Текст: ГодЛитературы.РФ
Фото Викрама Сета предоставлено Андреем Олеаром
В 1986 году американский писатель индийского происхождения Викрам Сет выпустил необычную книгу: толстый роман "Золотые ворота" ("The Golden Gate"). Ee главный герой - благополучный сан-францисский яппи времен бурного взлета "Кремневой долины", вдруг обнаруживший тщету своих жизненных установок.
Необычность романа, однако, состояла не в сюжете, а в том, что написан он... классической онегинской строфой. Хотя Викрам Сет не имел никакого отношения к России и к русской литературе, а "Онегина" читал в английском переводе. Хотя выбор им онегинской строфы вполне объясним: ведь 26-летний калифорниец Джон - в каком-то смысле потомок 26-летнего Онегина: такой же "лишний человек" в благополучнейшем обществе.
Четверть века спустя томский издатель и переводчик Андрей Олеар "вернул" заморского "потомка Онегина" на родину, переведя огромный роман и издав его в виде двух изящных миниатюрных томиков.
При этом переводчик сознательно отказался от одного из принципов автора: полная и точная классическая рифма. Как объясняет сам Олеар, за двести лет поэтический арсенал сильно расширился, и цепляться за устарелые правила просто нелепо.
В переводе, как известно, не бывает окончательных решений; так что, возможно, нас ждут новые "Золотые ворота", переводчик которых будет исходить из иных эстетических установок. А пока что мы публикуем первые девять онегинских строф олеаровского перевода - как необычное свидетельство восхищения пушкинским гением, преодолевающим время, расстояние и языковый барьер.
1.1
О, как роман начать приятно
так: «Здравствуй, Муза! Некто Джон
жил-был себе в восьмидесятых.
Героем нашим станет он».
Джон - в двадцать шесть - в ряду немногих
Успешных; ныне одинокий,
о чём-то думая, идёт
аллеей «Золотых Ворот».
Вдруг мимо свистнул мяч. Однако,
Чуть-чуть левей - прощай мозги!
Что только повод для тоски -
узнаешь всех, кто б не заплакал.
Джон вздрогнул и, вздохнув: «Увы…»,
Всё выбросил из головы.
1.2
По микромира коридорам
Блуждает мысль (а с нею Джон):
«Оставить мир, любой в котором
Песчинка, жалок и смешон.
Ведь человек, понять нетрудно,
лишь мегабайт, наносекунда
в Программе. Микс из цифр и букв
есть наша жизнь…» Стервятник круг
дочерчивал на кальке неба,
как грифель в циркуле сосны,
и облаков тугие сны
манили взор туда, где не был
ещё он, - чтоб, скрестясь с грозой,
упасть нежданною слезой.
1.3
Джон смотрится отменно в строгом.
Глубокий голос. Горд. Умён.
Есть силы вкалывать помногу,
и пластиковый медальон -
как будто дал обет - на шее.
Пусть и без головокруженья
счёт в банке, все оплаты - в срок.
Трусцою бегает как бог.
Готовит редко сам. Не курит.
Что пиво, что святых отцов -
не терпит, впрочем, как глупцов -
и в жизни, и в литературе.
Друзья твердят: «Педант! Вопрос
один: что в нем находит босс?»
1.4.
Блондин. Взгляд - сталь. Видна порода.
Нетерпелив. Идеен. Джон -
с отменным вкусом от природы.
Самоуверен. На рожон
нередко лезть готов. Диктуя
стиль, знает, что за ветер дует
на бирже, в моде, - всё равно.
Он - чёрно-белое кино:
в его природе страстной как-то
соединились вздор и шарм;
вполне безвредная душа,
у коей вспыльчивый характер.
Сердец разбито много, но
похоже, что уже давно.
1.5
Джон видит частный гребень ливня
в вихрах зелёного холма.
Цвета холмов вокруг залива
еще не тронула зима.
Он бегал здесь мальчишкой. Тайна
далеких дней ему случайно
открылась…Парк был странно тих.
Разбитый в старых дюнах, их
не подпуская к океану,
он сходит зеленью туда,
где шумно возится вода
и ежедневно птицы тянут
пунктиры на закат….Парк…Тьма
в нём зарождается сама.
1.6
В ночь пятницы свободен город
для наслаждений. Только Джон
так остро чует, как за ворот
ползёт тоска. Он здесь чужой.
Есть дом, где никого нет дома;
ни строчки нет из Оклахомы
от матери, и от отца
из Англии - ни письмеца.
Джон пишет в «Таймс»: «Преступный сговор
Почтовых служб… - (Тем хоть бы хны!) -
Скорей письмо дойдёт с Луны,
чем с побережья!» Право слово,
всегда, где почта, там жульё.
Слов не хватает клясть её.
1.7.
Бродить нетрудно в одиночку,
но как-то грустно одному
в кафе «Мороженное». Очень
восторженно, назло ему,
влюблённых пара идиотов
грызёт по очереди что-то.
Глазеть на них совсем не впрок -
Полезней тыквенный пирог,
двойная порция. Однако
терзают дружно хмурый взгляд
семейство, школьницы и - в ряд -
клон Кастро (хиппи) и собака.
Двоих достаточно уже,
чтоб гнусно стало на душе.
1.8.
Он дома ищет утешенья
у старых «Битлз» и «Пинк Флойд»,
но «Money» - повод к раздраженью,
а «Girl» - к проблемам с головой.
Да вот хандра его по части
не денег: в них не много счастья.
Он шепчет: «Деньги - как дерьмо,
что лезет под ноги само» -
и топит в джине мысль всё ту же.
Лекарством от душевных ран
никак не может быть стакан.
Нет, здесь билет, пожалуй, нужен
в один конец, и… до Луны,
её обратной стороны.
1.9
Он вспомнил колледж, друга Фила,
коллег из Беркли, ночи, где
скандалов, споров, виски было
полно в пивбарах и… везде.
Увы, давно по всей Долине
таких не сыщется в помине -
безумных, дерзких, молодых…
Отсюда тянутся следы
в богатство, власть… Отсюда - вера,
что с двух концов палят свечу,
что будущее по плечу
и дружба вовсе не химера…
Бог Джона - чип! Ему молясь,
Джон над собой теряет власть.
