Текст: Дмитрий Шеваров
Осенью 1941 года Елена Благинина оказалась в эвакуации в маленьком уральском городе Красноуфимск. Устроилась разъездным репортером в газету «Ленинский путь».
Вокруг были холод, голод, одиночество. Лишь один человек в редакции проявил к ней участие. Его звали Климентий Федорович Борисов. Они подружились.
Кстати, Елена Благинина – красивая, яркая женщина – умела дружить с мужчинами, не опускаясь до флирта. И с какими мужчинами! Ее друзьями были Борис Пастернак, Андрей Платонов, Лев Кассиль, Генрих Эйхлер, Михаил Матусовский, Лев Квитко, Николай Литвинов...
В начале 1942 года Климентия Борисова призвали. Елена Благинина писала ему на фронт и молилась, чтобы он вернулся. И он вернулся. После войны стал литератором. Бережно хранил письма Благининой.
В недавно вышедший двухтомник дневников и писем поэтессы эти письма, увы, не вошли. Первая и единственная их публикация состоялась в 1994 году в журнале «Урал» благодаря литературному редактору Валентине Артюшиной.
ПИСЬМА НА ФРОНТ
Елена Благинина – Климу Борисову.
3 мая 1942
Родной мой, как рада была я получить наконец от Вас звук... Сегодня долго ходила по бережку, глядела на красную огромную луну и думала, как было бы хорошо, если бы рядом были Вы. Вы были бы мне рады. Вы мне обязательно сказали что-нибудь хорошее, и мне было бы не столь уж грустно.
Лена.
23 мая 1942
Я так привыкла, что и не жду хорошего и не думаю о нем. Правда, за время нашей с Вами разлуки я успела здорово сдать. Но и это меня мало трогает – я не боюсь даже окончательного увядания – самого страшного периода в жизни женщины. Я никогда не страдала от внешней некрасивости. Это мне никогда не мешало. А теперь тем более – жизнь ведь не сахар, что и говорить.
Жду поскорее от Вас вестей. Я очень люблю Вас, Клим, милый, и часто думаю о том, что Вы – мое хорошее приобретение. Дай Вам Бог всего самого благодатного за участие в моей скромной судьбе. Я думаю, что Вы сильно помогли мне в изгнании. Помогли первым. И ...последним. Тем дороже.
Обнимаю Вас.
Лена.
21 февраля 1943
У меня тихо, почти никто не ходит – я все одна да одна. Вчера пошла (вытащили насильно) в гости, после трех рюмок захмелела, стыдилась своих лиловых рук, лица – такого увядшего, плохой одежды. Шла домой, жалела, что была в гостях. Вела себя, наверное, глупо – от стеснения душевного, развязно. Был Андрей Платонов. Он совсем напился. Шли долго вместе. Я его проводила до дому. Он очень убивался о сыне – умер от туберкулеза. Я плакала, конечно, о чужом этом ребенке, оставшись одна под фонарями.
Обнимаю Вас, родной мой. Часто я вижу нашу первую встречу, и нашу дружбу... Пишите мне, не покидайте меня.
28 февраля 1943
Пятый день гаснут и не курятся папиросы. Не Вы ли скучаете обо мне? Наверное, Вы, потому что Вы самый верный, самый близкий мне человек, коему уже безразлична моя «краса». Пережила суровую подвальную зиму. На свете – оттепель – лужи, облака, озера синего неба, капель и «ветер нежный и протяжный повеял с южной стороны». И еще на свете война.
15 октября 1943
Жизнь моя проходит у корыта, у ведра, из которого моют полы, в толчее и угаре распредела, где отовариваются карточки... Но авось пройдет как-нибудь и это. Жаль только, что невозвратно одно: здоровье. Оно все-таки держится, но сил нету. Так и лежала бы целыми днями... Когда пойдут холодные дожди, станет особенно грустно, потому что буду думать о Вас, обо всех вас, о ваших окопах, о тяжких шинелях, о мокрых ночевках, обо всем неприкрытом таком. Вы, я знаю, привыкли, да все-таки жалко мне очень всех вас...
Помните, как Вы дали мне керосинку и оставляли табачку и добрыми глазами жалостливо глядели на меня, и пожалеть боялись. Правильно, что боялись!
Ну живите, живите, как можно упорнее. Обнимаю Вас крепко.
Ваша Лена.
24 декабря 1944
Я живу в тупой сосредоточенности на каких-то животных вещах: пропитаться, согреться, смыть грязь. Никак нельзя ни для чего открывать душевность – тогда поднимается скорбь. Господи, если б вы видели меня сейчас! Но странно, я не стесняюсь себя, своего увядания, морщин, седины. А тем более перед Вами. Я так уверена, что Вам это неважно. А до чего безразлично мне! Я была такая женщина, до кончиков ногтей! А теперь спокойно и грустно распрощалась с остатками молодости.
Вместо послесловия
Последнее письмо.
25 марта 1946
Мне теперь думается, что тогда в Красноуфимске – бездомная и нищая, была счастливей, чем теперь в своем теплом и более или менее благоустроенном дому. У меня был муж, которого я любила, был отец и чудесные братья. Один из них заменял мне сына...
А теперь? Я не стану объяснять Вам, что теперь... С недоумением и отвращением слежу за тем, что творится в мире. Мне, как всякому человеку, видевшему столько красоты, непонятна и омерзительна мысль человеческая, направленная на уничтожение этой красы.
И когда всё так сошлось, то...
Не сердитесь, если долго не буду писать.
Лена.
Избранное из военной тетради
Была и буду
- Ты, война, меня не повалишь,
- Я – из ванек-встанек!
- Ты мне хлеб сухой жевать велишь,
- А я его – как пряник.
- Ты мне – воду в ледяном ковше,
- С крутого овражку,
- А вода всегда мне по душе,
- Я её – как бражку.
- Ты морозы обещала мне,
- Сулила бураны,
- А зачем рисуешь на окне
- Пальмы да бананы?
- Ты мне домовиной всё грозишь
- Да тяжелой глиной,
- А меня ничем не разразишь –
- Ни бомбой, ни миной!
- Потому что жизнь нельзя убить,
- Ну никак, хоть тресни!
- ...Как была я, так и буду быть –
- В хлебе,
- в воде,
- в песне!
Елена Благинина «Памяти павших» (читает автор)
* * *
- А война могла бы и не быть!
- А жена могла бы и не выть!
- А невеста жениха не ждать!
- А младенец сиротой не стать!
- Божья Матерь на крик не кричать!
- Ангел смерти Азраил – не молчать,
- В огненные трубы не трубить!
- А война могла бы и не быть!..
Елена Благинина «Эхо» (читает автор)
Requiem
- За окнами сосны шумят вековые.
- Там снег по колено,
- Там очень темно...
- Умершие
- Входят в мой дом
- Как живые,
- Садятся за стол,
- Наливают вино.
- Все в сборе как будто...
- Ну, что же, я рада –
- Родные мои у себя
- За столом:
- Вот этот не выстоял
- У Сталинграда,
- А этот – под Псковом,
- А тот – под Орлом.
- А этот – с английскою трубкой
- В кармане.
- Достань же ее
- Да набей табаком!
- Он с мужеством кротким
- Погиб в Магадане –
- В бараке холодном,
- Под грубым мешком...
- А этот! Мальчишка
- Со школьной скамейки.
- Как взяли такого?
- Нет! Ты погляди:
- Артерия бьётся
- На худенькой шейке,
- И сердце, как перепел,
- В слабой груди.
- Куда ты годишься,
- Бездомная птаха?
- Что доблесть твоя
- Перед этой войной?
- Ты в первом бою
- Задохнулся от страха.
- А умер уж после...
- Видать, от взрывной.
- А этот – разведчик,
- Поэт, заводила,
- Прошедший сквозь грязь,
- Сквозь кровавую тьму.
- Погибель за ним
- Неустанно ходила,
- А путы расставила
- Дома ему.
- Его доконали
- Растленные хамы,
- Хапуги и твари.
- Их много, их – рать!
- Итогом огромной
- Общественной драмы
- Осталась стихов
- Небольшая тетрадь.
- Да что ж это!
- Нет никого и в помине!
- За окнами – ветер,
- Там очень темно.
- Под светом неярким
- Играет в графине
- Тяжелое, терпкое
- Жизни вино.
Журнал _Колобок №2, 1969 год. Елена Благинина читает свои стихи.
Вместо послесловия
Моим племянникам
- Запишите мой голос на плёнку!
- Вдруг в две тысячи третьем году
- Вы услышите тётку Алёнку,
- Та, что будет в раю иль в аду.
- Или в той беспредельности мрачной,
- Что зовётся небытиём
- Иль в травинке – простой и невзрачной
- Над иссохшим от зноя ручьём.
- Запишите мой голос... Быть может,
- В тех далёких неведомых днях
- Вашу память он робко встревожит
- И напомнит о милых тенях...
