Стивен Фрай, гений идеального детства

Текст: Шаши Мартынова

Фото: Стивен Фрай, перевоплотившийся в Оскара Уайльда, фильм «Уайльд», Великобритания, 1997 г./kinopoisk.ru

В начале лета в издательстве «Фантом-пресс» вышла книга Стивена Фрая «Миф. Греческие мифы в пересказе». Поклонники одного из самых узнаваемых британцев современности не обманулись в ожиданиях: Фрай вновь предложил им и умное, и развлекательное чтение, в котором самого Фрая достаточно, но не чересчур (поклонники возразили бы, что Фрая много не бывает). Кроме того, это очередной повод задаться вопросом, в чем же секрет этого человека-оркестра и одного из мощнейших современных символов всего британского. Мы попросили поразмышлять об этом человека, знакомого с предметом не понаслышке: издателя, редактора и переводчицу — в том числе «Мифа» - Шаши Мартынову.

К Стивену Фраю публика во всем мире относится по-разному, в широчайшем диапазоне — хотя, по моим наблюдениям, его чаще обожают, чем нет, — поскольку совсем никак к нему не относиться труднее всего. Фрай, во-первых, непрерывно дает массу поводов оценивать плоды своих творческих и человеческих усилий, а во-вторых, эти усилия воплощаются как раз в тех областях, где мы — простите за это обобщение — склонны считать себя самих если не умельцами, то опытными потребителями. Пиши Фрай сложные живописные полотна, танцуй в классическом балете или читай лекции по байесовскому программированию, и не будь он сам целиком высказыванием, им бы, наверное, почтительно восхищались, но такой вот особой человеческой связи, будто он знаменитый родственник или приятель, с ним не возникало бы. Но

Фрай снимается в кино, сочиняет сценарии мюзиклов, придумывает и ведет телепрограммы, пишет книги, озвучивает легендарные тексты других авторов — и отважно предлагает себя как воплощенное мнение по массе острых вопросов, о которых у публики тоже прорва своих мнений, хотя многие, даже если бы им дали возможность, предпочли бы не подставляться.

Фрай, иными словами, производит гору культурного продукта в тех каналах, где мы, получатели этого продукта, легко и охотно оцениваем, сравниваем, а заодно и переносим свое отношение на того, кто его нам предложил, — на автора.

Гений ли Фрай, каким его склонны считать многие его поклонники? Словарно «гений» — человек, наделенный высшей творческой способностью, и сразу ясно, что спорить на тему, гений тот или иной человек или нет, равносильно спорам об оттенках синего. Сама я для себя определяю гений с другого конца: до какой степени та или иная творческая способность диктует человеку образ его жизни, определяет его привычки и мотивы поступков, социальные навыки и прочие впрямую не связанные с творчеством черты. Гений, как я это понимаю, — человек, занятый почти исключительно обслуживанием собственного дара; все остальное в его жизни вторично и, по мере возможности, должно быть нейтрализовано или устранено с минимальными усилиями. Никакой оценки «хорошо — плохо» я этому выносить не хочу, она абсурдна и никчемна. Удобно или неудобно окружающим с таким человеком — дело этих окружающих, и, подозреваю, удобно далеко не всегда, но и предполагать, что люди приходят в этот мир исключительно для того, чтобы не создавать никаких возмущений в окружающей среде, тоже довольно нелепо.

Так вот, Фрай, судя по той части его жизни, которую он считает нужным и допустимым обнародовать, и с поправкой на такое определение гения — необычайно одаренный человек, в десятке направлений, а гений он лишь в одном. Я бы назвала его гением идеального детства.

Гений идеального детства — способность и готовность отважно и весело браться за все, к чему возникает тяга, желание пробовать, и бесстрашие перед неизбежными ошибками, промахами и неудачами. Это, конечно, громадный дар, который, как и любой другой, необходимо развивать, приносить ему жертвы и попутно много заниматься собственным сознанием — его качеством и количеством. О физическом детстве Фрая я могу судить, как и все, кто не знал Фрая в то время лично, только по его словам, письменным и устным. Насколько я понимаю, детство у него было вполне благополучное, однако вырос он в той же западной культуре, что и все мы, а потому, как и большинству из нас, не позволять в себе уснуть этому самому детству — когда все интересно, материальная целесообразность собственных действий вторична, а неудачи и ошибки не грозят крахом всей жизни — ему пришлось и приходится, как многим из нас.

Именно это, мне кажется, и есть гений Фрая — в моем определении гения. То, что достается нам как результаты его пожизненного личного творческого фестиваля, — внуки его гения, дети его одаренностей. Вот эта его черта — восторженная, вечно юная готовность браться за все, что увлекает и интересует, — и есть его гений. Мне доводилось слышать скептическое хмыканье на этот счет: дескать, вольно ж, денег куры не клюют, детей нет, сам себе хозяин, чего б не развлекаться всеми доступными способами. Так штука именно в том, что этот гений идеального детства ничем не отличается от даровитости больших скрипачей, краснодеревщиков или резчиков по металлу; он просто не отец, а дед материальных плодов, которыми мы восхищаемся и по которым судим о даровитости, прилежании и мастерстве их создателей.

Сравнивать Фрая с Оскаром Уайльдом — за пределами биографических перекличек — имеет смысл как раз в этом: Фрай, как и Уайльд, — сам одно сплошное явление, человек — ярмарка-даров, и сумма его мнений и публичных высказываний — такая же часть его гения идеального детства, как озвучка книг или роль Дживса. И, думаю, как раз эта свобода и есть электричество, благодаря которому светится изнутри все, за что берется Фрай. А его многочисленные дарования — это яркие и качественные абажуры, через которые свет идеального детства озаряет наши завороженные лица.