Не во имя Господа. Против религиозного насилия

Текст: ГодЛитературы.РФ

Рабби Джонатан Сакс (1948–2020) — британский раввин, писатель, политик и философ. Буквально несколько лет назад он написал целую книгу о феномене насилия, совершаемого от имени Бога — и в свете полыхнувшего с новой силой вооруженного конфликта между Израилем и палестинским движением ХАМАС ее выход по-русски оказался как никогда актуальным.

Убежденность в исключительной истинности собственной веры нередко приводит к тому, что Сакс на страницах своей книги называет альтруистическим злом: к насилию во имя блага. И главный источник этого, по мнению рабби, кроется не в каких-то объективных соображениях, а в самой человеческой природе и в неверном прочтении библейских текстов, составляющих основу трех авраамических религий. Вот Сакс и предлагает заново прочитать библейские истории соперничества: Каина и Авеля, Иосифа и его братьев, Рахели и Леи — и сделать из них новые выводы, не имеющие ничего общего с насилием.

А мы предлагаем вам прочитать фрагмент из самого начала книги — являющийся, по сути, введением в предмет.

Не во имя Господа. Против религиозного насилия. Джонатан Сакс

Пер. с англ. Олега Алякринского. — М. : Книжники, 2023. — 304 с.

В последние годы немало было сказано и написано о связи между религией и насилием. Появилось три возможных ответа. Первый: религия есть основной источник насилия. Поэтому, если наша цель — более мирная планета, мы должны отменить религию. Второй ответ: религия не есть источник насилия. Людей ожесточают, говорил Гоббс, страх, слава и «вечное и беспрестанное желание все большей и большей власти, желание, прекращающееся лишь со смертью» (Гоббс Т. Левиафан. Здесь и далее цит. в пер. А. Гутермана). Религия не имеет к этому ни малейшего отношения. Лидеры-манипуляторы могут использовать ее для того, чтобы побудить людей к войне, ибо именно она вдохновляет людей на героические подвиги, самопожертвование, но сама религия учит нас любить и прощать, а не ненавидеть и воевать. Третий ответ: их религия — да, наша религия — нет. Мы за мир. Они за войну.

Ни один из ответов не верен. Что касается первого, то Чарльз Филлипс и Алан Аксельрод в своей «Энциклопедии войн», рассмотрев 1800 конфликтов, пришли к выводу, что с религией были связаны менее 10%. А исследование «Бог и война», проведенное по заказу Би-би-си, показало, что религия играла некоторую, но, как правило, весьма незначительную роль в 40% вооруженных конфликтов.

Второй ответ сбивает с толку. Когда группы террористов или боевиков призывают к священной войне, выдают свои вооруженные действия за борьбу против Сатаны, приговаривают неверующих к смерти и совершают убийства под лозунгом «велик Господь!», отрицать, что они действуют по религиозным мотивам, просто абсурдно. Религии стремятся к миру, но на своих условиях. Это рецепт не для мира, а для войны.

Третий ответ — классический пример узкогруппового пристрастия. Почти всегда люди превозносят свою группу над остальными. Генри Тайфель, один из пионеров теории социальной идентичности, показал, как глубоко это укоренилось даже в самых тривиальных группах. В одном из экспериментов он разделил участников на группы просто путем подбрасывания монетки, тем не менее каждая группа упорно считала своих членов более приятными, чем другие, несмотря на то, что раньше члены группы никогда друг с другом не встречались и были выбраны абсолютно случайно. У групп, как и у отдельных людей, есть потребность в самоуважении, и они всегда будут истолковывать факты так, чтобы подтвердить свое чувство превосходства. Иудаизм, христианство и ислам позиционируют себя как религии мира, однако все они в определенные моменты своей истории порождали насилие.

Предмет моей книги — не столько общая связь между религией и насилием, сколько конкретная проблема политизированного религиозного экстремизма в XXI веке. Возрождение религии в качестве глобальной силы застигло врасплох Запад, который оказался к этому не готов, потому что находился во власти нарратива, излагавшего совсем другую историю.

Считается, что 1989 год, когда рухнула Берлинская стена и закончилась холодная война, ознаменовал последний акт затянувшейся драмы, в которой сначала религия, а потом политическая идеология умерли после продолжительного пребывания в интенсивной терапии. Эпоха истинно верующих, как религиозных, так и секулярных, завершилась. Ее сменили рыночная экономика и либерально-демократическое государство, где личность и ее право жить по своему выбору получили приоритет над всеми вероучениями и канонами. Гимном нового освобождения стала песня Imagine («Представь себе») Джона Леннона, предвосхитившая постидеологический, пострелигиозный мир, где «не за что убивать и умирать».

Это была заключительная глава истории, которая началась в XVII веке — в последнюю великую эпоху религиозных войн. Запад пережил процесс секуляризации, занявшей четыре столетия.

Сначала, в XVII веке, произошла секуляризация знания под видом науки и философии. Затем, в XVIII веке, наступила секуляризация власти благодаря Американской и Французской революциям, а также отделению — радикальному во Франции и менее доктринерскому в Соединенных Штатах — церкви от государства. В XIX веке пришла пора секуляризации культуры: художественные галереи и музеи стали восприниматься как альтернатива церквям, как места, где можно соприкоснуться с возвышенным. Наконец, в 1960-е годы наступила секуляризация морали посредством усвоения принципа, впервые предложенного столетием раньше Джоном Стюартом Миллем, а именно, что единственное основание, дающее право кому-либо, в том числе и государству, вмешиваться в поведение частного лица — это предотвращение вреда, который может быть причинен окружающим. Это было началом конца традиционных этических кодексов — их заменили ничем не ограниченная неприкосновенность личности, ее автономия, права и возможность выбора.

К концу ХХ века большинство секуляристов пришли к выводу, что религия если и не опровергнута, то, по крайней мере, более не нужна. Чтобы объяснить мироздание, нет нужды прибегать к Библии. Вместо нее у нас есть наука. Нам не требуются священные ритуалы, чтобы управлять человеческой судьбой. Их заменили технологии. Когда мы заболеваем, нам не нужны молитвы. У нас есть врачи, медикаменты и хирургия. Если мы впадаем в уныние, у нас есть альтернатива религиозному утешению: антидепрессанты. Когда нас преследует чувство вины, мы можем обратиться к психотерапевту вместо того, чтобы пойти на исповедь. Для жаждущих запредельного есть рок-концерты и спортивные состязания. Что же до человеческой бренности, то лучше всего, советуют нам колумнисты, не думать об этом слишком часто. Люди могут сомневаться в существовании Бога, но благоразумно полагают, что если Его не тревожить, то и Он нас не потревожит.

Но секуляристы забывают, что Homo sapiens — животное, стремящееся к смыслу. Если и есть нечто, чего замечательные институции современного мира не гарантируют, — так это смысл. Наука дает нам ответ на вопрос как, но не почему. Технологии наделяют нас могуществом, но не могут указать, как этим могуществом воспользоваться. Рынок предлагает нам широкий выбор, но оставляет в неведении относительно того, как сделать этот выбор. Либерально-демократическое государство предоставляет нам свободу жить по своему выбору, но принципиально отказывается направлять нас к верному выбору.

Наука, технологии, свободный рынок и либерально-демократическое государство позволили нам добиться беспрецедентных достижений в области знания, свобод, средней продолжительности жизни и материального благополучия. Эти завоевания стоят в ряду величайших заслуг человеческой цивилизации, и их надо защищать и лелеять. Но они не дают и не могут дать ответа на три вопроса, которые задает себе любой мыслящий человек в тот или иной момент своей жизни. Кто я? Зачем я здесь? Как же мне жить дальше? Это вопросы, которые требуют ответа не образного, а директивного, ответа по существу, а не регламентированного. В конечном счете XXI век предоставил нам максимум выбора и минимум смысла.

Религия вернулась потому, что трудно жить без смысла. Вот почему ни одно общество не смогло сколько-нибудь долго продержаться без религии или ее суррогата. ХХ век жестоко и окончательно показал, что искусные современные суррогаты религии (нация, раса, политическая идеология) не менее жаждут человеческих жертвоприношений, нежели их суррогатные божества.

Вернувшаяся религия — это отнюдь не та нежная, квиетистская, миролюбивая и вселенская религия, которой все мы на Западе чаяли. Напротив, она предстала в наиболее враждебной и агрессивной форме, готовая к битве с врагами Господа и апокалипсису, готовая покончить с миром декаданса и одержать окончательную победу во имя Бога, истины и покорности божественной воле.

Не все антимодернистские религии воинственны. Так, например, ортодоксальные религиозные евреи (харедим) — обычно квиетисты, равно как и христианские группы, такие как меннониты и амиши, или мусульманские группы суфиев. Их цель — просто жить по возможности отдельно от мира, создавая сообщества в соответствии со своими ценностями и приближаясь к Богу душой и разумом. По-своему они свидетельствуют о милосердии.

Однако, безусловно, самую большую угрозу свободе в постмодернистском мире представляет собой радикальная, политизированная религия. Это личина альтруистического зла в наше время.

*

Это зло требует ответа, но от кого? Интеллектуалы столкнулись с невероятно яростным сопротивлением их творчеству. Полемика вокруг «Сатанинских стихов» (1989) привела к убийству их японского переводчика, тяжелому ранению итальянского переводчика, расстрелу норвежского издателя романа и к гибели в пожаре тридцати трех гостей на приеме по случаю выхода книги в Турции.

В 2004 году в Голландии средь бела дня в центре Амстердама был убит Тео Ван Гог, снявший фильм «Покорность»: в него выстрелили несколько раз в упор, а затем зарезали ножом, пытаясь обезглавить. В 2005 году датские карикатуры* вызвали массовые беспорядки в Африке, Азии и на Ближнем Востоке, в которых погибло по меньшей мере двести человек.

В 2006 году после лекции папы Бенедикта XVI в Регенсбургском университете подверглись нападению пять христианских храмов на Западном берегу Иордана и в секторе Газа, в Могадишо была убита шестидесятипятилетняя итальянская монахиня, а в Мосуле похитили и обезглавили христианского священника. В Париже в 2011 году забросали бутылками с зажигательной смесью редакцию сатирического журнала «Шарли Эбдо», в январе 2015 года она снова подверглась нападению террористов, тогда были убиты редактор, художник-карикатурист и другие сотрудники. В глобальном мире слово утратило свободу.

Самая бурная реакция последовала от «новых атеистов»** — движения, возникшего после террористических атак 11 сентября. К сожалению, своими карикатурами и заведомо ложными заявлениями, будто всякая религия ведет к насилию и корни насилия вообще уходят в религию, его представители себе же больше всего и навредили. Это все равно что делать микрохирургическую операцию пневматическим перфоратором. У каждой религии (как и ее суррогатов) были свои периоды насилия, но каждая религия также знала благотворные периоды терпимости, великодушия и мира. <…>

• * 30 сентября 2005 года в крупнейшей датской газете «Юлландс-Постен» были опубликованы двенадцать карикатур на пророка Мухаммеда. На одной из них пророк изображен в образе шахида, на голову которого надет тюрбан в виде взрывного устройства.
• ** Термин «новый атеизм» принадлежит журналисту Гэри Вульфу. Ключевые фигуры этого движения — Ричард Докинз, Сэм Харрис, Кристофер Хитченс, Дэниел Деннет и Айаан Хирси Али — отстаивали точку зрения, согласно которой суеверию, религии, иррационализму следует активно противостоять с помощью рациональных аргументов.