Текст: Наталья Соколова/РГ
Фото: Сергей Маковецкий в спектакле Камы Гинкаса «Жизнь прекрасна. По Чехову», 2010 г./tvkultura.ru
Сергей Маковецкий: Летом читал сценарии. Много сценариев. Но вообще постоянно перечитываю Чехова. Я его очень люблю. Особенно рассказы. Когда мы много лет назад начали репетировать «Черного монаха» с Камой Гинкасом, где я играл Коврина, я взглянул на Чехова иначе. Чехов не любит сантиментов, на мой взгляд, у него всегда очень жесткие предлагаемые обстоятельства. Антон Павлович не был тем, каким его очень часто подают, - интеллигентом в очках. Он был очень жестким, циничным в меру, а иногда даже и не в меру. Ему приходили письма, в которых женщины писали, что готовы покончить с собой. «Да не обращайте внимания на такой пустячок», - отвечал Чехов. Циник, но все равно при этом романтик.
ИЗ РАССКАЗА «ЧЕРНЫЙ МОНАХ» АНТОНА ЧЕХОВА:
Андрей Васильич Коврин, магистр, утомился и расстроил себе нервы. Он не лечился, но как-то вскользь, за бутылкой вина, поговорил с приятелем доктором, и тот посоветовал ему провести весну и лето в деревне. Кстати же пришло длинное письмо от Тани Песоцкой, которая просила его приехать в Борисовку и погостить. И он решил, что ему в самом деле нужно проехаться.
Сначала - это было в апреле - он поехал к себе, в свою родовую Ковринку, и здесь прожил в уединении три недели; потом, дождавшись хорошей дороги, отправился на лошадях к своему бывшему опекуну и воспитателю Песоцкому, известному в России садоводу. От Ковринки до Борисовки, где жили Песоцкие, считалось не больше семидесяти верст, и ехать по мягкой весенней дороге в покойной рессорной коляске было истинным наслаждением.
Дом у Песоцкого был громадный, с колоннами, со львами, на которых облупилась штукатурка, и с фрачным лакеем у подъезда. Старинный парк, угрюмый и строгий, разбитый на английский манер, тянулся чуть ли не на целую версту от дома до реки и здесь оканчивался обрывистым, крутым глинистым берегом, на котором росли сосны с обнажившимися корнями, похожими на мохнатые лапы; внизу нелюдимо блестела вода, носились с жалобным писком кулики, и всегда тут было такое настроение, что хоть садись и балладу пиши. Зато около самого дома, во дворе и в фруктовом саду, который вместе с питомниками занимал десятин тридцать, было весело и жизнерадостно даже в дурную погоду. Таких удивительных роз, лилий, камелий, таких тюльпанов всевозможных цветов, начиная с ярко-белого и кончая черным как сажа, вообще такого богатства цветов, как у Песоцкого, Коврину не случалось видеть нигде в другом месте. Весна была еще только в начале, и самая настоящая роскошь цветников пряталась еще в теплицах, но уж и того, что цвело вдоль аллей и там и сям на клумбах, было достаточно, чтобы, гуляя по саду, почувствовать себя в царстве нежных красок, особенно в ранние часы, когда на каждом лепестке сверкала роса…
Отрывок приводится по книге: Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения в восемнадцати томах. Том восьмой (1892–1894). - М.: Наука, 1985.
