Терзопулос рассказал петербуржцам о Брехте

Текст: Светлана Мазурова/РГ, Санкт-Петербург

Фото: Александринский театр

Терзопулос сотрудничает с российскими актерами более 25 лет. Ставил спектакли в Москве с Аллой Демидовой, Дмитрием Певцовым. «Интернациональный» режиссер (работал в Европе, Америке), он стал одним из инициаторов движения всемирных Театральных олимпиад.

«Это уже третья возможность, которую дал мне Валерий Фокин (художественный руководитель Александринского театра) - поставить пьесу с замечательными артистами, — рассказал режиссер. - В 2006 году я выпустил «Царя Эдипа» Софокла, далее — «Конец игры» Беккета и теперь — «Мамашу Кураж». Софокл, Беккет, Брехт — три столпа классического театра, оказавшие большое влияние на мировой театр».

О пьесе и спектакле

В 1983 году я ставил «Мамашу Кураж…» в Государственном театре Северной Греции.

Пьеса написана накануне Второй мировой войны, имеет подзаголовок «Хроника времен Тридцатилетней войны». Тогда я перенес действие пьесы из далекой от нас эпохи Трид­цатилетней войны на несколько веков вперед — в канун Второй мировой.

Прошло более 30 лет, я чему-то научился, и мир изменился. Я приехал в Санкт-Петербург и вновь взялся за эту пьесу. Сам придумал сценографию, декорации. У нас висит задник с рельефами ста фигур. Это непогребенные мертвецы, следящие за тем, что происходит на сцене и за зрителями. Этот проект вписывается в цикл, который я начал три года назад: «Непогребенные мертвецы». Начал с сотрудничества с греческими поэтами, дальше поставил «Антигону» в США, продолжил поэзией, воркшопами, в следующем году планируется акция на Уолл-стрит.

Брехт поставил «Мамашу Кураж» в театре «Берлинер ансамбль» в 1949 году и показал войну как нечто рядовое, обычное и обыденное. Это был серьезный вызов зрителям, чьи воспоминания о недавней войне были очень остры.

Сейчас мы в своем спектакле обращаемся к современным войнам, к каждодневному насилию и разрушениям. Вместе с потрясающими актерами Александринского театра мы упорно шли к актуальной интерпретации эпического текста Брехта, стремясь приблизить его к реалиям сегодняшнего дня, в котором война зачастую маскируется под мир и прогресс. И солдаты в спектакле не напоминают солдат ни Первой мировой войны, ни Второй. Это солдаты городов будущего, люди, находящиеся на ледяном ветру, который подует сквозь обесчеловеченные города. Мир, который нам угрожает.

Эта пьеса не просто антивоенная, она помогает нам углубиться в человеческую душу. Я хотел затронуть тему экономических войн… Есть войны, которые мы слышим, за которыми следим, как в Сирии, а есть новая война - бесшумная, которая породила побежденные народы, обнищавшие, практически мертвые.

Здесь я перехожу в другое измерение — антиутопию. Оставляю начало Брехта, начало отстраненности, игры с жестом, политический подтекст. Перехожу к метафизическому измерению. В спектакле много юмора и сарказма.

Как я оказался в «храме Брехта»?

У нас в Греции в начале 70-х была хунта. Я не мог получить паспорт, пересек границу с поддельным паспортом. Полгода скитался по Западной Европе. Жил в Стокгольме, общался там с Ингмаром Бергманом, великим шведским режиссером, был одним из его ассистентов — мне помогли в этом греки.

Мой брат пригласил меня в Восточную Германию. Он был профессором Лейпцигского университета и другом семьи Брехта. Там началось целое приключение. Я стал строить свою жизнь в Германии (не верил, что в Греции когда-то закончится режим военной диктатуры). Вошел в храм Брехта с трепетом. Готовился очень серьезно: выучил немецкий и прочитал много его произведений.

«Берлинер ансамбль»

Я пять лет стажировался в основанном Брехтом театре «Берлинер ансамбль», в числе моих учителей был Хайнер Мюллер, ставший моим другом и коллегой, крупнейший немецкий драматург, режиссер, последователь Брехта.

Первый спектакль, который я увидел в этом театре, — «Мамаша Кураж и ее дети». Прекрасный, очень современный. Я видел в роли Мамаши Кураж (и в других спектаклях) Елену Вайгель, жену драматурга, познакомился с ней за несколько месяцев до ее смерти в 1971 году.

Я тридцать раз сыграл в историческом спектакле Манфреда Векверта «Кориолан» (подобно «Маскараду» Мейерхольда) роль солдата, которого сбрасывали с 15-метровой стены. Мне говорили: «Ты разобьешься». Я отвечал: «Ради Брехта готов на все».

В 1971—1972 годах в театре «Берлинер ансамбль» начался кризис в связи со смертью Елены Вайгель. Я смотрел спектакли, понимал эпический стиль, видел спектакли последователей Брехта. Они были близки к натурализму без причины. И вот тогда у меня родились вопросы, на которые мне пытался ответить Хайнер Мюллер. Он был ответственным за архив Брехта. Там я понял, насколько плохо быть последователем. Те, кто действительно впитал взгляды Брехта, — это Манфред Векверт, мой учитель, Эрих Энгель, режиссер «Трехгрошовой оперы», и Рут Бергхауз, жена композитора Пауля Дессау, она не только поняла начало Брехта, но и привнесла нечто свое. Многие коллеги говорили Брехту: «Я с тобой не согласен, хочу изменить твой текст». И он им отвечал: «Пожалуйста. Если можете — изменяйте». Этого добилась Рут Бергхауз, она смогла. Теоретик театра Эрнст Шумахер не был согласен с такими «обновительными» тенденциями Бергхауз. Они сделали из Брехта музей, стереотип. И оттуда — большие проблемы. Столкновение семьи Брехта и отвержение новых предложений. Эрика Фишер, Ханс-Тис Леман, многие исследователи, великие режиссеры пытаются взглянуть на Брехта с других точек зрения. Все это похоронено догматизмом и семьи, и старой кастой теоретиков. Сегодня существует новая агония ожидания Брехта. И это интересно. Я тоже один из тех, кто с нетерпением хочет дать новую жизнь Брехту.

Я был близким другом семьи Брехта, проводил отпуск с ними в загородном доме в Букове, под Берлином, где Брехт написал «Буковские элегии». Дружил с его дочерью Барбарой, актрисой, она видела мои постановки и говорила мне: «Ты, негодник, предал моего отца!», я отвечал: «А он предал Шекспира и Софокла, тоже был обработчиком». И на этом наши споры заканчивались, у меня не было никаких проблем.

О Брехте

Брехт постоянно в себе сомневался. Он до последнего момента работал над текстом, правил его. То и дело переписывал текст спектакля «Мамаша Кураж», который он сам поставил. Было множество проблем между ним и актерами. Они настолько запутывались и многие из них очень агрессивно реагировали. Об этом можно прочитать в архивных материалах. Он постоянно менял и название стиля: развлекательный театр, который учит («Махагони», «Трехгрошовая опера» и т. д.), дальше философский театр («Жизнь Галилея»), затем он воплощает в жизнь принципы «эпического театра», который заигрывает с великой идеей трагедии. В последние годы жизни он стал говорить о «наивном театре». Наивность как чистота.

Брехт очень быстро менял и друзей, женщин, страны. Жил в бешеном темпе и постоянно заигрывал со смертью. Смерть — большая глава в жизни Брехта. Он и жил в доме, находящемся на кладбище. Пил кофе и смотрел на могилы Гегеля, Фихте. Рядом и он был похоронен потом, и Хайнер Мюллер. И я тоже пил там кофе.

У него были странные отношения с опасностью. Вся его жизнь прошла на грани риска. И драматургия — тоже, и эстетика. Это крайность. И мы должны смотреть на него как на крайность. Он был панком своей эпохи и в глубине души — анархистом. Посмотрите его поэзию, ранние произведения. Действительно, это прóклятый человек.

Вот уже 60 лет Брехт то современен, на пике интереса, то интерес спадает — в зависимости от социальных событий. Русский перевод «Мамаши Кураж» Апта очень сентиментален, немецкий оригинал — вертикален, там эффект отстраненности. Лучшие актерские работы были немецкими и лучшие постановки — тоже. Они были в брехтовской чистоте, прямолинейности и политической идее. Русские варианты были сентиментальными и еще патриотическими — что ни на есть худшее для Брехта, он ведь очень ироничен. Для него Мамаша Кураж — отрицательная модель, и мы должны отказаться от нее. «Отрицание отрицания» - это основной принцип немецкого философа Гегеля, которого Брехт очень любил.

Если вы почитаете теоретические работы и поэзию Брехта, его режиссерские комментарии (мне передал их Мюллер), вы увидите его агонию по поводу существования, антологический корень, метафизику, смерть. Вы увидите человека, который агонизирует (прóклятого).

К слову

Главную роль в спектакле «Мамаша Кураж и ее дети» играет Елена Немзер, в роли Рассказчика — Николай Мар­тон.