Текст: Ольга Лапенкова
Старательные ученики знают, что в романе «Преступление и наказание» у главного героя, Родиона Романовича Раскольникова, есть некие «двойники» — преступники, которые нарушают либо законодательные, либо моральные нормы.
Даже те, кто читал роман несколько лет назад, наверняка вспомнят Аркадия Ивановича Свидригайлова, который, будучи женатым человеком, откровенно приставал к Дуне, сестре главного героя. (Впрочем, это было не самое страшное его преступление: ведь не просто же так он несколько лет назад оказался в тюрьме, откуда его выкупила Марфа Петровна, безумно влюблённая в него богатая вдова.)
Также двойником Раскольникова является один из самых уважаемых — по крайней мере на первый взгляд — персонажей, а именно богатый адвокат Пётр Петрович Лужин. Этот человек, в начале произведения сделавший Дуне предложение руки и сердца, проповедует так называемую «теорию целого кафтана». Вот что он говорит во время семейного застолья, которое по понятным причинам оборачивается скандалом:
Если мне, например, до сих пор говорили: «возлюби», и я возлюблял, то что из того выходило? <...> Выходило то, что я рвал кафтан пополам, делился с ближним, и оба мы оставались наполовину голы <...>. Наука же говорит: возлюби, прежде всех, одного себя, ибо всё на свете на личном интересе основано. Возлюбишь одного себя, то и дела свои обделаешь как следует, и кафтан твой останется цел. Экономическая же правда прибавляет, что чем более в обществе устроенных частных дел и, так сказать, целых кафтанов, тем более для него твёрдых оснований и тем более устраивается в нём и общее дело. Стало быть, приобретая единственно и исключительно себе, я именно тем самым приобретаю как бы и всем...
Однако не все помнят, что у Петра Петровича был товарищ и даже, в каком-то смысле, ученик — Андрей Семёнович Лебезятников. Отношение к этому человеку у нас, читателей, выстраивается с точностью до наоборот: поначалу не вызывающий ни капли сочувствия, ближе к середине произведения Лебезятников совершает добрый поступок и реабилитируется в наших глазах. Настолько, что на его странные идеи хочется закрыть глаза. Потому что одно дело — что человек говорит, и совсем другое — что он делает.
Кто вы, мистер Лебезятников?
«Знакомство» читателя с Андреем Семёновичем начинается с, мягко говоря, сомнительного эпизода. Пьяный Мармеладов рассказывает Раскольникову, что их сосед Лебезятников избил его жену Катерину Ивановну — маму трёх маленьких детей, да ещё и больную чахоткой:
...да и господин Лебезятников... гм... Вот за Соню-то и вышла у него эта история с Катериною Ивановной. Сначала сам добивался от Сонечки, а тут и в амбицию вдруг вошли: «Как, дескать, я, такой просвёщенный человек, в одной квартире с таковскою буду жить?» А Катерина Ивановна не спустила, вступилась... ну и произошло…
Напомним, что семья Мармеладовых в начале романа состояла из шести человек. Это отец семейства Семён Захарович Мармеладов; его дочь от первого брака — Соня; его вторая супруга — Катерина Ивановна; и, наконец, её трое детей от первого брака, погодки восьми, семи и шести лет. Несколько лет назад Мармеладов сделал Катерине Ивановне предложение руки и сердца, чтобы она с детьми не погибла одна после смерти мужа. Вот только Семён Захарович не сразу понял, что взваливает на себя непосильную ношу — и речь не только о содержании такой большой семьи, но и о тяжёлом характере Катерины Ивановны. В какой-то момент, переехав по службе в Петербург, Мармеладов не выдержал и начал пить, из-за чего его уволили. Семья оказалась в бедственном положении, и Соне Мармеладовой пришлось заняться проституцией, чтобы прокормить отца, мачеху и племянников. Вот только Лебезятников, узнав, чем зарабатывает юная соседка, поколотил Катерину Ивановну. В результате Соне пришлось съехать — и оплачивать не только самое необходимое остальным членам семьи, но и вносить арендную плату за собственное жильё.
И что же делает после этого Лебезятников? Он отнюдь не жалеет о содеянном, а вовсю философствует, причём идеи высказывает довольно, кхем, спорные. Его убеждения звучат скандально даже в нашем XXI веке, когда, казалось бы, взрослого человека сложно удивить. Например, он считает, что людям желательно жить в коммунах, где не должно быть никакого личного пространства. Лебезятников настаивает, что в коммуне человек может не только пользоваться вещами и деньгами каждого соседа, но и уединяться с любой женщиной, какой пожелает. А женщина, в свою очередь, имеет право на так называемый «гражданский брак» — сожительство, которое при этом предполагает полную свободу любовных связей. Вот как Андрей Семёнович в разговоре с Лужиным отзывается о некоей Теребьевой:
— Вон у нас обвиняли было Теребьеву (вот что теперь в коммуне), что когда она вышла из семьи и... отдалась, то написала матери и отцу, что не хочет жить среди предрассудков и вступает в гражданский брак, и что будто бы это было слишком грубо, с отцами-то, что можно было бы их пощадить, написать мягче. По-моему, всё это вздор, и совсем не нужно мягче, напротив, напротив, тут-то и протестовать. Вон Варенц семь лет с мужем прожила, двух детей бросила, разом отрезала мужу в письме: «<...> Никогда не прощу вам, что вы меня обманывали, скрыв от меня, что существует другое устройство общества, посредством коммун. Я недавно всё это узнала от одного великодушного человека, которому и отдалась, и вместе с ним завожу коммуну. <...>». Вот как пишутся подобного рода письма! <...> И если я когда сожалел, что у меня отец и мать умерли, то уж, конечно, теперь. Я несколько раз мечтал даже о том, что если б они ещё были живы, как бы я их огрел протестом!
Что касается Сонечки Мармеладовой, в разговоре с тем же Лужиным выясняется, что Лебезятников, хотя и заставил бедную девушку покинуть семью и снять себе отдельную комнату, вообще-то — чисто теоретически! — уважает её выбор. И даже считает его вполне естественным. Лебезятников убеждён, что в прекрасном будущем желание женщины иметь сразу нескольких любовников будет вполне нормальным:
— По-моему, то есть по моему личному убеждению, это самое нормальное состояние женщины и есть. <...> В нынешнем обществе оно, конечно, не совсем нормально, потому что вынужденное, а в будущем совершенно нормально, потому что свободное. <...> Что же касается до Софьи Семёновны лично, то в настоящее время я смотрю на её действия как на энергический и олицетворенный протест против устройства общества и глубоко уважаю её за это; даже радуюсь, на неё глядя!
С подобными идеями Лебезятников не раз обращается к Лужину. И не только для того, чтобы поделиться «наболевшим», но и чтобы научить Петра Петровича, как ему строить семейную жизнь. В частности, он советует «не мешать Дунечке, если той, с первым же месяцем брака, вздумается завести любовника». Пётр Петрович мог бы оскорбиться, но он, как ни странно, слушает Лебезятникова с удовольствием. Почему? Потому что Лужину приятна любая похвала, из чьих уст она бы ни исходила, а Лебезятников всё время нахваливает Петра Петровича как человека, по его мнению, прогрессивного. Когда же происходит семейный скандал с участием Раскольникова и становится ясно, что Лужину не доведётся стать законным супругом Дуни, между приятелями происходит следующий диалог:
— <...> и к чему, к чему вам непременно этот брак, этот законный брак, благороднейший, любезнейший Пётр Петрович? <...> Ну, если хотите, так бейте меня, а я рад, рад, что он не удался, что вы свободны… <...>
— К тому-с, что в вашем гражданском браке я не хочу рогов носить и чужих детей разводить. <...>
— Детей? Вы коснулись детей? <...> Дети — вопрос социальный и вопрос первой важности, я согласен; но вопрос о детях разрешится иначе. Некоторые даже совершенно отрицают детей, как всякий намёк на семью. Мы поговорим о детях после, а теперь займёмся рогами! <...> Это скверное, гусарское, пушкинское выражение даже немыслимо в будущем лексиконе. Да и что такое рога? <...> Напротив, в гражданском-то браке их и не будет! Рога — это только естественное следствие всякого законного брака, так сказать, поправка его, протест, так что в этом смысле они даже нисколько не унизительны... И если я когда-нибудь <...> буду в законном браке, то я даже рад буду вашим растреклятым рогам; я тогда скажу жене моей: «Друг мой, до сих пор я только любил тебя, теперь же я тебя уважаю, потому что ты сумела протестовать!» <...> Чёрт возьми, я иногда мечтаю, что <...> если б я женился <...>, я бы, кажется, сам привёл к жене любовника...
Однако, при всей дикости своих взглядов (и при том, что он, будучи пьяным, поколотил Катерину Ивановну), Лебезятников оказывается... не самым плохим человеком. По крайней мере — находит в себе решимость пожертвовать дружбой с Петром Петровичем и защитить ту самую Сонечку Мармеладову, которую он (в теории) так уважает и которую он (на практике) выжил из квартиры. Напомним читателю, что после неудачи с помолвкой Лужин решает отомстить Раскольникову и всем его близким. Пётр Петрович украдкой кладёт Соне Мармеладовой в карман сто рублей, а затем заявляет, что девушка украла эти деньги. Но Лебезятников рассказывает всем правду, и опозоренный Лужин покидает Петербург, оставшись и без невесты, и без друга.
Реально?
Напоследок стоит добавить, что, какими бы дикими ни казались описанные Лебезятниковым события, в XIX веке они происходили на самом деле. В 1863 году литератор по фамилии Слепцов действительно организовал в Петербурге коммуну, которая просуществовала почти год. Жило в этой коммуне пятеро мужчин и трое женщин. Самое забавное, что коммуна развалилась не столько из-за внимания со стороны полиции и духовенства, сколько из-за бытовых проблем.
Так или иначе, слепцовскую коммуну успели посетить многие видные деятели, и в том числе М. Е. Салтыков-Щедрин, который, по мнению некоторых исследователей, и стал прототипом Лебезятникова. М. В. Строганов в статье «Два фельетониста: Салтыков и Слепцов» ссылается на воспоминания А. А. Фета, который зафиксировал следующий разговор:
[Салытков-Щедрин] стал бойко расхваливать Тургеневу успех недавно возникших фаланстеров, где мужчины и женщины в свободном сожительстве приносят результаты трудов своих в общий склад, причем каждый и каждая имеют право, входя в комнату другого, читать его книги, письма и брать его вещи и деньги.
— Ну, а какая же участь ожидает детей? — спросил Тургенев <...>.
— Детей не полагается, — отвечал Щедрин.
— Тем не менее они будут, — уныло возразил Тургенев.
Когда по уходе гостя я спросил: «Как же это не полагается детей?», — Тургенев таким тоном сказал: «Это уж очень хитро», — что заставлял вместо «хитро» понимать «нелепо».
Впрочем, спустя много лет Салтыков-Щедрин разуверился в том, что коммуны ждёт успех. «Это дело было совершенно ребяческое, так что, по моему мнению, об нём лучше всего позабыть», — признался классик в письме к одному товарищу.
