Текст: Дмитрий Шеваров
Фото: Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ)
Это было прошлой осенью. Раз в неделю я оставлял все дела и ехал на окраину Москвы, в РГАЛИ (Российский государственный архив литературы и искусства. - Прим. авт.). Там меня ждали несколько папок с пожелтевшими рукописями фронтового поэта Семена Гудзенко. На два-три часа я проваливался в 1941 год. Потом - в 42-й, и так до Победы.
Последний сборник Гудзенко вышел четверть века назад, еще в советское время, но найти его книги нетрудно. К тому же без стихов Гудзенко не обходится ни одна антология поэзии Великой Отечественной войны. Так что те же строки, что мне приходилось с трудом разбирать в архиве, я мог бы спокойно прочитать вечером на диване или в интернете.
Так зачем же я перебирал ветхие листочки? Хотел найти что-то новое, неопубликованное? Нет, надеяться на это было трудно: небольшой архив Гудзенко давным-давно доступен исследователям.
Но вот отчего-то мне очень важно было увидеть почерк человека, написавшего: «Когда на смерть идут - поют, // а перед этим - можно плакать…»
Мне для чего-то необходимо было увидеть не в книге, а нацарапанными в записной книжке у костра слова: «Мы воду дымную хлебали из почерневших котелков…»
Мне хотелось узнать о Гудзенко чуть больше того, что написано в литературных энциклопедиях.
Слава пришла к нему в то время, когда, казалось бы, до стихов никому не было дела: зимой 1942-го, весной 43-го. Долечиваясь в Москве после тяжелого ранения, он читал стихи на поэтических вечерах (часто импровизированных) в госпиталях, студенческих аудиториях, цехах. Его стихи люди переписывали от руки, посылали друг другу в письмах. 21 апреля 1943 года прошел творческий вечер Гудзенко в московском Клубе писателей. В зале собрались все писатели, которые не ехали в эвакуацию или уже вернулись из нее. Представлял молодого поэта Павел Антокольский: «О его стихах я ничего не буду говорить - вы их сами услышите, они сами за себя говорят. Мы - старшие, опытные люди - встречаем здесь Гудзенко как сына…»
Первая книжка Гудзенко «Однополчане», вышедшая в том же сорок третьем, ушла в окопы, став катехизисом фронтового братства.
В феврале 1953-го Гудзенко умер. Вот и весь творческий путь - десять лет. Из них последние три он тяжело болел.
Мы врага такого одолели -
Никому б его не одолеть,
На войне ни разу не болели,
А теперь случилось заболеть…
А родился он в Киеве 5 марта 1922 года. Мать назвала сына изысканным именем Сарио. Школьные друзья, а потом и однокурсники, звали его Сариком. Он так и в письмах подписывался.
Семеном стал в сорок третьем году, решив, что поэту, пишущему о войне, нужно имя под стать суровой эпохе и простой украинской фамилии. Сарио звучало как-то опереточно, Сарик - по-детски, Семен - это было то, что надо: весомо, по-мужски.
Первым родным языком для него был украинский. Именно на украинском он начал писать стихи. Учился в киевской школе № 45. В 1937 году за стихи, написанные к столетию смерти Пушкина, его наградили путевкой в «Артек». После школы уехал в Москву. «Провинциал в ковбойке и широких парусиновых брюках… Таким я был в августе 1939 года в Москве, у Киевского вокзала».
Гудзенко поступил на литературный факультет Института истории, философии и литературы (знаменитый ИФЛИ). К началу войны успел окончить два курса.
26 мая 1941 года кто-то из друзей подарил ему красивый блокнот. Он решил, что будет вести в нем дневник. В шутку назвал его «Жалобной книгой». Успел записать только одну жалобу, обычную для студентов во все времена: «Нет денег и не у кого занять».
Последние довоенные записи:
19 июня. «В Москве светает… Звезды косяком идут… Ветер. Цветы».
20 июня. «К 79665. Коля Мирошниченков».
Кто этот Коля - товарищ? однокурсник? случайный знакомый?..
Через несколько дней они могли столкнуться в военкомате.
Гудзенко был высоким, спортивным парнем, и ему удалось записаться в ОМСБОН: Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения. На комиссии могло подвести слабое зрение, но там смотрели не только на физическую выносливость. Ценились самообладание, аналитический склад ума, способность быстро принимать решения, устойчивость к психологическим перегрузкам. Как показали дальнейшие события, Гудзенко обладал всеми этими редкими для студента филфака качествами. А еще он знал языки, был общительным, неунывающим, начитанным. Располагал к себе безоговорочно. И как-то сразу было понятно: с ним можно идти в разведку.
Бригада формировалась как раз для разведывательных и диверсионных действий и была, как сейчас бы сказали, элитным подразделением. Именно с ОМСБОНА ведет свою историю отечественный спецназ.
Ребят готовили по ускоренной программе. Судя по сохранившимся дневниковым записям Гудзенко, основными предметами было подрывное и радиодело.
Обветренный, прокуренный филолог
военную науку постигал.
Он становился старше и спокойней
и чаще письма матери писал.
В сентябре — октябре их готовили к уличным боям в Москве. 6 ноября приняли присягу во дворе Литинститута, где дислоцировался тогда батальон. 7-го прошли с парадом по Красной площади. 8-го роту, в которой служил Гудзенко, уже перебросили в прифронтовую полосу.
Омсбоновцев забрасывали на оккупированную территорию Калужской, Смоленской и Брянской областей. Переходили линию фронта на лыжах, пробирались глухими лесами. У каждого за спиной - по пятнадцать килограммов тола плюс оружие. Подрывали мосты, минировали шоссейные и железные дороги, забрасывали гранатами немецкие штабы.
ОМСБОН был на редкость сплоченным боевым соединением. С первых же дней возникли традиции, которые потом неукоснительно соблюдались и передавались молодым бойцам. Первая из них - торжественные проводы на задания и встречи с заданий. Тут был простор для импровизаций, в том числе и поэтических. Вот почему почти все фронтовые стихи Гудзенко обращены не к далеким читателям, а к тем, с кем он спал на снегу спина к спине и последний сухарь делил на двоих. Однополчане отвечали ему тем же - поддержкой в трудную или просто ответственную минуту. Они дали ему право говорить «мы», говорить за них за всех.
Мы были юны.
И мужская дружба
ценилась нами выше всяких благ.
Мы говорили: «Что нам в жизни нужно?
Устать в дороге, воду пить из фляг…»
Гудзенко любил армию больше тех генералов, которые считали, что она держится на слепом исполнении приказов. Он был убежден, что армия держится на товариществе. И в неравном бою солдат идет на прорыв только потому, что знает, кто его прикроет с правого фланга, и кто поднимется за ним в атаку с левого.
2 февраля 1942 года Гудзенко ранило осколком мины. Через полгода его признали негодным к строевой и прикомандировали к бригадной многотиражке «Победа за нами», где он и до этого печатался под псевдонимом «П. Гударов». В 1943 году в составе выездной редакции "Комсомольской правды" Гудзенко едет на стройки только что очищенного от фашистов Сталинграда. После Сталинграда с редакцией газеты "Суворовский натиск" 3-го Украинского фронта он прошел Карпаты, Венгрию...
16 февраля 1949 года в "Правде" появилась статья с такими словами: «С. Гудзенко и В. Урин не видят или не хотят видеть героических дел советского народа…» Это был выстрел в спину.
В начале 1990-х в центре одной из столиц республик бывшего Союза радикальные националисты блокировали военный городок ВДВ. Экстремисты не хотели ждать, когда закончатся дипломатические переговоры о выводе войск, каждый день митинговали, а забор части разрисовали лозунгами «Оккупанты, вон!», «Чемодан, вокзал, Россия!».
В ответ на фасаде солдатского клуба десантники огромными, метровыми буквами написали строку из стихотворения «Мое поколение» Семена Гудзенко: «Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты!»
С. П. Гудзенко. "Память". Цикл стихов. Автограф. 1942—1943/из собрания РГАЛИ
Оригинал статьи: «Российская газета»
