Забытый и незабвенный. Алексей Апухтин. 27 ноября

Текст: Дмитрий Шеваров

Коллаж: ГодЛитературы.РФ

Публикация 2015 года

Апухтину не надо было предсказывать свое забвение. Он успел почувствовать его на себе. Поэт был одним из инициаторов установки в Москве памятника Пушкину, много хлопотал об этом, собирал деньги. Но Апухтина не оказалось в списках приглашенных на торжественное открытие. 6 июня 1880 года он пишет письмо своему другу и, пытаясь взглянуть на ситуацию иронически, рассказывает о себе в третьем лице: "Пока на бульваре открывали памятник великому поэту, поэт Апухтин сидел на своем диване и томился размышлениями самого грустного свойства. Чтобы развлечься, он надел белый халат, зажег все свечи и начал декламировать любимые стихи Пушкина, переходя из кресла на кресло и проливая обильные слезы..."

Алексей Николаевич был домоседом и за всю жизнь совершил два-три путешествия. Самым важным из них он считал поездку в Святогорский монастырь на могилу Пушкина.

Из неоконченного романа Алексея Апухтина

"Возвратясь поздно ночью с какого-то бала, графиня Хотынцева прошла прямо в комнату мужа, зажгла все свечи и, растолкав графа, сказала:

- Базиль, могу сообщить тебе важную новость. Сейчас княгиня Марья Захаровна сказала мне, что никаких перемен больше не будет. Правительство и без того дало много свободы. Теперь за границу может ехать всякий, кто хочет, офицеры гуляют в пальто и фуражках и все курят на улице. Чего же им еще? А мужиков решено освободить через пятьдесят лет. Я нарочно тебя разбудила, чтобы ты мог спать спокойно..."

Из стихов Алексея Апухтина

Сухие, редкие, нечаянные встречи,

Пустой, ничтожный разговор,

Твои умышленно-уклончивые речи,

И твой намеренно-холодный,

строгий взор, -

Все говорит, что надо нам расстаться,

Что счастье было и прошло...

Но в этом так же горько мне сознаться,

Как кончить с жизнью тяжело.

Так в детстве, помню я, когда меня будили

И зимний день глядел в замерзшее окно, -

О, как остаться там уста мои молили,

Где так тепло, уютно и темно!

В подушки прятался я, плача от волненья,

Дневной тревогой оглушен,

И засыпал, счастливый на мгновенье,

Стараясь на лету поймать недавний сон,

Бояся потерять ребяческие бредни...

Такой же детский страх теперь

объял меня.

Прости мне этот сон последний

При свете тусклого, грозящего мне дня!

* * *

Хоть стих наш устарел, но преклони

свой слух

И знай, что их уж нет, когда-то

бодро певших,

Их песня замерла, и взор у них потух,

И перья выпали из рук окоченевших!

Но смерть не все взяла. Средь этих урн

и плит

Неизгладимый след минувших дней

таится;

Все струны порвались, но звук еще дрожит,

И жертвенник погас, но дым еще струится.

Оригинал статьи: "Российская газета"