Казанская лингвистика и земляничный коммунизм

Текст и фото: Игорь Шумейко

Дату встречи с татарскими читателями, друзьями мы несколько раз переносили, «стыкуясь по графикам», перешагивая недели, месяцы, миновав и 26 апреля, день рождения «татарского Пушкина» - Габдуллы Тукая, и майскую праздничную череду. Наконец, организатор, Айрат Равильевич Бахтияров, ученый, путешественник, религиовед, предложил вариант: первые пять дней июля.

— Будет какой-то еще «информационный повод»?

— Нет. Но это самые земляничные дни.

Судьба, по-татарски кысмет, сыграла так, что пропустив несколько дат и информационных поводов, мы создали свой собственный, новый повод для разговора. Началось это издалека: в мае по экранам прошла новая британская киноверсия «Войны и мира». Весьма разочарованный тамошней бледно-рыженькой Наташей Ростовой, я написал небольшое эссе, объясняя, почему для Льва Николаевича Толстого было так важно, что Наташа – яркая черноглазая брюнетка, почему чернокудрой была Анна Каренина, как некоторые черты внешности у него связаны с чертами характера. И в числе прочего, пройдя по забытым (британцами уж точно) страницам «Войны и мира», доказал, что Наташа Ростова была наполовину татарочка.

Статья об этом вышла в «Годе литературы» за два дня до нашей встречи, и… чуть-чуть потеснила намеченные пункты обсуждения. Представляя меня аудитории, ученый и писатель Рустам Курчаков начал именно с этого. «А знаете ли вы, уважаемые, что Наташа Ростова…»

Умилительно было наблюдать реакцию весьма солидных по возрасту, статусу слушателей на это известие…

Довелось увидеть настоящую мозаику: известные в республике и стране публицисты, ученые, доктора, кандидаты исторических экономических наук. Услышать настоящие, непарадные замечания, претензии татарской интеллигенции.

Член исполкома Всемирного Конгресса татар, курирующий региональные диаспоры и культурно-национальные автономии Фарит Уразаев, член Конгресса тюркских народов Рафаэль Мухаметдинов…

О работах Рустама Курчакова, известного татарского ученого-экономиста, а ныне исследователя Алтайского Билика - добиблейской мудрости всех народов России - мне уже доводилось писать. А с тезисами Фанавиля Галеева о метаязыке народов Евразии, на котором написана Книга писаний, познакомился впервые.

Евразийство, его практическое понимание русскими, татарами, организация нынешней жизни с учетом общей тысячелетней Судьбы - было темой нашей встречи. Не обходя острые проблемы, скажу: часть татарской интеллигенции весьма озабочена сокращением сферы применения татарского языка. Член исполкома ВКТ Дамир Исхаков, ветеран национального движения, бывший депутат ГД РФ Фандас Сафиуллин говорили мне: «Плохо, что татарскому языку отводится лишь литература, гуманитарная сфера, а все специальные, технические предметы на русском».

Но часть русской интеллигенции Татарстана ровно наоборот считает, что преподавание татарского языка превышает разумные потребности.

Парадокс (особенно для видевших разруху 1990-х): огромные социально-экономические успехи есть, но на каком языке, кроме «языка цифр» - их выразить, запечатлеть?! Казань - картинка, Универсиада прошла блестяще, экология выправлена (при столь мощной промышленности и самые суровые экологические экзаменаторы признают: экологическая ситуация благополучна, кроме, отчасти, Набережных Челнов), спорт - общеизвестные триумфы… И 99% информации, которую теоретически можно отнести к «конфликтной» - это митинги по поводу преподавания языков.

Евразийская мудрость, не раз испытанная общность Судьбы, сказались: драк, насилия на этих митингах нет, но… лозунги порой столь взаимоисключающи («Спасти русский!», «Татарский в загоне!»), что

случайный наблюдатель заподозрит: наверно, в школах Татарии завелся какой-то третий язык (ирландский?), захватил все учебные часы, нагло вытеснил и русскую речь и татар теле сүз.

Да простится мне эта шутка. Да, недопустимо казанцу заявлять «Мы живем не только в Татарстане, но и в РФ, и татарский нам не нужен!» (это крайние из высказываний участников митингов, организованных Щегловым, и звонков в татарстанский Минобр).

Я отвечал, что и «русский технический», вобравший все эти штангенциркули, генераторы и многие тысячи подобных «русских» слов — в каком-то смысле служебный кодекс, как единые на всю страну ПДД, и не дает читателю Пушкина каких-то преференций перед читателем Габдулы Тукая. Чаще, наоборот, вбирание «по долгу службы», поток заимствований — главная боль защитников русского языка, тема споров от школ, ВУЗов - до Госдумы.

Вторая, параллельная квантовая механика, сопромат, термодинамика на татарском - риск для надежности наших общих самолетов, мостов, не из-за изъянов языка, а именно потому что вторая… Тут конечно не мне бы судить-рядить, а сказать, например, об океанологической терминологии: главному специалисту страны Роберту Нигматулину, о теннисной: Марату Сафину, медицинской: Ренату Акчурину. Мне, кстати, довелось не раз беседовать с его братом, генерал-полковником Расимом Сулеймановичем Акчуриным. Глава Региональной татарской национально-культурной автономии, он - первый хранитель татарской культуры в Москве. Но и когда он возглавлял ракетные войска ПВО, эта культура для него значила не меньше. А представить его, охранявшего небо всей страны, переводящим уставы, документацию ПВО на татарский… даже и представить не получается.

Но все ж, одна из упущенных дат была нешуточной. 26 апреля Татария отмечала 130-летие «своего Пушкина» - поэта-просветителя Габдуллы Тукая, и здесь мы с Рустамом Курчаковым поменялись ролями, диктофон перешел ко мне.

Рустам, давно отчеканено: «Тукай – татарский Пушкин», чем для тебя наполнена эта формула?

Рустам Курчаков: Оба – основоположники национальных литературных языков. Переводы с персидского, арабского, обработки народных сказок, поэтические памфлеты. Еще глубже их внутреннее родство: высокий поэтический дар, выражаемый на татарском языке словами Сер-Сурэт-Сюрэ (Тайна-Образ-Откровение), который, насколько это в человеческих силах, приближает поэта к пророческому состоянию.

Многим из тех, для кого и сегодня ислам или православие – это отдельные религии, полезно перечитать «Подражание Корану» Пушкина.

Тукай сразу увидел в Пушкине поэтического брата по духу, вобрав глубину и мощь пушкинской поэзии:

Идти повсюду за тобой - мой долг, мое стремление,

А то, что веры ты другой, имеет ли значение?

На самом деле они оба были и есть одной веры, и у каждого из них есть стихи-молитвы: «Отцы пустынники и жены непорочны…» и «Туган тель» Тукая, положенное на народную музыку.

Как бы по-твоему Тукай выступил на нашем сегодняшнем лингвистическом диспуте?

Рустам Курчаков: Поэзия Тукая изначально родилась и развивалась в пространстве тюрко-славянской «языковой плазмы» (термин арабиста Вашкевича), в месте слияния живой русской и татарской речи. В этом смысле он опережал свое время, как и многие другие двуязычные и многоязычные граждане Российской империи.

Великий и могучий - принято говорить о русском языке. Татарский же язык даже многими татарами воспринимается как язык национальный, заведомо ограниченный по сфере применения, который надо искусственно поддерживать, культивировать, защищать от русифицирующего воздействия «великого и могучего». Такая позиция - «мескеннэнеп утыру» (сидеть, прибедняться и жаловаться в расчете на подачки начальства) - характерна для местечковых защитников татарского языка. По сути это не защитники языка (живой язык дан свыше и не нуждается в защитниках, он сам является надежной защитой народного самосознания), а охранители своих административных привилегий и льгот или бытовых предрассудков.

Проводивший встречу Айрат Бахтияров подытожил:

— Важнее многих — тема общего служения. Недаром Гумилев главным отличием нас от них называет: «На Западе требовали прав, на Востоке - службы»!

И ягоды на десерт

После встреч с читателями поездка по ягоды стала естественным продолжением дискуссий.

Когда промзоновское окружение сменили зеленые просторы, мне кысмет-судьба догадала еще сюрприз. Десятки легковых машин стояли по обочинам, а люди удалялись от них в поля. «Собирают землянику, но нам дальше»— Айрат Бахтияров вел машину к своему родовому селу Альдермыш.

Наконец выбрав склон, мы высадились. Еще раз подивился российскому разнообразию: 800 км (всего-то одна Польша или Германия!) на восток от Москвы, общий ландшафт, тот же строй деревьев, те же лютики-ромашки, но за ними - картина для Подмосковья просто инопланетная: земляничная поляна более 150 метров вдаль, и, главное - густота ягод! Гуще, чем цветы клевера. Десять минут собираешь ягоду, не сделав и шага! В отсутствие ветра, кажется, можно питаться одним настоянным земляничным ароматом, как древнегреческие боги питались амброзией. Задумав «сэлфи» (лежа носом к особо красивому кустику), я долго, с доступной мне тщательностью выбирал ягоду, прежде чем прилечь (давить и при таком изобилии было стыдно) - и все равно оказался весь в красных кляксах.

— Айрат, а эти десятки километров, что мы проехали, сотни машин, тучи сборщиков, - это все государственная земля?

— Нет. Много частной: колхозники получили паи, кто продали, кто объединились в хозяйства.

— Ну ладно мы, едим, наслаждаемся, но ведь сотни людей приехали с корзинками, ведрами. На чьи-то земли. Их пускают? Бесплатно?

Айрат заметно пытался представить что-то противоположное, но так и не смог: «Ну всегда ж так было… Неужели огораживать?»

Так мне с земляникой пришла еще одна евразийская полу-мысль, полу-чувство. В Орде даже саму идею частной собственности на землю не очень понимали: «Это… как это?»

Сейчас, конечно, не так, налаженное сельское хозяйство (Татарстан в тройке лидеров России) требует внятной юридической базы, но… осталась какая-то неподеленность, или недо-поделенность земли. Как в кадастрах, так и в головах. Отсюда и этот «земляничный коммунизм».

Патриотизм, объявленный недавно национальной идеей… защита родной земли, рубежей. Тут конечно и гены, и много чего. Но все ж, например, защита конкретного родного рубежа, допустим, реки Волги зимой 1942-43гг? Невероятное упорство, сломавшее все расчеты Объединенной Европы-1 (Берлинской) — не связано ли оно еще и с тем, что она, Волга, земля, поколениями воспринималась общенародным неподеленным достоянием? Так же защищали бы совокупность «кадастровых номеров»?

Мой казанский багаж так и остался бы преимущественно «прошедшего времени» (все примеры - советские или еще далее: Орда), если б не зашедший на наш диспут сын организатора Марат Айратович Бахтияров. В 1990-е уехал учиться, работать в Австралию. Татарская община (в основном сосредоточенная в Аделаиде интеллигенция, потомки «первой волны») помогла. К неполным 30 годам стал успешным бизнесменом: строительство, девелопмент. Но… потянула земля, в обоих смыслах: родная татарская, и земля - объект сельского хозяйства. И вот, на суглинках северного Татарстана, совместно с двоюродным братом и группой молодых единомышленников, выращивает картофель, гречиху, пшеницу, овес, ячмень, сено на продажу. Пасека (гречиха без пчел не родит).

Марат Бахтияров: «Наша главная идея, цель: экологически чистая продукция, без химических удобрений и средств защиты. По картофелю это достигнуто. В планах - минимизировать химию по всей продукции. Сидеральные культуры (клевер), введенные в севооборот заменяют до 700 кг удобрений на гектар. Здесь мы активно сотрудничаем с Институтом проблем недропользования и экологии Академии Наук Республики Татарстан».

1200 гектаров, 2 комбайна, 8 тракторов - внушительное хозяйство, которому… сложно придумать правильное название. Действительно: «Крестьянин» – не подходит. «Фермер» Марату не нравится и далековато по сути. И полдюжины работников тоже - не батраками же обзывать, когда пришли со своими, взятыми у совхозов земельными паями. 7-8 человек - и колхозом не назовешь.

Вот так, хозяйство есть, названия нет! —прямая задача, работа для писателей, филологов. Найти в Ясе, Коране, Библии, придумать, синтезировать слово, что ляжет на душу и ум татарского сельского хозяина. Глядишь, затем и до русского (языка) дойдет… вслед за «казак», «атаман», «деньга», боевым кличем «Ура!»