общий, огромный, всю империю охватывающий «порядок» — наследие прошлых веков. С 1916 года же я стал чувствовать своим нутром, что он колебнулся, что по всему телу национального делового кругооборота как бы пошли малые, сперва неприметные, судороги. Началось с цен. Там, где раньше извозчик требовал за проезд двадцать-тридцать копеек, он заявлял претензию на сорок… Это вызывало протест. «П-почему?» — «Помилуйте, барин! — отвечал извозчик — Овес-то дорожает!»
- Я уже писал, что моего прапорщичьего жалованья перестало хватать, что квартира оказалась не по средствам, довелось подсесть ближе к ротному котлу, а потом и перейти на жительство в казарму…
- Тот слитный, цельный порядок, который обозначался как национальный уклад, в смысле органического и исторического единства, стал исчезать: вместо слитного единодушия народа, плотно сжатого и плодотворно работающего, появлялось все больше и больше отдельных мнений, претензий, споров, требований. Началось ворчание масс...
- Из главы «Зима в Москве»:
- Мой патрон стоял у стола, держа в обеих руках книгу большого формата, тощую, как тетрадь.
- – Вот, – возгласил он, тыча перстом. – Читайте!
- Так в моих руках оказалась поэма Александра Блока «Двенадцать».
- Тогда, зимой 1918 года, я ощутил сразу, всей кожей, величие этой поэмы.
- Блоковские образы были предельно реальны... Ведь я сам только что вырвался из плена снежного мрака и ветра. И я читал:
- Черный ветер –
- Белый снег.
- Ветер, ветер,
- На ногах не стоит человек!
- Правда, истинная правда!
- ...Читаю:
- Товарищ, винтовку возьми, не трусь,
- Пальнем-ка пулей в святую Русь!
- В кондовую,
- В избяную,
- В толстозадую!
- Что это? Призыв к гражданской войне? Нет! Великий поэт вывел образы мучеников за некую высокую правду, правду неотрицаемую, которую полтысячелетия тому назад явил Андрей Рублев. Эти «Двенадцать», вываренные в фабричном котле Санкт-Петербурга, пуляющие пулями по всем направлениям, не кто иные, как двенадцать апостолов, и ведет их сам Спаситель:
- Нежной поступью надвьюжной,
- Снежной россыпью жемчужной,
- В белом венчике из роз,
- Впереди Исус Христос!
- Так это или не так, но Блок перекликается здесь с Тютчевым, тоже во время Крымской войны писавшим:
- Не поймет и не заметит
- Гордый взор иноплеменный,
- Что сквозит и тайно светит
- В красоте твоей смиренной.
- И тут мне, в тот черный вечер, стало беспощадно ясно: понять революцию — значило понять Россию.
- Я был потрясен. Блок показал мне, что разрыва нет, что нужно идти вперед...
- Медному Царю
- Когда от Финскаго залива
- К отцу Невы идет заря
- И плавит в легких переливах
- И жемчуга и янтаря,
- Когда от Севера ночного
- Исходит бледный, теплый свет —
- Созданье твердых рук Петровых,
- Какой ты славою одет!
- Как зеркала, твои каналы
- В прозрачных клубах летней мглы,
- И держат бледные опалы,
- Шпилей горящия иглы,
- И полночью и львов и сфинксов,
- Привычных улице зверей,
- Ласкает нежный глас Сирингсов
- Безмолвной музыки твоей!..
- И можно ночью той воочью
- Высокий жертвенник узреть,
- Где колдовское средоточье
- Сплетает вкруг живую сеть.
- По над опаловым простором
- К ночной заре он мчит, как встарь,
- Средь цветников с безцветным взором
- Поднявши руку, Медный царь...
- Из газеты «Свободная Пермь» от 22 февраля 1919 г.
