|
|
|
|
|
Осенние беседы с Командором. Часть 4. Владиславу Крапивину — 80
«Я писал не о политике, а о детях...» |
|
|
|
|
|
|
|
|
Сайт ГодЛитературы.РФ функционирует при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям.
 |
Пушкинская одиссея Славы Крапивина |
Крапивин стал знаменитым прозаиком, оставшись неизвестным поэтом
Текст: Дмитрий Шеваров
Фото: Sinergia-lib.ru
...Тяжелый календарь в твердых коричневых корках был самой давней семейной вещью у Севки и его мамы. Все остальные вещи появились потом. Появились и кое-какие книги, но все равно «Пушкинский календарь» был самый любимый…»
Из повести Владислава Крапивина «Сказки Севки Глущенко».
Недавно я был в гостях у Владислава Петровича Крапивина, и он показал мне тот самый «Пушкинский календарь», изданный в 1936 году. Книга небольшая, но при необходимости ей можно обороняться — так крепко она сделана. На титульном листе — дарственная надпись: «За отличную успеваемость слушательнице Тюменских дошкольных курсов Крапивиной Ольге Петровне. 1936—37 учебный год».
Слава Крапивин. Тюмень, лето 1950 года. Фото из архива семьи Крапивиных
Форзацы сплошь украшены мальчишескими рисунками: тут и Руслан у головы великана, и колобок, и Гулливер с лилипутами, и золотой петушок, и три медведя, и какой-то герой в буденовке…
«Бумаги тогда взять было негде, а рисовать хотелось», — рассказывает Владислав Петрович.
— Мама не ругала за то, что книжку разрисовали?
— Нет, мама меня всегда понимала.
Со стены на нас смотрит фотография Ольги Петровны, ее тревожные и прекрасные глаза. Когда Слава был маленьким, она быстро поняла, что ее сын — не садиковский ребенок. И что было делать? Приходилось часто оставлять его дома одного.
Мальчишка с благодарностью пользовался полученной свободой, стараясь ничем не огорчить маму. Строил шалаш посреди комнаты, брал туда мамину фотографию, «Пушкинский календарь» и картофелины, в которых видел то рыцарей, то пиратов.
Так мальчик из тюменской коммуналки стал бредить морем. Как там, у Юрия Визбора? — «…и плывут в тех морях корабли с парусами в косую линейку».
Рисунок-автограф Владислава Крапивина. Фото из архива семьи Крапивиных
Долгие зимние вечера, проведенные с Пушкиным, сделали Славу сочинителем. Только научившись писать, семилетний литератор берется за стихи. В 1947 году его четверостишие публикует «Пионерская правда». Слава задумывает «Тень Каравеллы» — ту самую повесть, которой через двадцать лет будут зачитываться мальчишки всего Советского Союза.
Написав тридцать романов и сорок повестей, Крапивин стал знаменитым прозаиком, оставшись… неизвестным поэтом.
Стихи у него так укромно вкраплены в прозу, так разбросаны по ее страницам, что лишь самые внимательные читатели представляют творчество Крапивина-поэта. Впрочем, сам Владислав Петрович считать себя стихотворцем отказывается.
Когда двадцать лет назад энтузиасты отпечатали трехтомник стихов Крапивина («трехтомник» — громко сказано, по виду это три скромные брошюры тиражом в сто экземпляров), то в предисловии Владислав Петрович написал категорично: «Автор этой книжки трезво отдает себе отчет, что никакой он не поэт…»
Поэт или не поэт — оставим этот вопрос литературоведам. Главное, что мы с детства помним: Крапивин — это где-то на одной книжной полке с Пушкиным.
…Но опять среди зимы приходит лето
По сигналу барабанщика Володьки —
И мальчишка-ветер теплою ладошкой
Осторожно бьет по барабанной коже,
И встают в шеренгу Саня и Антошка,
Дима с Лешкою, Андрюшка и Сережа…
ИЗ СТИХОВ И ПЕСЕН ВЛАДИСЛАВА КРАПИВИНА
Алёшка
Там, где вытканы солнцем дорожки,
Там, где лагерь у горной речонки,
Полюбил октябренок Алёшка
Из второго отряда девчонку.
С той девчонкой встреч не искал он,
И, увидев ее, хмурил брови,
А потом забирался на скалы,
Обдирая коленки до крови.
С ярко-алым шиповником горным
Возвращался обратно Алёшка,
Чтобы после вечернего горна
Бросить ветку с цветком ей в окошко.
А потом пришло время проститься,
Их автобус довез до вокзала,
И уехал веснушчатый рыцарь
В синей майке со звездочкой алой.
И она никогда не узнала,
Что была для него всех дороже,
И еще две недели вздыхала
Об отрядном вожатом Серёже.
1973
* * *
…А по ночам у косого плетня
Черные лошади ждали меня.
Добрые,
Смелые,
Быстрые,
Рослые,
Черные – чтоб не увидели взрослые.
1969
Заросшая узкоколейка –
Путь из волшебной страны;
Тополя листики клейкие,
Запах поздней весны.
Светкин пушистый локон
У твоего лица…
Свет из знакомых окон,
Мамин голос с крыльца…
Дождики босоногие…
Мяч футбольный в пыли…
Это было у многих,
а многие сберегли?
1972
* * *
Помиритесь, кто ссорился,
Позабудьте про мелочи.
Рюкзаки бросьте в стороны —
Нам они не нужны.
Доскажите про главное,
Кто сказать не успел ещё —
Нам дорогой оставлено
Полчаса тишины…
От грозы чёрно-синие,
Злыми ливнями полные,
Над утихшими травами
Поднялись облака.
Кровеносными жилами
Набухают в них молнии.
Но гроза не придвинулась
К нам вплотную пока…
Дали дымом завешены —
Их багровый пожар настиг,
Но раскаты и выстрелы
Здесь ещё не слышны:
До грозы, до нашествия,
До атаки, до ярости
Нам дорогой оставлено
Пять минут тишины.
До атаки, до ярости,
До пронзительной ясности,
И, быть может, до выстрела,
До удара в висок —
Пять минут на прощание,
Пять минут на отчаянье,
Пять минут на решение,
Пять секунд на бросок…
…Раскатилось и грохнуло
Над лесами горящими,
Только это, товарищи,
Не стрельба и не гром —
Над высокими травами
Встали в рост барабанщики,
Это, значит — не всё ещё,
Это значит — пройдём…
1977
* * *
Наверно всем нам очень повезло —
Жить в эти дни великих потрясений.
Но как понять: откуда это зло?
Откуда черный снег в поре весенней?
Мне не понять, как быть самим собой,
Любить девчат, смеятся, песни слушать,
Когда друзей погнали на убой,
Когда колечат их тела и души!
Забрызган красным телеэкран,
И мой ровесник зажимает рану.
И кажется: откроешь в ванной кран —
И не вода, а кровь пойдет из крана.
Мне не понять, откуда этот свет —
Не солнечный, а муторный и ржавый.
И почему кораблик «Фиолент»
Между собою делят две державы…
24 января 1996
* * *
Песенка генералов
(из повести-сказки «Взрыв Генерального штаба»)
Любуйся, доблестная рать:
Мы все – превосходительства.
Не бойтесь, братцы, умирать
Под нашим предводительством.
На наших касках – три пера
И гидры многоглавые.
За нас приятно умирать
С геройством и со славою.
Не верьте, что ведем мы вас
Во тьму дорогой зыбкою.
Вперед! Надеть противогаз
И умереть с улыбкою!
1996
* * *
…У крыльца, у лавочки
Мир пустой и маленький
У крыльца, у лавочки —
Куры да трава. а взойди на палубу,
Поднимись до салинга —
И увидишь дальние
Острова…
* * *
Были тайны тогда неоткрытыми,
Мир земной был широк, неисхожен,
Мастерили фрегат из корыта мы
С парусами из ветхой рогожи,
Мы строгали из дерева кортики,
Гнули луки тугие из веток —
Капитаны в ковбойках и шортиках,
Открыватели белого света.
Белый свет был суров и опасен,
Он грозил нам различными бедами.
Караулил нас двоечник Вася
И лупил — а за что, мы не ведали.
Мир являл свой неласковый норов,
И едва выходили из двери мы —
Жгла крапива у старых заборов,
Жгли предательством те, кому верили…
Мы, бывало, сдавались и плакали,
Иногда спотыкались и падали.
Но потом, сплюнув кровь, подымались мы,
Ощетинясь сосновыми шпагами.
Жизнь бывала порою как мачеха
И немало нам крови испортила.
И тогда вспоминал я, как мальчиком
Помнил честь деревянного кортика…
А когда было вовсе несладко —
И казалось, что выхода нет,
Будто в детстве, спасал меня Славка
Девяти с половиною лет.
…Вот он мчится, как витязь из сказки,
В тополиной июньской пурге.
И как рыцарский орден Подвязки —
Пыльный бинт на побитой ноге…
КСТАТИ
Главные книги Владислава Крапивина:
— Оруженосец Кашка.
— Мальчик со шпагой.
— Колыбельная для брата.
— Летчик для Особых Поручений.
— Трое с площади Карронад.
— Шестая Бастионная.
— Дети синего фламинго.
— Голубятня на желтой поляне.
— Самолет по имени Сережка.
— Выстрел с монитора.
— Журавленок и молнии.
— Давно закончилась осада…
— Переулок капитана Лухманова.
Оригинал статьи: «Российская газета» — 11.10.2018
Просмотры: 930
11.10.2018