Текст: Андрей Васянин
Вышел третий том «Термитника», «романа в штрихах», как назвала его автор, писатель, поэт, переводчик Лидия Григорьева. Очередные 120 «штрихов», главок-рассказов в объеме от половины страницы до полутора.
Трехтомник, попавший в лонг-лист премии «Ясная Поляна», обсудили в Театральном зале «Булгаковского дома» на Большой Садовой,10 в Литературной гостиной Лолы Звонаревой. На встречу пришли и приехали из разных городов друзья, соратники и поклонники писательницы поговорить и о любимом авторе – и непосредственно с ним.
Лидия Григорьева, живущая сейчас между Лондоном и Москвой, в разговоре участвовала с экрана ноутбука.
«Утром 23 мая 2022 года, в Москве, в Филях, на своём 22 этаже, я проснулась от того, что в голове у меня зазвучала строка «Небо визжало», – рассказывала она собравшимся историю третьего тома. – И я поняла, что это мины визжат над моей головой, что я вот тут в полусне ползу по родным донецким степям».
Проснувшись, автор записала фразу про небо и так, незаметно для себя, создала первые термиты третьего тома. «Небо визжало. Земля плевалась острыми осколками железа...»
- Откуда же берутся эти термиты, эти микроповести? – задавал вслух вопрос литературный критик и знаток творчества Григорьевой Александр Карпенко, открывший собрание. – Вот, как видите, и из снов, и из разговоров с людьми, из брошенной фразы – при этом в них уже заложен и ритм повествования, и его смысл.
Микроповести не абстрактны, это все пронзительные, правдивые жизненные истории. В том числе и поэтому роман читается «штрих» за «штрихом», сюжет за сюжетом и не отпускает.
- Любая картинка вспоминания тут как строительный материал, – говорил на встрече критик Владимир Пимонов. – Написал, присвоил порядковый номер – берешь следующий кирпичик. Характер героя показывается через действие.
В третьем томе есть и ковид, и война, как трагедии для людей, которые оказываются затронутыми этими бедствиями иногда помимо своей воли. Лидии, родившейся в Луганске, детство прожившей на Крайнем Севере, учившейся в Казани, с мужем переехавшей в Англию – есть что вспомнить...
Обсуждение третьего «Термитника» быстро перешло на разговор о самой Лидии Григорьевой и ее творчестве. Томик-термитник сравнивался с садом вокруг лондонского дома Григорьевой. «Там растет много-много всяких растений, которые видит только она, — говорила писательница Светлана Василенко.
Для литературного критика из Казани Альфии Гаримулиной термиты – это стихотворения в прозе, по образу тургеневских, продолжение поэзии, стихия, дающая полную свободу для читательского сотворчества.
Татьяна Савкина, гендиректор питерского издательства «Алетейя», выпустившего все три тома «Термитника», прибыла на встречу из Северной столицы с чемоданом, полным только-только изданных книг.
- Лидия Григорьева – она королева везде, где ни появляется, – говорила Савкина. И вспоминала, как все книги Григорьевой, изданные «Алетейей» и выставляемые на выставочных стендах – и «Термитники» и «Стихи для чтения в метро: четверостишия» и «Поэзия сновидений: Стихи», которые приснились», – читатели сметают подчистую.
НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА
У отца деменция. У сына аутизм. У мужа алкоголизм.
И только у тебя, Митька, всё в порядке. С утра до вечера горло дерешь, песни распеваешь, сердце радуешь. Кенар ты мой голосистый. Что бы я делала без тебя. Ты мой единственный мужчина, с которым мне хорошо и надёжно.
Вот сейчас подсыплю тебе корму, поменяю воду, почищу клетку, яблочко мелко нарежу. А ты пока полетай по комнате, мальчик мой золотой! Форточки я давно гвоздями намертво заколотила. Знаешь наверное почему. Должен помнить, что год назад в морозом феврале влетел ко мне как раз через открытую форточку! Я тогда полы мыла, внаклонку, на коленках как обычно тряпкой мокрой возила, и вдруг слышу над головой, словно с небес, твоё цвирканье! Не поверила такому счастью. Не иначе именно небеса тебя ко мне и прислали. И мы стали спасать друг друга. Ты крылышко одно тогда слегка подморозил. Перышки выпали. Полинял немного, от стресса, скорее всего. Со временем пушком эти голые места прикрылись. Сколько ты тогда пробыл на морозе, пока нашёл мою открытую форточку! Не известно. Но голос не потерял. Настоящий мужчина.
Не то, что мои. Устала я с ними, понимаешь. Одна этот воз тащу. Беру работу на дом. В трех небольших фирмах бухгалтерию веду. Потому и комната у меня в квартире отдельная. А в большой, проходной, они все трое и живут. Живой балласт, куда их денешь.
Полный дом мужчин. И только один из них настоящий. Потому что радость с собой несёт, жить помогает и придаёт мне сил, а не забирает их безвозвратно.
Как раньше говорили: жена не рукавица, с руки не стряхнешь. А этих троих и подавно.
МЫЛЬНАЯ ПЕНА
Свекровь косо посмотрела на неё, заглянула в коляску с двойняшками и холодно сказала: "Детей и корова выкормить может. А мою работу за меня никто не сделает. Да и твою тоже. Я через три месяца вернулась на кафедру". И душа Полины осела, как мыльная пена в тазу ее бабушки, когда она привезла ей двойняшек.
У бабушки давно была стиральная машина, но в тазу она мыла нежный козий пух. Вот козьим молоком и стала поить привезённых ей правнуков. Надо сказать, что защитилась Полина успешно. Зря что ли у неё и диплом был когда-то с отличием. А после успеха на защите кандидатской пошли научные конгрессы и конференции в Европе, статьи в журналах и прочая, как потом выяснилось, ненужная дребедень на фоне внезапного сообщения о том, как серьёзно заболели уже почти полуторагодовалые малыши.
В тот день у мужа Полины машина была в ремонте, и пришлось добираться до деревни на электричках, автобусом, а потом ещё и пешком три километра, увязая в весенней грязи. На околице её остановил патруль. Ей сказали, что в деревне свирепствует сибирская язва и ящур. Что сейчас санитарные службы и МЧС будут поджигать коровник и овчарню. Уничтожению подлежит весь домашний скот в округе во избежание эпидемии.
"А люди? - дрожащим голосом спросила Полина. - А как же люди?"
"Какие люди? - удивился молоденький спасатель. - В этой деревне давно нет людей. Все фермы автоматизированы. Там только робототехника. Дорогая очень. Управляется дистанционно. Но и она подлежит уничтожению. С ящуром не шутят."
Полина вспомнила, что до этой тревожной смс о здоровье детей, вырвавшей её с корнем из привычного ритма, она уже почти месяц не звонила бабушке, некогда было. Да и что могло случиться под этими чистыми небесами, - подумала она, оседая на руки спасателей в защитных инопланетных костюмах.
А над огромным, пустынным, невспаханным полем клубились и пенились облака, как мыльная пена в бабушкином тазу с козьим пухом.
СЛАДКАЯ СДОБА
Старая любовь, это как засохший коржик. Внутри вроде бы все ещё сдобный и сладкий, а сверху уже крошится. Неудобно как-то. Приходится стряхивать с одежды. Но отряхнуться и уйти не получится. Останутся крошки за лацканом пиджака, или пятно на атласной кофточке. Это называется: память. А новая сдоба с кремом внутри, воздушный эклер, волнующий воображение, эту память затмит собой не сразу. Проверено, хоть к гадалке не ходи.
Разве же у него совсем нет сердца? Да он сам не рад, что опять попался в сети! И оказалось, что к голодной паучихе. Она поначалу запеленала его в шёлковый кокон похвалы и лести. Он и опомниться не успел, как его сначала заласкали нежным шепотом, потом распеленали и стали потихонечку объедать по краям. Ну да...так сладкоежки коржик или ватрушку объедают, чтобы добраться до сладкой серединки. Пауки почти так же поступают с коконом жертвы. Видимо, чтобы продлить удовольствие. Много раз наблюдал это в садовых зарослях.
А он, значит, жертва. Ну, так и скажет это Леночке, когда опять к ней вернётся.
Вот прямо сейчас перестроит навигатор в машине, и - домой. Терять же нечего, кроме шелковой пижамы и бархатного халата с тяжёлыми золотыми кистями пояса, которые остались в спальне, на даче этой нежной и жадной до любовных лакомств кровососущей насекомой.
Дома его ждал сюрприз: он не смог открыть дверь своим ключом. Странно, ведь его не было всего две недели. Ну, не звонил. Так жена должна была бы уже привыкнуть к его заходам налево. Знала, что если жив, то вернётся, куда денется. Уж больно сладкие коржики она выпекала по воскресным, а иногда и будним дням. В переносном, конечно, смысле. Не надоели они ещё друг другу. Не так уж и сильно крошился коржик их давней семейной любви. Вполне себе сладкая сдоба.
Он позвонил. Дверь открыли чужие люди. Ну, не совсем чужие, дальняя родня. Сказали, что Лену вчера похоронили. Отравилась газом.
Может нечаянно, а может и нет.
Коржики его любимые выпекала. Они и сгорели. Соседи на поваливший из квартиры чёрный дым вызвали пожарных. Дверь пришлось взломать, замки потом заменить. Откачать и спасти её не успели.
СПИНОЗА
"А вот мыслитель - графоман...это ещё та незадача. Был один такой в моей юности. Писал трактаты. Да, философские трактаты, представь себе. Сначала от руки. Потом на пишущей машинке. А потом уже файлы загружал и рассылки делал сразу по десяткам, а потом уже по сотням электронных адресов. Тяжёлая доля. Нет, не у него. А у тех, кого он обрекал на прочтение. Ну, например, по должности в научном журнале, или, что хуже, по дружбе. Да...
Сам-то он был вполне собою доволен, ведь времени зря не терял: мыслил. Значит, как говорили его предшественники, существовал. А на что существовал, тоже не вопрос. Шлифовал оптические стекла! Как Спиноза! Тот ведь тоже мастером в этих делах был. Не шучу. И наш мыслитель со временем мастерскую оптическую открыл, одну, потом вторую. Потом счёт им потерял. Образование профильное позволяло. Физтех закончил с отличием...ещё в те , советские, времена. Тогда хорошо, говорят учили. Люди многое могли. На многое были способны. Он когда-то даже кандидатскую по оптическим эффектам в космосе с блеском защитил. Едва за двадцать ему было. Оставляли на кафедре, но он ушёл. Чтобы мыслить.
Есть в этом во всем какая-то безрассудная удаль. Он всё думал, что если сейчас его не поймут, не издадут, не начнут изучать и внедрять в общественное сознание, как какого-то там Хайдегера, то ведь потом, дальше, в вечности... Расшифруют, осознают и растащат на цитаты.
Ну да, ну да... ты угадал. Он оставил большое наследство. Но не из научной философии, как мечтал. Его "побочка": оптические мастерские и прочая, как он думал, лабуда, принесли немало денег. И сейчас его дети судятся за свои наследственные доли. До смертоубийства чуть не дошли. А сундук с его рукописямии, он, кстати, по старинке хранил свои философские сокровища в основном на бумажных носителях, отвезли на старую дачу. А при дележе наследства там такое творилось...
Сгорела дача, говорят. Жаль, ах, как жаль, что мысль не материальна.
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать, ни в ломбард не заложить, как сказал кто-то, не помню кто, не силен в этом. Но в любом случае, этот кто-то был прав".
7 января
КАФЕ НА РИДЖЕН СТРИТ
И она стала сниматься в дорогой подростковой рекламе магазина Burburian, в переводе на русский - Варвары. Ну, это там, где все детские модели похожи на жертв взрослого насилия. Жертвы педофилов. Бледные. С черными кругами под глазами. Словно наркоманят потихоньку в результате пережитого стресса. Вот защитники детей и вышли на Пикадилли с плакатами: Долой Baрваров! Защитим детей от взрослых!
И Катин друг туда же! Чудик этот Джон. Зожист заядлый. Не пей это, не ешь то. Хорошо, что просто друг.
Сама по себе Катя была девочка здоровая и веселая. На хорошем счету в своём лондонском колледже искусств. А вот портфолио её состояло из кровавых ужастиков.
Друзья-приколисты охотно снимались в ее mini-mоviе. Понарошку убивали, и расчленяли, охотно падали, измазанные кровавым томатным соком, строили жуткие рожи и хохотали до упаду за кадром. На эти учебные съёмки она и зарабатывала себе деньги вызывающей возмущение рекламой. И заняла первое место в конкурсе студенческих работ.
И тут же, как по маслу, ей позвонили и предложили встретиться со взрослым режиссёром. Встречу назначила она сама. В кафе CONCERTO на Риджен-стрит. Любила сладкое. А там самые-самые вкусные пирожные. Итальянцы, сэр! В самой Англии с этим напряжёнка. Исторически невкусные сладости. Хотя можно было бы милостиво назвать это своеобразием островного вкуса.
Дядька оказался совсем престарелый, явно за сорок. Модная лысина лоснилась, как лакированная. Очки-хамелеоны бликовали, реагируя на солнечный свет и поэтому надежно закрывали глаза. И что ещё поразило Катю - русский! Этого еще не хватало. И руку протянул, как в доковиднные времена. А ладони оказались влажные и липкие. И Катя, извинившись, сбежала вниз по лестнице в туалетную комнату, чтобы вымыть руки. По пути обдумала ситуацию, позвонила Джону и сказала, что ждёт его. Срочно. Пока она бегала, забыла, как зовут её интересанта. Отвыкла от русской привычки отягощать имя отчеством. Во! Аблулалиевич, вспомнила! А first name как ветром из головы выдуло. Ну, ладно. Карточку даст, если по делу. А если просто так... дальше она испугалась даже думать ...
Этот...вспомнила имя из русской сказки... Руслан... Абдулалиевич листал в планшете её портфолио. А что там листать-то особенного. Не наработала ещё. Но знала, что сделает и сумеет. Ну, если выживет и доживёт. Вот и этот, как она чётко поняла, вспомнив его вспотевшие ладони, лысый русский хамелеон, туда же. Сейчас в гостиницу позовёт "договор подписывать".
"Твою маму зовут Лариса, да ведь - неожиданно спросил дядька. - И тебе скоро шестнадцать, верно?" "Ну, вы еще скажите теперь, что вы мой папа!" - пошутила Катя. "Я оплачу твои проекты", - сказал этот странный взрослый. "И маме не говори, что мы виделись. А талант у тебя от меня," - добавил он и вышел, заплатив за дорогущие, недоступные студентам пирожные, которые они потом с прибежавшим на выручку, запыхавшимся Джоном, с аппетитом съели. В полном молчании, следует отметить. Джон, как всегда, ни о чем ее не спросил. А обычно смешливая Катя словно бы не заметила, что он теперь ест вкусное и жирное, как все люди, а не упёртый зожист.
"Знаешь, Джон, - прервала вдруг молчание Катя, - а ведь мама у меня - гений! Это уже пятый мой папа..."
