Текст: ГодЛитературы.РФ
Фото: обложка первого издания книги, художник Константин Ротов; Андрей Некрасов "в образе" капитана Врунгеля
Мало к кому из русских писателей XX века так применимо безжалостное определение "автор одной книги", как к Андрею Некрасову, 110-летие со дня рождения которого пришлось на июнь 2017 года. Но это определение все-таки лестно: одной - но какой! Капитан Врунгель, в сниженном, пародийном ключе завершающий плеяду свирепых "морских волков" вместе с нами вот уже 80 лет и уходить на покой явно не собирается. Потому что не иссякает интерес к морской романтике и "музе дальних странствий".Но, как гласит навигаторская наука, гармония хороша, когда проверяема алгеброй. Именно этим занялись два московских и один тартуский филолог. Первое научное издание "Приключений капитана Врунгеля" показывает, на чем основываются его безудержные фантазии. Которые, как и бывает в хорошей приключенческой (и не только приключенческой) литературе, на проверку оказываются вовсе и не такими уж и безудержными.
Книга выйдет осенью в "Издательском проекте А и Б".
Фрагмент текста комментариев и иллюстрации предоставлены Ильей Бернштейном.
Приключения капитана Врунгеля.
Название ясно указывает на жанровую традицию, в рамках которой следует воспринимать всю повесть (приключенческий роман-путешествие) и прозрачно намекает на то, что эта традиция будет далее юмористически спародирована
– у заглавного персонажа смешная фамилия. «Капитан Врунгель <…> врет. Это дано еще до начала книги, дано в самóм имени героя» (Рахтанов 1939: 22). Среди наиболее известных произведений, представляющих традицию, которая пародируется у Некрасова (далее – Н.) – романы знаменитого французского беллетриста Жюля Верна, в первую очередь, его «Путешествие и приключения капитана Гаттераса», с которым у «Приключений капитана Врунгеля» (далее – ПКВ) имеются многочисленные сюжетные и мотивные переклички. В обоих текстах подробно описывается спуск на воду двух судов с вызывающими названиями (у Ж. Верна бриг носит имя «Форвард», которое характеризуется как «что-то уж больно смелое» (Гаттерас: 5)). В обоих текстах судно в итоге гибнет. В обоих текстах персонажи далее путешествуют на упряжке. В обоих текстах герои используют в качестве плавучего средства айсберг (более подробно о некоторых из этих перекличек см. в нашем комментарии далее). Есть у Верна и образец кругосветного плавания на яхте (судне, вообще-то не приспособленном для таких дальних переходов). Это – знаменитый роман “Дети капитана Гранта”.
…у нас в мореходном училище…
В ПКВ-1939 было: «…у нас в мореходном техникуме…» (ПКВ 1939: 3). В 1933 году морской техникум Наркомата Морского Флота СССР окончил сам Н. В этот техникум, располагавшийся во Владивостоке на улице Пологой, в 1920-е гг. было преобразовано Владивостокское Александровское мореходное училище дальнего плавания (основанное в 1902 году). В 1944 году техникум получил статус технического института и был реформирован во Владивостокское высшее мореходное училище – отсюда и возникла необходимость замены техникума на училище во второй редакции ПКВ.
Христофор Бонифатьевич Врунгель.
О происхождении фамилии главного героя Н. вспоминал так: «В 1932 году я работал на Дальнем Востоке в первом советском китобойном тресте. Возглавлял это учреждение Андрей Васильевич Вронский – человек высокой культуры, наделенный многими положительными качествами, среди которых не последнее место занимало отлично развитое чувство юмора. [поиски следов А.В. Вронского в архивах успехом пока не увенчались. Но можно утверждать, что среди руководителей китобойного промысла начала 1930-х годов человека с такой фамилий не было].Морское образование А.В. Вронский получил в школе, созданной писателем и моряком Д. Лухмановым для подготовки капитанов советского торгового флота. В годы учения Вронский и другой слушатель той же школы – И.А. Манн задумали совершить кругосветное путешествие на двухместной парусной яхте. Они тщательно разработали план путешествия, нашли старую яхту, которую собирались отремонтировать… По многим причинам путешествие это не состоялось, а юношеская мечта о предстоящих походах и приключениях претворилась у Вронского в забавные небылицы, которые он иногда, на досуге, очень выразительно рассказывал в кругу друзей <…>
Мне с самого начала было ясно, что книга будет написана смешным монологом ее главного героя, прототипом которого должен был стать сам А.В. Вронский. Свои небылицы он рассказывал, артистически перевоплощаясь в их героя — добродушного старика-капитана, в своих рассказах о былых походах невольно переступавшего границы правды.
Устраивала меня и конструкция этих новелл-анекдотов, в которых предельный реализм уживался с необузданной фантазией. Настала пора “крестить” героев, и тут сама фамилия Вронский натолкнула меня на мысль о том, что в корне имени героя где-то должен лежать глагол “врать”. Логическая цепочка – барон Мюнхгаузен, барон Врангель (русский моряк, именем которого назван остров в Ледовитом океане), привела к находке: капитан Врунгель. Время показало, какой жизненной оказалась эта находка: до сих пор многие, вспоминая о Врунгеле, называют его “бароном”» (Некрасов 1978: 242, 243).
В этом фрагменте своих воспоминаний Н. из соображений автоцензуры опускает еще одну очевидную ассоциацию, неизбежно возникавшую у тех «многих», кто называл капитана Врунгеля «бароном» – с «черным бароном» Петром Николаевичем Врангелем (1878–1928), одним из руководителей Белого движения в годы Гражданской войны.
Между капитаном Врунгелем и этим бароном Врангелем — мало сходства, но для Н., очевидно, было важно, чтобы читатель воспринимал Врунгеля как человека старорежимного, прочно укорененного еще в дореволюционной жизни.
Вера Семёнова разыскала для нашего комментария подробный рассказ о строительстве той самой яхты, на которой мечтал совершить путешествие юный Вронский (в цитате сохранена орфография журналиста): «Один из уголков двора Ленинградского Морского Техникума превратился в маленькую крытую верфь, на которой спешно заканчивается постройка десятитонного мореходного бота “Красная звезда”. На этом боте четверо молодых красивых штурманов отправятся в мае 1926 года в кругосветную экспедицию. Инициаторами экспедиции являются ученики выпускного класса судоводительского отделения Техникума, т.т. Вронский и Ман. Идея кругосветного плавания на маленькой мореходной яхте, по примеру исторических плаваний капитанов Слокума и Фоса, зародилась у них еще зимою. Она встретила полную поддержку со стороны начальника Техникума, капитана дальнего плавания т. Лухманова, и благодаря исключительной энергии инициаторов начала быстро воплощаться в жизнь. Т. Лухманов, старый яхтсмен, посвятивший много лет жизни разработке небольших мореходных судов, взялся за чертежи и спесификацию. Т.т. Вронский и Ман принялись со всем пылом молодости раздобывать необходимые для осуществления экспедиции средства. Первой откликнулась Ленинградская “Красная газета”, пожертвовавшая 4 000 рублей, за ней последовал Путранпрос, давший первоначально 3 000 руб., и работа закипела. В настоящее время экспедиция уже обеспечена средствами на постройку яхты и на двухлетнее плавание. Корпус яхты и девятифутовый яхтенный тузик уже выстроены. Яхта имеет формы норвежского спасательного бота типа Redningskoite. Корпус из дуба, лиственницы с небольшой примесью отборной сосны, построен на медном креплении. Подводная часть будет обшита листовой красной медью. Яхта строится с соблюдением всех требований британского Ллойда для высшего класса яхт. Работы по настилке палуб и устройству внутренних помещений будут продолжаться до конца года, затем в течение зимы будут изготовлены инвентарь, рангоут, паруса и текелаж.
С первыми теплыми днями весны 1926 года будет приступлено к заканчиванию внутренней отделки, вооружению, снабжению, окраске, и в конце мая яхта выйдет в двухлетнее кругосветное плавание.
Главные размерения и элементы яхты следующие: Внутреннее устройство состоит из большой общей каюты на 4 койки со стенными шкапами, полками, столом и прочими удобствами. Высота этого помещения 2 метра, что дает возможность даже высокому человеку стоять во весь рост. Сзади общей каюты помещается открытый шкаф для хранения дождевого верхнего платья и обуви и под трапом небольшая фонарная. Дальше в корму идет водонепроницаемый кокпит, под которым помещена сисцерна для пресной воды, а по бокам устроены решетчатые ящики для хранения парусов. Впереди общей каюты находится маленький камбуз с двумя примусами и уборная с гардеробом, умывальником и патентованным W. C. В носу цепной ящик, рундуки, шкапчики и полки для хранения материалов и провизии» (Кругосветная экспедиция ленинградского морского техникума // Торговый флот. 1925. № 11. С. 502).
По аргументированному предположению автора, выступающего под псевдонимом «Марко Поло» (см.: Марко Поло. Три капитана// Журнал «Самиздат» ), еще одним прототипом капитана Врунгеля мог послужить сам капитан дальнего плавания Дмитрий Афанасьевич Лухманов (1867–1946). Марко Поло полагает, что Вронский, рассказывая небылицы о своем кругосветном плавании «артистически перевоплощался» как раз в Лухманова, который, в отличие от Вронского, был человеком с дореволюционной биографией, а также преподавателем и начальником Ленинградского морского техникума, созданного на базе оконченных им самим Петербургских мореходных классов. В 1926 году, находившееся под командой Лухманова парусное судно «Товарищ», совершило плавание от Мурманска до уругвайской столицы Монтевидео. По предположению Марко Поло, Вронский принимал участие в этой экспедиции. О своем путешествии Лухманов рассказал в книге «20 000 миль под парусами» (М.–Л., 1936), на некоторых страницах которой можно увидеть перекличку со страницами еще не написанных ПКВ – конкретные параллели см. в нашем комментарии далее.
По мнению детского писателя Николая Богданова, хорошо знавшего Н. в годы молодости, одним из прототипов капитана Врунгеля был сам автор повести (см.: Богданов С. С кого списан Врунгель, или Необычайные похождения Топса, по прозвищу Пляши-нога // Детская литература. 1989. № 12. С. 45–47).
И. Дубровской автор ПКВ тоже говорил, что первый иллюстратор повести, Константин Ротов, в образе Врунгеля изобразил его самого
(Дубровская: 141).
Христофором капитана Врунгеля зовут, как великого мореплавателя, открывателя Америки Колумба, что дважды юмористически обыгрывается в повести.
Приведем здесь одну из цитат: «Вот поэтому и тянет таких людей, как я или, скажем, мой тёзка Колумб, в дальнее плавание, в открытый океан, на славные морские подвиги». Отчество «Бонифатьевич», вероятно, было дано капитану из-за своего «иностранного», экзотического и одновременно несколько комического звучания. А еще такое отчество как нельзя лучше подходит отважному искателю приключений: Bonifatius по-латыни – «тот, кому дарована хорошая судьба», т.е. счастливчик. Есть и другой вариант перевода/толкования – «благодетель» (тут fatius производят не от fatum, а от facio – «делать»), что тоже подходит нашему герою: его, как сказали бы несколько позднее, миссия – «установление мира и добрососедских отношений».
…наш профессор…
Здесь, по-видимому, в значении «преподаватель», то есть, это не значит, что Врунгель действительно носил звание профессора или занимал такую должность.
Христофор Бонифатьевич Врунгель ходил в серой толстовке, подпоясанной вышитым пояском, волосы гладко зачесывал с затылка на лоб, носил пенсне на черном шнурке без оправы, чисто брился, был тучным и низкорослым, голос имел сдержанный и приятный, часто улыбался, потирал ручки, нюхал табак и всем своим видом больше походил на отставного аптекаря, чем на капитана дальнего плавания.
Толстовка в описанное время – это мужская блуза с длинными рукавами и застёжкой спереди – в такую одет Лев Толстой на известном портрете работы И.Н. Крамского классику русской литературы она и обязана своим названием. В современной России так называют пришедший с запада свитер-«худи», что странно, так как у худи, в отличие от классической толстовки, нет застёжки, зато есть капюшон (hood по-английски).
Пенсне – это очки, но без заушных дужек. Способ, которым они «прикрепляются» к лицу, следует из названия: pincer – «ущемить, сжать»; nes – «нос» (фр.), отсюда pince-nes.
Табак не только курят, но и нюхают и даже жуют. Всё это – способы ввести в свой организм никотин, содержащийся в табачных листьях. Для нюхания их измельчают, превращая в порошок, и смешивают с чем-нибудь ароматным вроде мяты или эфирных масел. Такой табак держали в табакерках, а употребляли его в XIX, например, веке и мужчины, и женщины, и знать, и простонародье – нюхание было распространено гораздо шире курения. Однако морскому волку всё же скорее пристало курить трубку с крепким «капитанским» табаком, что вскорости и подтвердится.
Сдержанный и приятный голос, потирание ручек (здесь характерна уменьшительная форма), привычка к нюхательному табаку (который действительно долгое время держался в советском обиходе и имелся в продаже, но не пользовался широким спросом) – все это создает комический образ пожилого безобидного старорежимного интеллигента. Комизма ему прибавляет и манера зачесывать волосы с затылка на лоб (разумеется, чтобы скрыть их нехватку на макушке).
Отметим еще, что в современной Н. прозе аптекарей часто изображали как людей слабых и жалких. Само слово “аптекарь” звучало как кличка и кличка обидная. Процитируем здесь характерный диалог из романа М. Горького “Жизнь Клима Самгина” (1928): «Вдоль стены – шесть корчаг, а за ними, в углу на ящике, сидел, прислонясь к стене затылком и спиною, вытянув длинные, тонкие ноги верблюда, человек в сером подряснике. Отклеив затылок от стены, он вытянул длинную шею и спросил басом, негромко:
– Аптекарь?
– Почему вы думаете, что аптекарь? – сердито спросил Клим.
– По внешнему облику, конечно» (Горький М. Собрание сочинений: в 30 тт. Т. 19. М., 1952. С. 412). Еще приведем цитату из рассказа В.. Каверина «Пятый странник» (1921), где изображается аптекарь, как и Врунгель, имеющий привычку нюхать табак: «На утро он отправился к аптекарю Трауенбиру и, придя, увидал маленького человечка в длинном сюртуке, с большой головой.
– Сударь, – начал он, – вы – аптекарь Трауенбир?
– И не только аптекарь – ответил маленький человечек с необыкновенной быстротой набивая нос табаком…» (Каверин В. Рассказы. М., 1925. С. 175).
Напомним еще, что аптекарем был Дуремар из “Золотого ключика, или Приключений Буратино” (1936) А. Н. Толстого.
…по дороге домой он потерял в трамвае калоши…
Эта деталь в глазах студентов окончательно превращает Врунгеля в мямлю-интеллигента вроде чеховского Пети Трофимова, теряющего калоши в четвертом действии «Вишневого сада». Чехов, разумеется, вспоминается и в связи с пенсне, которое носит капитан.
Вместо скромного отставного аптекаря за столом, углубившись в чтение какой-то древней книги, сидел грозный капитан в полной парадной форме… и далее.
Чудесное преображение Врунгеля последовательно касается всех деталей его внешности: парадный китель заменяет толстовку, трубка вытесняет нюхательный табак, волосы растрепаны, голос превращается в “громовый бас”, “ручки” - в “широкую волосатую руку”. Этот мотив можно описать как вариации на тему оборотничества. Ирония повествования состоит в том, что если традиционный герой этого типа (вроде доктора Джекила) преображался, как правило, попав из привычного мира культуры в мир стихийный (дикий, ночной, экзотический), то
преображение Христофора Бонифатьевича происходит в сугубо приватной обстановке и при совершенно мирных обстоятельствах
(как говорили в советское время, “на бюллет(е)не”).
На столе перед Врунгелем… и далее.
Здесь пародируется один из штампов приключенческой литературы – описание необыкновенной комнаты героя, отражающей его характер и без слов рассказывающей о его необыкновенных похождениях. Вот как, например, описывается кабинет лорда Джона Рокстона в романе Артура Конан Дойла «Затерянный мир»: «Пол был устлан пушистыми шкурами и причудливыми коврами всех цветов радуги, вывезенными, вероятно, с какого-нибудь восточного базара. На стенах висели картины и гравюры, ценность которых была видна даже мне, несмотря на мою неискушенность. Фотографии
боксеров, балерин и скаковых лошадей мирно уживались с полотнами чувственного Фрагонара, батальными сценами Жирарде и мечтательным Тернером. Но среди этой роскоши были и другие вещи, живо напоминавшие мне о том, что лорд Джон Рокстон – один из знаменитейших охотников и спортсменов наших дней. Два скрещенных весла над камином – темно-синее и красное – говорили о былых увлечениях гребным спортом в Оксфорде, а рапиры и боксерские перчатки, висевшие тут же, свидетельствовали, что их хозяин пожинал лавры и в этих областях. Всю комнату, подобно архитектурному фризу, опоясывали головы крупных зверей, свезенные сюда со всех концов света, а жемчужиной этой великолепной коллекции была голова редкостного белого носорога с надменно выпяченной губой» (Дойл Артур Конан. Затерянный мир. М., 2017. С. 71).
Врунгель поднял голову, заложил книжку небольшим кинжалом, поднялся и, шатаясь как в шторм, шагнул мне навстречу.
В журнальном варианте ПКВ далее следует намек, который вполне реалистически объясняет странную неустойчивость капитана. Врунгель говорит пришедшему к нему студенту: “Вот только тем и спасаюсь, мне знакомый доктор прописал: через час по чайному стакану, – показал он на стол, где стояла начатая четверть. – Очень помогает от простуды, не угодно ли?” (Пионер-1: 115).
Четверть здесь — это четверть ведра (старая русская мера жидкостей и сыпучих тел), то есть трехлитровая бутыль водки. Не опьянением ли капитана объясняются многие дальнейшие несообразности и преувеличения в его рассказе?
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ, ПРИНЯТЫХ В КОММЕНТАРИИ
Гаттерас – Верн Ж. Путешествие и приключения капитана Гаттераса. М., 1993.
Дубровская – Дубровская И. Советская детская сказочная повесть 30-х годов: вопросы сюжетосложения. Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Иваново, 1985.
Некрасов 1978 – Некрасов А. История с Врунгелем // Вслух про себя. Сборник статей и очерков детских писателей. Книга вторая. М., 1978.
Пионер-1, Пионер-3, Пионер-4, Пионер-7, Пионер-8, Пионер-9, Пионер-11, Пионер-12 – Пионер. 1937. № 1; № 3; № 4; №№ 7–9; № 11; № 12.
ПКВ-1939 – Некрасов А. Приключения капитана Врунгеля. М.–Л., 1939.
Рахтанов 1939 – Рахтанов И. Трактат о природе вранья или сигнал бедствия // Детская литература. 1939. № 7.
