В разделе "Читалка" ГодЛитературы.РФ публикует короткие рассказы, без которых, на наш взгляд, Год литературы окажется неполным.
Текст и обложка предоставлены «Редакцией Елены Шубиной» издательства «АСТ»
Последняя неделя августа, остаток лета — словно кусок торта, единственный на блюде. На клумбе бесновались петунии, их мыльный аромат проникал в палату даже через закрытое окно. Вместе с криком «Нина!» в окно постучали. Нина выглянула — увидела подругу и ее заплаканную дочку Милану. Детей сейчас называют мебельными именами. Нина сразу решила, что ее мальчика будут звать по-человечески.
— Поздравляем! — закричала подруга, и на нее тут же шикнули из соседней палаты, где родились близнецы. Подруга медленно, как в боевике, развернулась к шикающему окну, но тут у нее, к счастью, зазвонило в сумке. И Милана канючила, тянула ноющую ноту. Дыхание у девочки — на зависть любой солистке.
— Заткнись, — рявкнула подруга и тут же захихикала в трубку: — Беллочка, привет, это я не тебе!
— Маш, может, позже зайдете? — спросила Нина. Подруга жила в двух шагах от роддома и, не прекращая слушать Беллочку, кивнула. (Близнецовая мама даже не поняла, как ей сегодня повезло.) Над колыбелькой нависла нянечка — та, что дежурила позавчера. Голова у нее была трехцветная, как у счастливой кошки, — крашеные рыжие, собственные черные и седые волосы торчат из-под чепчика.
А сын такой маленький — его можно взять одной рукой, как котенка. Нянечка умело перепеленала мальчика и неумело похвалила:
— Ничего такой. Но надо неврологу показать, обязательно. А как назвать, решила?
— Александр.
Невролога посоветовала Маша. Опытная матерёшка, — это она сама про себя так; Нина не стала бы. Она ко всем была с изначальным почтением, даже если не за что. А вот матерёшка считала, что день потерян, если не удалось поставить на место официанта или дерзкую продавщицу. Обнаглели потому что все. Нина сколько раз краснела за нее — не пересчитать. Правда, с врачами подруга минимальный политес все-таки соблюдала.
Невролог Лариса Лавровна сказала, что придет на следующий день после того, как Нину с ребенком выпишут из роддома.
Мальчик лежал в убогой больничной колыбельке, красивый и строгий, до смешного похожий на своего отца. Нина где-то слышала, что все новорожденные похожи на своих отцов — проделки природы или высший промысел, чтобы пробудить родительские чувства даже у тех, кто на них не способен.
Если так, то промысел, по мнению Нины, был не самый продуманный. Люди никогда не видят себя со стороны — и не понимают сходства. Лишь только она пришла в себя тем утром — отец мальчика получил сообщение на пейджер, и ответил... вечером. Поздравляет с новорожденным и желает счастья. Хорошо хоть не любви и успехов в работе. Отец мальчика живет в Киеве. «Младенец» по-украински — «немовля». Не говорящий то есть, а не просто маленький. Нине очень нравился украинский язык — красивый, мудрый, ласковый. И Киев ей тоже полюбился сразу — она хоть сейчас могла вызвать под веками любую видовую открытку. Хоть Андреевский спуск, хоть аллею в Ботаническом саду, хоть печального Владимира на горке. И обязательно — квартиру на улице Коминтерна, ныне — Симона Петлюры.
Выписывали в полдень, мама приехала в служебноймашине, с розами и конфетами для «сестричек».
Подруга Маша — у нее сегодня был макияж как на фаюмском портрете — с Миланой, Роланом и Глафирой притащили кучу воздушных шаров и плюшевого зайца размером с мотороллер. Крохотный пакетик с Александром Нина отдала маме — после разрывов нельзя было садиться, пришлось полулежать на заднем сиденье.
В машине властно пахло мамиными духами: аромат с кашляющим именем — тубероза. Александр было заплакал, но лишь машина тронулась — уснул.
«Неужели я всегда теперь буду чувствовать себя такой беззащитной?» — думала Нина, пока водитель посматривал на нее в зеркало, а мама молчала, держа кулек с внуком наперевес, как автомат. Или гитару. Клумбы с петуниями тянулись вдоль дороги — белые, лиловые, розовые цветы. Посреди лиловых вылез один незапланированно-белый, но его не вырвали — уж очень был красив. Да, при водителе мама молчала, но дома, положив спящего мальчика в кресло — как коробку с туфлями, высказала всё, что придумала в последние дни:
— С твоим образованием, с твоей красотой... Нина, я думала о тебе лучше! Ты, ты... просто как девка деревенская!
— А что плохого в деревенской девке? — удивилась Нина. — Я бы еще поняла, если бы ты сказала «гулящая».
— С твоим-то умом! — причитала мама. — Где ум, Нина? Где он?
А Нине вдруг стало весело:
— «Нет мозгов у тети Вали — очевидно, их украли!»
Мама хлопнула дверью, потом рамой на лестничной клетке. Курит. А ведь столько лет держалась.
— Вот он, мой ум, — шепнула Нина, заглядывая в кроватку. — Ты будешь самым умным, правда?
Невролог Лариса Лавровна пришла ровно в семь, как обещала. У нее было круглое розовое лицо, всё в черных родинках — будто его случайно обрызгали тушью. И голос оказался очень громким.
— Почему вы на меня кричите? — удивилась Нина.
Лариса Лавровна тоже в ответ удивилась:
— Я не кричу! Просто у меня, мамочка, такой голос.
Она развернула Александра, малыш смотрел испуганно куда-то в сторону, поджал к животику тоненькие синие ножки.
Как будто Нина достала из себя сердце и показывала его, голое и мокрое, чужому человеку.
— Мальчик хороший, — услышала она, как из телевизора, голос врача. — Маша наговорила невесть что, а он у вас очень приличный ребенок. Он у вас, мамочка, будет учиться на одни пятерки. Другие дети будут у него списывать, вот увидите. Отличник будет! Медалист!
Она туго запеленала Александра и вручила его Нине, как букет цветов.
— Это очень умный мальчик. Я столько детей в день вижу — я знаю. Я у них всё вижу по глазам.
На прощание Лариса Лавровна посоветовала придумать малышу какое-нибудь домашнее имя.
— Сейчас волна идет — сплошные Александры. Надо отличаться.
Нина придумала — Шур. Три первые буквы фамилии его отца, который остался на мысленных видовых открытках, в Ботаническом саду, на Андреевском спуске и на улице Симона Петлюры, бывшая Коминтерна.У него были необыкновенные руки — невесомые, легкие и ласковые, точно у карманника. Нина, кажется, и увидела вначале эти руки — они гладили кошку, в гостях. Гости были случайные, скучные. Нина сама не помнила, как туда забрела. А он сидел в кресле и гладил кошку — будто рисовал у нее на мордочке дополнительную шерсть. Кошка умирала от блаженства. Потом он пошел провожать Нину, а через месяц она прилетела к нему в Киев. На то время, что жена и дочка проведут в Крыму. Тиха украинская ночь... И Нина тоже умирала от блаженства — но не умерла, а даже привезла с собой в родной город еще одну жизнь.
— И что, Лавровна так и сказала — умный? — не поверила Маша. — Она всех ругает, а потом назначает по сорок уколов и сто массажей. А у тебя, значит, умный?
— Извини, — устыдилась Нина.
Мама тоже не приняла новость всерьез.
— Ум, Нина, проявляется во многом и по-разному. Я не пытаюсь принизить авторитет доктора, но она как-то уж очень разбрасывается прогнозами.
Шур рос спокойным мальчиком. Нина иногда даже забывала о том, что он спит в соседней комнате. Правда, через полгода после своего рождения он вдруг резко перестал спать вообще.
Маша, как опытная матерёшка, советовала бабку-травницу. Мама привела специалиста-профессора, очень важного и совершенно бесполезного — Нине показалось, что живых детей профессор не видел уже долгие годы. Сама она к тому времени уже с ног падала — спать удавалось по несколько минут в день, короткими порциями. Так спал сам Шур.
Он никогда не кричал, не сердился — просто не мог уснуть. Возился в кроватке, перебирал ручками погремушки. Сидеть и ползать начал вовремя, развитие соответствует возрасту, писали в больничных карточках. Но сна — не было.
И тогда Нина решила взять няню. Кроме того, чтобы выспаться, она хотела еще и как можно скорее выйти на работу, пока воспоминания о ценной сотруднице не выветрились из головы начальника. Вот только няня — не котенок бездомный. Так просто не возьмешь. У Маши был печальный опыт, она не советовала чужих рук, но у Маши была еще и свекровь Зинаида Зиновьевна, которую матерёшка за глаза называла Зинатуллой. Зинатулла была безжалостно аккуратной — однажды за пыльное перекати-поле под кроватью Маша получила от нее полноценный нагоняй, хотя зачем заглядывать под кровать в квартире сына, никто не объяснил. Свекровь всю жизнь проработала поваром в школьной столовой и поэтому пересаливала пищу — привыкла к большим объемам. Зато пекла такие булочки — меньше пяти не съешь, честное слово! И дети ее всегда слушались. С такой Зинатуллой можно и без няни.
А мама Нины привозила ей раз в неделю сумки с провизией, и всё. Не могла она смириться, что ее Нина, ее отличница, «ум школы», как выразилась однажды завучиха, так бездарно распорядилась собой.
— На что ты тратишь лучшие годы своей жизни? — мама так страдала, что выражаться могла исключительно проверенными фразами.
В детстве Нине все девчонки завидовали. Форменное платье у нее было плиссированное. Воротнички и манжеты — из кружева ручной работы. А фартук школьный шили на заказ, в ателье. Мама всё это помнила. Сколько сил вложено в эту девочку. Сколько любви. Сколько слез — сама ведь от многого отказалась, чтобы ее вырастить, одна, без помощи. Карьера заколосилась позже, когда ничего уже не надо и не хочется.
А Нина, дура, свернула с магистрали ровно в том же месте, что и мать.
В мае, точно к празднику Победы, Шур пошел. Не ковылял, как другие детки, заваливаясь, а сразу уверенно и четко пересек комнату.
На прогулке ему теперь не хотелось сидеть в коляске, и Нина ходила за ним, склонившись, как актер-кукловод. Иногда Шур, впрочем, милостиво соглашался порыться совочком в песочнице. Нина тут же спешила на скамейку — вот и сейчас поспешно села рядом с двумя женщинами. Они были маминых лет — но у мамы ботокс, тренажерка, Париж. А эти честно ничего не делали, чтобы казаться моложе. Странно, но Нина чувствовала к таким женщинам симпатию, а не осуждала их за лень, как сделала бы мама.
На той, что справа, — заношенная, но еще недавно модная, несомненно, девичья одежда. Трикотажик, звезды из стразов. У подруги — сумочка, тоже явно переданная маме щедрой дочкиной рукой.
Говорили женщины про знаменитый местный торт.
— Я не повезу, наверное, Галя. Торт как торт. Но если в подарок? Как думаешь?
— Он испортится, — буркнула Галя. — Ночь в дороге. И сейчас еще сколько просидим, до поезда.
— А я сразу энтеролу куплю, — засмеялась та, что справа. — Или вот что — я его сначала сама укушу, похожу часа два, а потом уже ребятам дам.
— Вы можете у меня торт оставить, в холодильнике. Я рядом живу, — предложила Нина. Хмурая
Галя разгладила пайетки на курточке и промолчала. А та, что справа, удивилась: ой, а в городе так бывает?
Ее звали Оксана Емельяновна. И всю дорогу до дома Шур ехал у Оксаны Емельяновны на руках. Более того, он заснул у нее на руках, и за тортом в магазин бегала Галя.
Оксана Емельяновна и Галя жили в маленьком городе на севере Урала. О таких городах в столицах стараются не думать — как не думают, например, о смерти. Как отгораживаются от дурных новостей: не думаешь — и нет их.
Правда, смерть потом всё равно придет — вопрос только в том, какая. И новости хорошими не станут. И маленький город на севере Урала, спившийся до самого фундамента, — он тоже существует, пусть и никому не интересен.
Оксана Емельяновна вырастила дочь и сына, но потеряла мужа и работу. В город она приезжала редко — для нее Екатеринбург был как Париж для мамы, поняла Нина. Съездить в «Икею» на бесплатном автобусе, пощупать ткани и поругать швы в каком-нибудь магазине, съесть гамбургер в «Макдоналдсе». И купить домой торт, внукам.
— Ты с ума сошла! — возмущалась мама. Тема ума по-прежнему оставалась актуальной. — Как можно взять няню неизвестно откуда, без рекомендаций!
Нина ее не слушала. И Машу тоже. Всё это было неважно — главное, Шур теперь спал ночью и еще днем — дважды по два часа.
Няню решено было оставить, даже когда Шур пошел в детский сад — мама заплатила вступительный взнос, которого хватило бы на скромный автомобиль. Зато Шур потом автоматически попадал в лучшую городскую школу.
Нина давно вернулась на работу, даже в аспирантуре восстановилась. Жизнь выровнялась, стала понятной, приятно предсказуемой.
Правда, мальчика в детском саду не хвалили.
— Вы не собираетесь забрать Сашу в мае, Нина Николаевна? — спросила однажды воспитательница. — Он не играет с ребятами, всё время с книжкой сидит. На прогулке один ходит. В праздниках не участвует.
Слава Богу, подумала Нина, я и сама в этих праздниках не могу участвовать, даже в качестве зрителя. Всё фальшивое, в цирке и то больше правды. Вслух она, конечно, ничего такого не сказала.
А дома спросила сына:
— Шур, ты выучил стихи для праздника?
— Выучил, — сказал умный мальчик. — Но это очень некрасивые стихи. Их явно не Пушкин писал.
На празднике, куда они всё же явились — еще и бабушка пришла, в шелковом платье, и Оксана Емельяновна, гордая за мальчика, — Шур отказался выходить в центр зала.
— Я здесь прочитаю, сидя, — заявил он. — Не обещаю, что вам это понравится.
И снисходительно отбарабанил четыре строчки, скрестив руки на груди.
Чужие мамы оглядывались на Нину — смотрели кто с сочувствием, кто с осуждением. Оксана Емельяновна громко аплодировала.
Друзей у мальчика не было.
— Они все тупые, — говорил он про своих одногруппников, а потом и одноклассников.
— Все не могут быть тупыми, — спорила Нина, но Шур усмехался:
— Конечно, могут. Ты просто никогда не училась в нашей школе.
Летом после первого класса Нина решила свозить мальчика в Киев. После того поздравлениявосьмилетней давности не было никаких вестей. Отель заказали на улице Коминтерна. Весь отель — несколько комнат на третьем этаже крепкого старинного дома; одну из них и сняла Нина. На стене висела плохая гравюра, вид Андреевского спуска. До квартиры, где зачали Шура, — три минуты неспешным шагом по направлению к вокзалу.
— У тебя что-то связано с этим городом, — заметил Шур. Он сидел в углу комнаты, в кресле. В руках — очередная книжка, Нина боялась посмотреть, какая.
— Ваш мальчик столько читает! — восхищались другие мамы. Как всем нецелованным в смысле культуры людям, ребенок с книжкой был для них символом наивысшей степени школьного развития. Хотя на самом деле это был просто ребенок с книжкой.
Они много гуляли, ходили теми же маршрутами, что и девять тощих лет назад. Владимир всё так же смотрел на Днепр. Андреевский спуск заполонили торговцы с сувенирами — туристов прогоняли сквозь них, как сквозь строй. А отца мальчика встретить не довелось — Нине, конечно, мерещилось повсюду знакомое лицо, бежал по спине горячий страх. Еще подумает, что она специально приехала. Но не случилось. И если бы Нина читала про свою жизнь в книжке, она расстроилась бы в этом месте и погрешила на писателя. А что толку? Жизнь тем и отличается от книжки, что многие сюжеты так и остаются в ней — невостребованные, выцветшие, и пожаловаться некому. И не на кого.
Перед отъездом они отправились в Пирогово, был Медовый Спас. Черные и белые коровы лежали на траве, как шахматные фигуры в проигранной партии. На прилавке высилась гора мертвых пчел.
— Подмор, — объяснил продавец. — На них можно настоечку сделать, лекарство.
Очень грустно было Нине в этой поездке. Она чувствовала себя такой же мертвой, как эти пчелы, — но из нее даже настоечки не сделаешь.
— Мама, — спросил мальчик, — ты тоже думаешь, что каждая душа — христианка?
Продавец подмора дернул плечом. К далеким деревянным мельницам уходили нарядная невестас женихом, фотографом и почему-то с чемоданом.
В воздухе пахло честным шашлыком.
— Я думаю, каждая душа — язычница, — сказала Нина.
— Да, — сказал мальчик. — Люди поэтому и ставят такие огромные памятники, как Родина-Мать, — они для них как древние языческие идолы.
— Почему тебе это интересно?
Шур улыбнулся:
— А это может быть неинтересно?
В родном городе их ждала наскучавшаяся Оксана Емельяновна. И мама Нины их тоже ждала — ей вдруг захотелось устроить праздник в честь дня рождения мальчика. Такой, чтобы не стыдно было. Катание на лимузине, полеты в аэротрубе, снятый на вечер детский театр. Артисты будут играть для гостей, разумеется. Торт, фонарики с желаниями — их надо будет поджечь и выпустить в небо.
— И я, в белом плаще с кровавым подбоем, — сказал мальчик. — Отмените это, бабушка. Не сходите с ума.
Он был с ней на «вы», как и полагается обращаться к бабушке хорошо воспитанному украинскому мальчику. Но при этом сторонился. Не просил ни денег, ни дорогих подарков.
— Странный у вас мальчик, — говорили Нине.
Классу к пятому Шур стал заметно хуже учиться, но читал еще больше, чем в началке, — записался в три библиотеки и все карманные деньги тратил на книги. Компьютер, подозревала Нина, он знал постольку-поскольку.
А еще у мальчика появился друг.
— Придут сегодня вместе, — волновалась, рассказывая новость, Оксана Емельяновна. Она с утра жарила-парила, будто к столу ожидаются не два тощих школьника, а десять мужиков с рабочей смены.
Нина, впрочем, тоже волновалась. И даже бабушка решила заглянуть по такому случаю.
Наконец удар двух портфелей оземь в прихожей — будто мешки с камнями таскают, ворчала Оксана Емельяновна, эх, школа! И в комнате, на глазах трех женщин, появляется такой же невозмутимый, как всегда, Шур, а с ним мальчик — красивый, и этой красотой неприятный. Бывают такие лица — всё в них гармонично и ладно, но хочется не восхищаться этой красотой, а забыть ее поскорее.
Может, дело было в карих глазах — они отсканировали Нину уверенно, как взрослые. Но она не позволила этой мысли укорениться — это ребенок! В гости пришел!
— Мишка интеллектом не блещет, — аттестовал гостя Шур. — Зато в компьютерах разбирается, папа у него айтишник.
Слово «папа» Шур выделил устным курсивом, от которого у Нины поплыло в голове.
От еды мальчики отказались, Оксана Емельяновна едва не плакала. Бабушка тоже чувствовала себя «необслуженной» — она ехала через весь город, привезла фрукты, конфеты, и что ей теперь, с нянькой чаи гонять? Шур и Мишка закрылись в детской, оттуда доносились деловитые пощелкивания и утробный вой старого процессора. Когда оскорбленная бабушка уже почти закрыла за собой дверь, в коридоре появился Шур.
— Бабушка, может, подбросите Мишку до метро? И еще, вы недавно спрашивали, что я хочу на день рожденья. Так вот, мне нужен нормальный комп. А не эти дрова.
Учеба, кажется, наладилась, но теперь сын всё свободное время проводил у компьютера. Ему никто не звонил, на вопросы о Мишке он не отвечал, морщился. Книги использовал только для того, чтобы проявить свое недовольство: когда Оксана Емельяновна или Нина позволяли себе сделать мальчику замечание, он единственным, верным движением — так деревенские косят траву — сшибал книги с полки.
В конце шестого класса Нину вызвали в школу.
На столе у директрисы, похожей на мертвую пчелу, лежали несколько листов под скрепкой. Напротив Нины грызла кожу вокруг ногтей классная руководительница. И еще в кабинете присутствовал педагог по информатике, как он сам себя обозначил.
— Ваш сын, — сказала пчела, — виртуальными средствами оскорбил своего преподавателя.
Нина ахнула, развернулась лицом к информатику.
— Не туда смотрите! — взвизгнула классная. — Он сделал про меня игру, покажите ей, Полина Борисовна!
Директриса протянула Нине распечатанные листы. Подробное описание игры. Нужно попасть мячом в сладко улыбающееся лицо классной, явно взятое из какого-то коллективного снимка. Вместо мяча можно использовать помидор, грязную тряпку или тухлое яйцо.
Классная вдруг схватилась за горло, будто сдерживая рвоту — на самом деле, конечно же, плач.
«Всю себя отдаю детям», — вдруг некстати вспомнилась Нине неизвестно откуда взятая фраза.
— Я не могу, простите.
Выбежала из кабинета. Молодая хорошенькая женщина.
— Не знаю, что нам с вами делать, — сказала Полина Борисовна. — На первый раз надо простить, конечно. Но Саше придется извиниться перед Ольгой Ивановной. Чем она ему не угодила — уж и не знаю!
Педагог по информатике на прощание похлопал Нину по плечу — как ей показалось, одобрительно:
— Я все-таки поражаюсь, какой он у вас умный!
Нина пришла домой неживая, как будто ее бил по лицу грязными тряпками и бросали в нее тухлые яйца — до страшного реальные. А дома ее ждала еще одна новость. Оксана Емельяновна сидела в кухне и плакала.
— Ниночка, ты знаешь, я тебя люблю как дочку. Но я больше не могу. Ты ни при чем, это Шурик. Он стал очень грубым. Он смеется, как я говорю, что делаю. Он... жалуется, что от меня плохо пахнет.
Нина смотрела на эту большую, полную сил женщину и хотела только одного — удержать ее рядом.
— Какая ему нянька, — продолжала Оксана Емельяновна, аккуратно укладывая вещи на дно маленького, будто игрушечного чемодана, — такой жених вырос! Сегодня послал меня на три буквы. Вот я и поеду, домой поеду, Нина. Прости, дочка!
Нина плакала вместе с ней, совала деньги, Оксана Емельяновна страстно отпихивала их, они обнимались — и в конце концов одна уехала, а вторая осталась лбом к окну встречать новую жизнь.
Шур пришел через час.
— Уехала?
— Как ты мог? — крикнула Нина. — Она тебя вырастила!
— Она дура, — спокойно сказал Шур. — Полное отсутствие мозговой активности.
— А что ты в школе вытворяешь? Меня сегодня вызывали к директору!
— Насчет игры, что ли? Ольга Ивановна тоже дура. Идиотка от рождения плюс расстройство психики.
— Зато у тебя психика устойчивая! Почему ты считаешь себя лучше всех, на каком основании? Кто дал тебе право судить людей?
Шур подошел к матери близко, нарушив всякую дистанцию — словно они жили в стране, где так принято.
— Если бы ты знала, как мне осточертело это право, — сказал мальчик. — Я отдал бы всё, чтобы стать таким, как другие.
К девятому классу он опять учился на одни пятерки. Особенно налегал на английский язык. Нина слышала, как во сне Шур разговаривает по-английски — и вспоминала рассказ Куприна про японского шпиона.
А за полгода до окончания школы мальчик объявил, что уходит жить к любимому человеку. Любимым оказался молодой режиссер в белом шарфике — на вид лет сорок. На самом деле тридцать, просто себя не берег.
— Он гений, — объяснил Шур.
— Это преступление, кошмар! Я на него в суд подам!
— Успокойся, мама, конечно же, не подашь. И в школу буду ходить — от Олега добираться быстрее.
С ним было бесполезно спорить. Нина, отчаявшись, написала его отцу в Киев, на старый адрес.
Пусть поможет хотя бы советом! Но не было ни совета, ни ответа. Рассказала Маше и маме. Машка сочувствовала, но слегка злорадствовала — ее дети, пусть и не такие умные, зато к мужикам в шестнадцать лет не переезжают. Милана уже давно жила в мебельной столице мира — Милане. Ролан оканчивал архитектурный. Глафира училась в одиннадцатом классе, выиграла областной конкурс бальных танцев. Мама с виду совсем не переживала, но сразу после разговора вызвала машину и куда-то уехала.
А на другой день сын уже был дома.
— Бабушка неглупа, — сообщил он.
— А я?
— А ты моя мама. Тебе можно быть любой.
Нина хотела сказать ему в ответ то же самое, но не смогла. А сын смотрел куда-то в сторону, думал свое. Такой большой мальчик, плечи широкие — рук не хватит обнять.
Бабушка согласилась оплатить учебу в Англии — и сразу после выпускных Шур улетел в Лондон.
Провожать его приехал талантливый режиссер — зарёванный, как маленькая девочка. Утирал глаза белым шарфом.
Нина и ее мама ехали из аэропорта домой — водитель, который вез их семнадцать лет назад из роддома, поглядывал в зеркало.
«Неужели я всегда теперь буду чувствовать себя такой одинокой?» — думала Нина.
А мама вдруг обняла ее и прижала к себе, как будто хотела отпечататься в ней навсегда.
В Кембридже Шур освоился сразу, ему дали прозвище «Русский гений». Маша, услышав об этом от гордой Нины, расстроилась. Она теперь была увлечена сразу и православием, и эзотерикой всех сортов. Сразу после крещенского купания звала к себе астролога, а после исповеди отправлялась к хиромантке. Она не видела в этом ничего странного и верила во всеобщую неслучайность. А Нина всё чаще думала о том, что вокруг — сплошная случайность. Зачем она, ее жизнь?
В конце мая, возвращаясь с работы через парк, Нина встретила врача Ларису Лавровну — она постарела, но была вполне узнаваема.
— А, помню вас, мамочка! Как мальчик?
— Студент, учится в Кембридже.
— Ну, молодец, мамочка! Я же вам говорила — это будет очень умный мальчик!
На громкий голос Ларисы Лавровны досадливо обернулась пара на скамейке — Нина глянула на них и обомлела. Ее любимый из Киева сидел в двух шагах и вытирал юной девушке уголки глаз — чистил их, как будто кошке. Нину он не узнал, и она, кивнув врачу, пошла прочь.
В песочнице сидел сосредоточенный малыш и ковырял песок лопаткой.
И целое лето, да что там — вся жизнь была впереди, как нетронутый торт в коробке.
Ссылки по теме:
«Завидное чувство Анны Матвеевой» - ГодЛитературы.РФ, 15.07.2015
«Каково войти в «Большую книгу» дважды?» - ГодЛитературы.РФ, 14.07.2015
««Большая книга» пошла в историю» - ГодЛитературы.РФ, 19.05.2015
