Текст: Булат Ханов
О свежепереведенной книге британского марксиста Энди Мерифилда мы попросили рассказать молодого писателя левых взглядов Булата Ханова. Булат – лауреат премий «Лицей», «Звездный билет» и "Радуга", а также финалист текущего сезона "Национального Бестселлера", который объявит своих победителей уже 4 августа.
«Магический марксизм. Субверсивная политика и воображение». Энди Мерифилд / пер. с англ. В. Софронова. — М.: Ad Marginem, 2020
В 1980–1990-е в интеллектуальном поле, охваченном кризисом больших теорий, стали затеваться настоятельные разговоры о необходимости перезагрузить или даже переизобрести марксизм. Тенденцию в этом деле задавали не только такие леворадикальные философы, как, например, Ален Бадью, но и постструктуралистские мыслители, до того не уличенные в политической активности – в традиционном понимании этого выражения. Так, привычно сдержанный в интонациях Жак Деррида в 1993 году пишет «Призраков Маркса», где яростно выступает против оптимизма Фрэнсиса Фукуямы с его концом истории и реабилитирует брошенное на поругание наследие бородатого немца.
Советский Союз распался, Германия объединилась, Китай вследствие реформ Дэна Сяопина меньше всего походил на коммунистическую утопию. Обличительная речь Деррида, казалось, запоздала на десятилетия. Но прошли годы, а марксизм окреп настолько, что тот же Фукуяма в 2018 году пожурил неолиберальную экономику и осторожно высказался в поддержку Маркса. Увлекательный покаянческий сюжет, пока еще не оцененный по достоинству.
Британский марксист Энди Мерифилд в труде «Магический марксизм. Субверсивная политика и воображение», вышедшем в 2011 году и теперь изданном на русском, прямо наследует Жаку Деррида. Подобно выдающемуся французу, Мерифилд мечтает о создании нового, пятого по счету Интернационала, организованного на принципиально иных основаниях, нежели предыдущие: в них, согласно британцу, «традиционно заправляли социалисты и рядовые члены профсоюзов». Кроме того,
и Мерифилд, и Деррида, чтобы подчеркнуть непреходящую актуальность марксизма, обращаются к метафорам из области популярной мистики.
Деррида делает упор на образ призрака, а Мерифилд прибегает к фигуре зомби. Зомби – это выгоревшие субъекты ХХI века, «существа с отсутствующим, тусклым, почти остекленевшим взглядом, взглядом без проблеска огня, без воображения и интеллекта». Согласно Мерифилду, именно зомби сегодня диктуют нам волю и определяют тон и содержание политической риторики: «Зомби уверили нас, что история кончилась, исчерпала все свои возможности изобрести что-то иное, по-другому организовать политическую, экономическую и культурную жизнь».
Если такая аналогия кому-то из ортодоксальных марксистов покажется несерьезной, то стоит напомнить, что и сам Маркс не брезговал бульварными ужасами, когда параллели с ними напрашивались. Капитал в одноименном бестселлере, например, неоднократно сравнивается с вампиром. Собственно, капитал – это и есть вампир, сосущий кровь и из рабочего, и из самого капиталиста.
Трудности «Магического марксизма» начинаются не там, где автор вытягивает из воздуха неожиданные метафоры, а там, где этих метафор становится слишком много и они начинают заменять объяснения.
Известно, что работы Маркса и его выдающихся последователей отличаются теоретической строгостью не в меньшей степени, чем теоретической дерзостью. Из-за этого неподготовленному читателю тексты Маркса, Энгельса, Ленина, Лукача, Альтюссера и иных выдающихся марксистов обычно кажутся скучными. За такой скукой скрывается сложность предмета, невозможность без усилий схватить его. Эта скука – то, что до́лжно преодолеть.
Напротив, книга Мерифилда легка и приятна, преодоления она не требует. Британец пишет о вещах, понятных каждому: о прорывном потенциале технологий, о сокращении рабочего дня, о холостой критике загнивающего капитализма, о силе воображения, об эпидемии зомби, наконец. Мерифилд злоупотребляет красивыми выражениями, из которых мы едва ли извлечем что-то плодотворное: «Большой Побег из капитализма», «новый романтизм», «поэтическая чувственность».
Магический марксизм – это вместе с тем марксизм лирический, опирающийся не на классовую борьбу, а на бунтарские порывы, не на «Капитал», а на Ги Дебора образца до 1968 года и на опыт Макондо из бессмертного романа Маркеса. Марксистской терминологией Мерифилд пользуется избирательно. Он последовательно анализирует феномен отчуждения и отупляющее воздействие абстрактного труда, но старательно уходит от разговоров о классах и пролетариате, считая это слово неадекватным для XXI века. Он согласен с необходимостью перехода средств производства в общественную собственность, но не делает на этом акцент. Он не верит в живительную силу реформ и настаивает на подрывной деятельности низовых движений, но выступает против строгой организации и против централизма, пусть даже демократического. Задним числом обнаруживаются неожиданные пересечения между книгой Мерифилда и философией Александра Секацкого. Оба мыслителя отмечают, что наш мир становится плоским, что в нем исчезает двойное дно. И Мерифилд, и Секацкий в этом мире, лишенном завуалированности и сокровенности, делают ставку на кочевников, номадов (британец использует метафору бабочки), которые бросают вызов мещанской устроенности, жизни в кредит, ненавистной работе с 9 до 5 и всему тому, что прочно ассоциируется с зомби, составляющими основу городского населения.
Одно из ключевых слов в книге Мерифилда – «спонтанный».
По автору, пространство, в котором налажен бесперебойный выход спонтанной энергии, обладает высоким революционным потенциалом: «Нам нужна новая зона неразличимости, новая зона неустойчивости, нам нужно пространство, в котором есть много спонтанной энергии, а также некоторое количество знаков, указывающих, куда двигаться и когда наступит время действовать».
Также учение Маркса сравнивается с колдовскими ритуалами, высвобождающими скрытые возможности: «Говорить о марксистской черной магии — означает заклясть, попытаться дать выход некоторому “первобытному” духу в нас, некоторой “естественной” спонтанной энергии, пока пропадающей втуне в каждом».
В финале Мерифилд вовсе переходит на капслок: «Магический марксизм порывает с предысторией, поскольку мы уже проживаем нашу историю, действуем сейчас, создаем ее сегодня, начинаем перманентную революцию, которая всегда спонтанна. Поскольку тьма сгущается вокруг нашей долины снов, все магические марксисты знают, если они вообще что-либо знают, что марксизм должен быть СПОНТАННЫМ — или он прекратит свое существование».
Замечу в скобках, что Мерифилд между делом присоединяется к бесконечному ряду лиц, превратно толкующих понятие перманентной революции (напомню, что, по Троцкому, популяризировавшему этот термин, перманентная революция – это перерастание буржуазной революции в пролетарскую, а вовсе не грандиозный мировой пожар или что-то столь же возвышенно-абстрактное).
Вознося на пьедестал спонтанность, автор «Магического марксизма» исходит из посылки, что человек по природе добр и запрятанная в нем энергия, которую требуется высвободить из капиталистических оков, по сути своей созидательна. Нетрудно заметить, что такое представление есть не что иное, как перевертыш буржуазного мифа об изначальной порочности человека и о благотворной роли государства и права в обуздании звериных инстинктов.
Подлинно марксистская теория преодолевает обе эти концепции.
Согласно Марксу, человек по натуре не добр и не зол. Человек – это субъект производственных отношений, а его индивидуальное сознание – это зеркало, на котором отражаются общественно-исторические противоречия. Любая спонтанность – искривленное воплощение бессознательных установок, а значит, любая спонтанность не спонтанна. И Мерифилд это не учитывает. Его концепция зиждется на таком зыбком фундаменте, как инстинкт свободы и ставка на стихийное движение масс. Под видом марксизма автор подает нам синтез классического анархо-коммунизма и ситуационизма, притом сильно упрощенных.
Тем не менее будет несправедливым признать работу Мерифилда несостоятельной, налепив на нее ярлыки вроде «реакционная», «идеалистическая», «мелкобуржуазная». Бездумное употребление таких эпитетов – это и есть настоящая реакционность. Если не упорствовать в ортодоксии и не примерять на себя маску зубра марксистской теории, можно увидеть, что
«Магический марксизм» – это редкая книга, вселяющая в читателя боевой дух и отнюдь не фальшивый оптимизм.
Мерифилд с задором пишет: «Ясно, что хотя капитализм изменяется и постоянно пожирает сам себя, постоянно “творчески разрушает” сам себя (хотя “творческая” сторона этого процесса видна теперь все реже), но все же крайне маловероятно, что он исчезнет сам собой. Необходимо, иначе говоря, толкнуть его, опрокинуть его, выдернуть ковер из-под него».
«Магический марксизм» – это книга, способная очаровать неофитов и привлечь тех, кто еще вчера не подозревал, что он марксист. Кроме того, это и способ напомнить марксистам о могучей способности воображения и опасности догматизма. В конечном счете все выдающиеся теоретики и выдающиеся революционеры отвечали этим требованиям. А в первую очередь им отвечал сам Маркс.
