Текст: Василий Авченко
Книги «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала», благодаря которым учёного, военного географа, исследователя Дальнего Востока Владимира Арсеньева узнал широкий читатель, были написаны в 1916-1917 гг. Арсеньев, снявший между революциями подполковничьи погоны и в Гражданской войне не участвовавший, издал их несколько лет спустя. В 1921 году владивостокская типография «Эхо» напечатала книгу «По Уссурийскому краю» (тогда у власти в Приморье ещё находились белые). В 1923 году в уже красном Владивостоке в издательстве «Свободная Россия» вышла книга «Дерсу Узала». Если в прошлом году со дня рождения Арсеньева исполнилось 150 лет, то теперь 100-летний юбилей отмечает самая известная его книга.
Поначалу, впрочем, появление обеих книг мало кто заметил. Зато в 1926 году во Владивостоке вышла книга «В дебрях Уссурийского края», объединившая оба названных произведения. Сам Арсеньев это «переработанное, несколько сокращённое и приспособленное для массового читателя» издание не очень любил. Но именно благодаря ему он получил литературное имя, о нём узнал широкий читатель. Пришвин и Горький прочли именно «Дебри» и оставили восторженные отзывы, а Нансен написал предисловие к немецкому изданию, аттестовав Арсеньева как человека, «состоящего в несомненной связи с высшими силами».
Но едва ли читатель столь высоко оценил бы книги Арсеньева, изобилующие описаниями ландшафтов и латинскими терминами, не будь в них героя – нанайского таёжного охотника, стихийного философа Дерсу Узала (сегодня фамилию принято писать «Одзял»). Как родился этот образ?
Место встречи: прототип и герой
В 1900 году 28-летний поручик Арсеньев по собственному желанию был переведён из польской Ломжи во Владивосток. Он возглавил полковую охотничью команду и начал походы по югу Приморья, изучая местность и собирая данные о населении. После проигрыша Русско-японской войны генерал-губернатор Приамурья Павел Унтербергер поручил штабс-капитану Арсеньеву экспедицию на хребет Сихотэ-Алинь для сбора военно-географических данных на случай новой войны с Японией.
Именно с этой первой большой экспедиции 1906 года начался тот Арсеньев, которого мы знаем. Не ограничиваясь выяснением вопросов военного характера, он собирал зоологическую, энтомологическую, археологическую коллекции, изучал быт и культуру коренных народов. На реке Тадушу (Зеркальная), в черте нынешнего посёлка Кавалерово, ему встретился гольд (так раньше называли нанайцев) Дерсу Узала. Он стал проводником, а впоследствии – другом и даже учителем Арсеньева. В 1907 году Владимир Клавдиевич предпринял вторую большую экспедицию по Приморью, и вновь его проводником был Дерсу. Именно эти два похода дали Арсеньеву материал для самых известных книг – «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала».
О Дерсу известно немногое. Он родился около 1849 года, кочевал в долине Уссури, жил охотой, потерял семью из-за эпидемии оспы. Стал слабеть глазами, и тогда Арсеньев пригласил его к себе в Хабаровск на квартиру, но городской жизни охотник не выдержал и пошёл в тайгу. В марте 1908 года Дерсу убили у станции Корфовской. Он развёл костёр и устроился на ночлег; неизвестный позарился на его винтовку, а может, думал, что в котомке гольда – ценный корень женьшеня…
Литературного героя Дерсу не следует отождествлять с прототипом. При сравнении книг Арсеньева с его же путевыми дневниками (недавно они были впервые полностью изданы владивостокским «Рубежом») становится ясно, что это образ собирательный. Проводников из числа коренных приморцев у Арсеньева было много (последний, Сунцай Геонка, даже заснят на киноплёнку документалистом Александром Литвиновым). В своих книгах Арсеньев преодолевал документ, поднимаясь к вершинам художественной философской прозы. Оставаясь безукоризненно точным в описаниях, он понимал: литературное произведение строится по особым законам.
В облике Дерсу – черты не только других проводников, но и самого автора («В Арсеньеве было больше Дерсу, чем в диком гольде», – считал Пришвин). Дерсу в книгах серьёзно идеализирован. Из записок арсеньевского спутника Петра Бордакова, воспоминаний первой жены учёного Анны Кадашевич мы узнаём, что подлинный Дерсу далёк от безупречности: при любой возможности пьёт, курит опий, ленится, может заблудиться в тайге и убил множество тигров, несмотря на поверья, запрещающие это делать (за подробностями отсылаем к отличной книге доктора филологических наук Алексея Коровашко «По следам Дерсу Узала», изданной «Вече» в 2016 году; это двойная биография – реального человека и литературного персонажа). Даже дату и обстоятельства знакомства с Дерсу Арсеньев осознанно изменил. С его подачи читатели книги «По Уссурийскому краю» решили, что первая встреча произошла не в 1906, а в 1902 году, и не на Тадушу, а в верховьях Лефу (ныне Илистая). Оказалось, время и место встречи изменить при желании можно.
Первобытный коммунист и проводник в тонкий мир
Дерсу – один из самых важных и в то же время самых непрочитанных героев русской литературы. Это человек, живущий в гармонии с собой и миром, обладающий развитым экологическим сознанием, критически относящийся к техническому прогрессу в отсутствие нравственного.
«Мог бы убить нескольких изюбрей, но ограничился одним только рябчиком», – пишет Арсеньев о Дерсу. Когда у моря казак Мурзин целится в сивуча, Дерсу останавливает его: «Напрасно стреляй – худо, грех!» Стрелок Фокин хочет «ссадить» с дерева ворону – Дерсу снова протестует: «Не надо стрелять… Его мешай нету». Арсеньев, ставший одним из первых отечественных экологов (во многом именно благодаря Дерсу), пишет: «К охране природы, к разумному пользованию её дарами этот дикарь стоял ближе, чем многие европейцы, имеющие претензию на звание людей образованных и культурных».
Годившийся Арсеньеву в отцы, Дерсу стал его проводником в душу «инородца» или «туземца», как тогда называли представителей коренных народов Дальнего Востока. И при царе, и при Временном правительстве (когда специально под Арсеньева ввели должность «комиссара по инородческим делам»), и при Советах Арсеньев изучал их культуру, языки, давал рекомендации властям, помогал, заботился; у дверей его дома ночевали целые таёжные делегации. Всё это можно понимать как исполнение негласных заветов Дерсу.
Гольд стал проводником и в потаённый, «тонкий» мир; благодаря Дерсу тайга стала для Арсеньева, как он сам говорил, «храмом». Более того: он начал всерьёз верить в таёжную чертовщину, хотя не был мракобесом. Дерсу выступал Сталкером, ведущим Арсеньева по неизведанной Зоне. Он принимал сигналы самой природы – то «рыба говори, камень стреляй», то о чём-то шепчут лишайники, то дерево падает поперёк тропы: «Дальше ходи не могу. Дорогу закрывай!» Арсеньев относился ко всему этому с уважением: в таёжном монастыре – свой устав, да и приметы странным образом сбываются. Куда больший скепсис он выражал в отношении суеверий не инородцев, а своих же солдат: «Странное дело: стрелки верили в существование своих чертей, но в то же время с недоверием и насмешками относились к чертям туземцев… Я неоднократно замечал, что туземцы к чужой религии относятся гораздо терпимее, чем европейцы».
Вот и Дерсу – человек толерантный в самом высоком смысле этого слова. Арсеньев описал старовера, который так говорит о Дерсу: хороший, мол, человек, но «нехристь… азиат, в Бога не верует… У него и души-то нет, а пар». А Дерсу в это время как раз собирается на охоту – добыть косулю, чтобы помочь этому самому староверу с пропитанием для его большой семьи. Православный Арсеньев здесь – явно на стороне «нехристя» Дерсу.
Арсеньев называл Дерсу «первобытным коммунистом», чуждым «пороков, которые… несёт городская цивилизация». Писал: «Этот дикарь был гораздо человеколюбивее, чем я. Что же такое культура? Не путаем ли мы тут два понятия: материальная культура и культура духовная… Раньше я думал, что эгоизм особенно свойствен дикому человеку, а чувство гуманности, человеколюбия и внимания к чужому интересу присуще только европейцам. Не ошибался ли я…» В лице Дерсу и его сородичей Арсеньев открыл для себя наивных и чистых людей. Для них нет различия между своей нуждой и нуждой ближнего, они готовы поделиться последним («Чего-чего один люди кушай – грех»), у них в принципе нет преступности: «Вор – урод, сумасшедший!» Дерсу так объяснял Арсеньеву преимущества «первобытного» строя: у русских есть царь, много капитанов (начальников) и хунхузов (преступников). У китайцев – то же самое. У гольдов же «царя нету, капитанов нету и хунхузов нету». «Сначала мне показалось странным сопоставление – царь и хунхузы, но, вникнув в смысл его слов, я увидел, что Дерсу был прав», – пишет Арсеньев, нашедший в Уссурийской тайге утраченный рай и с горечью наблюдавший за его уничтожением под железной пятой цивилизации.
Там и тут в его книгах слышны антигородские, антипрогрессистские, антицивилизационные настроения (интересно, что ровно в те же годы Освальд Шпенглер написал знаменитый труд «Закат Европы»). Стоя у свежей могилы Дерсу, Арсеньев выносит приговор: «Цивилизация родит преступников… Созидай своё благополучие за счёт другого – вот лозунг двадцатого века. Обман начинается с торговли, потом… идут ростовщичество, рабство, кражи, грабежи, убийства и, наконец, война и революция со всеми их ужасами. Разве это цивилизация?!». Возможно, это и есть главное послание Арсеньева к нам, а вовсе не описания таёжной флоры и фауны…
У Дерсу, лишившегося собственных детей, появились многочисленные литературные потомки: пришвинский Лувен, фадеевский Сарл, федосеевский Улукиткан, вампиловский Илья, куваевский Кьяе… Книгу «Дерсу Узала» дважды экранизировали. В фильме Агаси Бабаяна 1961 года заглавную роль исполнил казахский актёр Касым Жакибаев, в ленте Акиры Куросавы, отмеченной в 1976 году «Оскаром», – тувинец Максим Мунзук. Кто сыграет Дерсу в сериале, съёмки которого начинают в этом году режиссёр Дмитрий Киселёв и актёр Евгений Миронов (он исполнит роль Арсеньева), пока неизвестно.
В последнем письме профессору Фёдору Аристову Арсеньев писал: «Я всё больше и больше чувствую своё одиночество… Моё желание – закончить обработку своих научных трудов и уйти, уйти подальше, уйти совсем – к Дерсу!». И Дерсу, и Арсеньеву был отпущен примерно одинаковый земной срок. Очарованный странник ушёл в 1930-м, за несколько дней до 58-летия; на этот раз изменить место встречи оказалось нельзя.
