Текст: Антон Очиров
- Ираиде
- Когда предзимье гасит цвет за цветом,
- Смириться с неизбежной убеленностью
- Природы? Оболочь ли зябкие растения заботой
- И защитить от выцветанья их наряды?
- С дорукотворной дерзко потягаться
- Поделочною красотою (Кварцевый песок,
- Поташ и окислы тяжелых
- Металлов), орешеченной свинцом?
- Опубликовано в журнале "Звезда", № 4, 2010
Михаил Еремин с 1957 года входил в одну из самых ранних ленинградских групп неподцензурной поэзии, впоследствии получившей название «филологическая школа», или УВЕК (по первым буквам фамилий участников: Владимира Уфлянда, Леонида Виноградова, Михаила Еремина и Сергея Кулле). Публиковал стихи в самиздате с 1960 года. Переводил поэзию с английского (Эдвард Лир, У.Б. Йейтс, Т.С. Элиот, Харт Крейн). Сборники его стихов выпускали издательства Hermitage, «АРГО-РИСК», «Пушкинский фонд», «Новое литературное обозрение». Лауреат премии Андрея Белого (1998) и премии журнала «Зинзивер» (2008). Умер 17 октября 2022 года в возрасте 86 лет.
Поэт и издатель Дмитрий Кузьмин написал в своем отклике на смерть Михаила Фёдоровича, опубликованном, вместе со словами других поэтов, на сайте «Культурной инициативы»:
«Михаил Ерёмин был великим поэтом, одним из тех, кто определил лицо русской поэзии второй половины XX века, — но в русской поэзии второй половины XX века было много великих поэтов. Михаил Ерёмин открыл для русской поэзии новые возможности словаря и синтаксиса, построил небывалую и вместе с тем укоренённую в многовековые традиции (не русские) образную систему, — но задачи таких масштабов решали в это время многие авторы. Что делает фигуру Ерёмина единственной в своём роде — это невероятная степень самотождественности: способность на протяжении шести десятилетий писать одну и ту же книгу «Стихотворения», не сдвигаясь ни на пядь с избранной точки, при этом так или иначе вмещая в себя (и в стихи) всю личную и публичную историю. Не поручусь, что это правильный ответ на вызов времени, что художник не должен ломаться с каждым новым переломом эпохи. Но ответ этот удивителен, и нам ещё предстоит его в полной мере осмыслить».
- Что побудило живописца поместить
- Среди прекрасных некрасивую
- (Надломлен стебель, однобок бутон,
- Привянувшие лепестки.),
- Которая со всеми вкупе,
- Покуда свежи были розы, источала —
- Клей осетровый, мед,
- Льняное масло — аромат?
- Опубликовано в журнале Звезда, № 6, 2011
Возможно, одним из неоднозначных ответов на вопрос, что же именно позволило Михаилу Ерёмину на протяжении более чем полувека сохранять абсолютную верность своей радикальной поэтике, будет следующий: Михаилу Федоровичу невероятно повезло с самым близким человеком: его выбор и следование ему, возможно, были так же выверены, как и те «восьмистишия», которые он писал всю жизнь.
Как будто очень рано и очень прочно сложилась следующая конфигурация:
- 1.сознательное расположение своей поэтической работы в сложной области структурной языковой метафизики, где «лирическое» тесно связывалось с «научным», «повседневное» — с «вечным», причем с полным осознанием того, что эта область является «неподцензурной», в смысле, абсолютно свободной;
- 2.постоянное сосуществование с хронической физической болью, вызванной, по странной иронии, болезнью, занесенной в результате неудачной врачебной операции еще в период студенчества: все, кто знал Михаила Федоровича, поражались стоицизму и мужеству, с которым поэт живет со своим недугом;
- 3.невероятная прочность семейной связи, находящейся, с одной стороны, в области «приватного частного», а, с другой стороны — включающая в себя абсолютное партнерство, в том числе, в области профессиональных интересов и специализаций.
То есть это всё то, что на другом языке называется словом «судьба».
И этой «судьбе» Михаил Еремин следовал так, словно знал о ее контурах заранее. И если о первом и о втором мы, его читатели, знали, то о третьем, сугубо «личном», мы не могли даже догадываться. Как выразился, открывая мемориальный вечер, один из его организаторов, поэт и культуртрегер Юрий Цветков: «цикл «незабытые имена» — это серия вечеров, где собрались люди, которые могут не только почитать стихи поэта, но и расширить наше представление о нем».
Вдова Михаила Еремина, Ираида Дмитриевна Смирнова, основатель и директор Научно-исследовательского реставрационного Центра, с 1989-го года занимавшегося реставрацией предметов из коллекций множества российских музеев, поделилась ранее не известными обстоятельствами личной биографии поэта:
— Я прожила с Мишей 49 лет. Мы познакомились в Алма-Ате, мне было 34, ему 37. Мне позвонил мой приятель, преподаватель Ленинградского университета, и сказал: «Едет наш знакомый, можешь ему город показать?» Я говорю: «Хорошо». Он приехал, звонит мне, я говорю: «А как я вас узнаю?» Он отвечает: «А вы меня ни с кем не перепутаете, у меня трость в руке». Встречаемся, знакомимся, заходим в гости к приятелю-архитектору, выпить чаю и поговорить. И Миша со мной разговаривает, а я ничего не понимаю. Он разговаривал так сложно, и у него, особенно в тот период, было такое мышление, словно он «за экраном» постоянно, словно он очень напряженно работает постоянно. Такой очень закрытый образ. И разговаривал он так, словно к одному фрагменту своей мысли добавлял другую, и получалось абсолютно непонятно.
На следующий день мы договорились пойти в ботанический сад, потому что мне сказали, что он очень любит природу. Я знала, что он поэт, но не была знакома ни с одним его текстом. Я говорю: «Вы приходите в 3 часа ко мне домой, и мы поедем». Это была суббота, я не работала и отдыхала. Задремала, и вижу сон: как будто я захожу в свою комнату, а Михаил в ней перетаскивает мебель, в разные стороны. Я спрашиваю: «А зачем вы это делаете?» Он говорит: «А у вас некрасиво». Потом мне снится, что я выношу огромный таз детских пелёнок, ставлю его на пол, а он его поднимает, выходит на балкон и начинает развешивать. И вдруг меня будит звонок в дверь, я просыпаюсь. Открываю дверь, думаю: «Боже, какой сумасшедший сон я видела, черт знает что». Мне неудобно, я смущаюсь, говорю: «Проходите», мы пьем кофе и идём гулять в ботанический сад. И в ботаническом саду мы гуляем так долго, что, когда мы подошли к воротам, они уже были закрыты, а они пятиметровой высоты, металлические. И нам пришлось лезть через забор. И ему было сложно, с тростью, на протезах своих, но он все-таки справился. И сказал: «На следующий день мы опять пойдем в ботанический сад! Архитектура города меня абсолютно не интересует, потому что я из Петербурга». В результате 3 дня мы ходили в ботанический сад, и после он уезжает.
Проходит довольно длительное время, от него нет никаких известий, и вдруг я получаю письмо с приглашением приехать в Санкт-Петербург. Я отвечаю, что я работаю и могу приехать только в отпуск. Я действительно дождалась отпуска, это была уже осень поздняя, и приехала в Санкт-Петербург. Он меня встретил, было уже довольно прохладно, я одета по-осеннему, в пальто, а Миша в рубашке и вязаной кофте. Я говорю: «А не холодно в таком наряде?» Он говорит: «Нет! Мне вообще никогда не холодно». Короче говоря, я пожила в Петербурге, мы гуляли по городу, и он сделал мне предложение. И я согласилась.
После мы уезжаем в свадебное путешествие на Дальний Восток. У него там жил хороший приятель, он нас позвал, и мы на самолете полетели туда. В Хабаровске у нас была пересадка. И мы вошли в зал, и там нет ни одного стула, люди сидят на полу, со своими чемоданами, а мы такая пара, привлекающая внимание. Миша с тростью, светлые длинные волосы. Мы идем по залу, все на нас смотрят, и вдруг чей-то голос: «О, чукчи приехали!»
Я спрашиваю: «Миша, ну почему они назвали нас чукчами?» Миша говорит: «Я не знаю, но могу тебе анекдот рассказать». Потом мы приезжаем, и Миша говорит: «Сейчас мы сядем на автобус, поедем по берегу как можно дальше, а потом сядем на корабль и спустимся до Владивостока». Мы едем по берегу, и я вижу: тайга, рубленые дома, и у каждого дома такой заборчик, из кольев, и все сломанные, или перекошенные или вообще забора нет. Я спрашиваю: «Миша, а почему они такие? Почему русский человек не чинит заборы, ведь лес же рядом?» А Миша говорит: «А русский человек — он не материальный!»
И поднимаемся мы довольно далеко по берегу. Потом покупаем самый дешевый билет на корабль. И стоим у борта, Миша очень любил воду, и вдруг к нам подходит капитан и спрашивает: «Вы откуда?» Миша говорит: «Из Петербурга». Капитан спрашивает: «Вы блокадник?» Миша говорит: «Да». И капитан отводит нас в шикарный номер, обитый красным деревом, потрясающая мебель, ковер, и говорит: «Это для вас». И мы ночь плывем до Владивостока».
- Ананду-тандава* наяривает в яре явор на яру.
- Как из-под ног скамью, затягивая петлю,
- Как плот на стрежень, переправившись на тот —
- Ни деревца, лишь путы из песка — отлогий берег,
- Провисший в небо мост с последним шагом оттолкнуть.
- Раскидист — в оперенье ветер — словно древо Бодхи,
- Когтистыми корнями в холм навозный
- С подъятой лапой врос петух.
- 1978
- *Ананда-тандава — танец экстаза Шивы.
Воспоминания Ираиды Дмитриевны Смирновой, чья память хранит множество интереснейших подробностей жизни с Михаилом Ерёминым, еще ждут своего исследователя. Также существует огромный архив Михаила Фёдоровича, где, помимо рукописей и материалов поэта, находится большое число материалов, связанных с другими людьми «второй культуры».
- Взрывной волной не брошен на лопатки
- Глухой стены, не осквернен дыханьем понятых,
- Землетрясеньем не изломан, не залапан
- Домушниками, не запродан, но избыт.
- Потускла инфракрасная глазница
- Блезира. В путь-дорогу дверь
- (Не домогаться истины. Не попустительствовать лжи.)
- Как движимость дурак уносит на закорках.
- 1983
На мемориальном вечере прозвучали стихи Михаила Еремина, прочитанные поэтами Николаем Звягинцевым и Данилом Файзовым. О Ерёмине рассказал Иван Ахметьев, а Лев Прыгунов, «крестник» Михаила Федоровича, друживший с ним всю жизнь, также поделился своими личными воспоминаниями о поэте. Данил Файзов объявил на вечере, что лауреатом премии «Московский счет» 2022 года назван Михаил Еремин.
В заключение вечера Ираида Смирнова сказала:
«Когда умер Миша, мне из Владивостока позвонили молодые поэты, забыла имена. И они мне сказали, что «считают себя учениками Ерёмина», что они «восхищены его поэзией и хотели бы помочь мне материально». И они прислали мне 20 тысяч, просто для того, чтобы я купила цветы и положила их на могилу».
