Отметивший в этом году 60-летие Адам Поморский (Варшава) - польский переводчик с русского, немецкого, английского, белорусского и украинского языков. Значительная часть переводов Поморского - творения знаменитых русских модернистов, в том числе Хлебникова, Ахматовой и Мандельштама. Литературные успехи сделали Поморского главой Польского ПЕН-Клуба и лауреатом «Международной отметины» имени Давида Бурлюка. Но в его копилке - не только авторы русского авангарда, но и классики, среди которых особое место отводится Достоевскому. В переводе Поморского по польскому радио транслировались «Братья Карамазовы» и «Бесы». Эти романы и раньше издавались на польском языке, но интерпретация Поморского признана многими издателями Польши лучшей, даже «конгениальной», по мнению издательства «Знак». Порталу ГодЛитературы.РФ Адам Поморский рассказал о старом и новом в книге и читателе, о модернизме и рассыпанных кубиках.
Интервью и перевод с польского: Настасья Брицына
Фото с сайта Польского ПЕН-клуба (www.penclub.com.pl)
Вы занимаетесь русской литературой, потому что она вам интересна сама по себе? Или «пользуетесь» тем, что владеете русским языком?
Адам Поморский: Но я перевожу не только русскую литературу. Скорее, это вопрос времени.В шестидесятых годах поляки читали Окуджаву так, как, может быть, в СССР не читали.
А как сейчас они нас читают?
Адам Поморский: Активно. И классиков, и современных авторов. Недавно «Бесов» и «Братьев Карамазовых» можно было услышать на радиостанции Kultura (в переводе Поморского - Н.Б.). Романы целиком были прочитаны за девять месяцев, ребенка можно успеть родить, и каждая программа находила немало слушателей: до меня и актера Адама Ференцы, который зачитывал эти романы, доходили отзывы из самой глубинки. Какие тут могут быть опасения насчет популярности русской литературы? Более того, около двух лет назад в Польше самым великим романом двадцатого века был признан роман «Мастер и Маргарита». Так что можете совершенно не беспокоиться.
А как изменился польский рынок книги за последние десятилетия?
Адам Поморский: Колоссально. К «светлой памяти» того строя, которого молодое поколение, к счастью, не помнит, нужно заметить, что раньше вообще не было свободного книжного рынка - был строгий регламент. Ежегодно мы издавали одну треть переводов классиков-«капиталистов» (значит, Гете, к примеру, - «капиталист»), и две трети переводов «социалистов» (и это значит, что Гете был «социалистом», поскольку, к счастью, была ГДР). А в девяностых у нас произошла пертурбация рынка - он стал свободным.
И русских авторов по-прежнему продолжали активно покупать?
Адам Поморский: Я бы не сказал, что в отношении к русским авторам в Польше что-то поменялось. Я уже сказал, что поляки интересуются отнюдь не только русской классикой, но и современными авторами - в книжных магазинах вы встретите абсолютный канон сегодняшней русской литературы: Пелевин, Улицкая, Сорокин, Ерофеев (один и второй), даже Прилепин. В общем, все те же, что и в России.
А тираж у этих книг большой?
Адам Поморский: Средний, но не меньше, чем остальных. Видите ли, польский книжный рынок сейчас вообще очень, я бы сказал, мелкий. И это кризис не спроса, а предложения. В Польше так ослабла книжная инфраструктура, что даже развитие электронной книжки не возмещает этих потерь.
А чем вы сейчас занимаетесь?
Адам Поморский: Я работаю над новым польским переводом «Котлована» Платонова; перевожу российских классиков: Тютчева, Баратынского, Пушкина, Фета, Случевского. Еще занимаюсь поэзией романтиков. Я думаю, неплохо, иметь под рукой хрестоматию по всему европейскому романтизму - немецкому, английскому, французскому, русскому.
Вы сами выбираете книги для перевода?
Адам Поморский: Когда как. Часто бывает, что издательство заказывает то, что я и сам собирался перевести - так, например, в случае с Платоновым.
Платонов - необычный выбор, этот автор сейчас не очень востребован, читатели часто сетуют на его «сложность».
Адам Поморский: А какой крупный писатель не сложный? Но это не значит, что он усложняет читателю жизнь...Что-то случилось с нами всеми. Мы вообще отучились читать модернизм.
Не постмодернизм, не постпостмодернизм и прочие глупости, я говорю именно о модернизме. На уровне сознания мы сейчас находимся в конце реалистической эпохи, даже не натуралистической - то есть в конце девятнадцатого века. Такие у нас вкусы. Как будто и не было перелома, совершенного символистами, не было Серебряного века. А ведь модернизм - фундамент современной литературы. Потеряв модернизм, мы потеряли ощущение того, что является великой современной литературой.
Но почему же, если это фундамент, то мы так невосприимчивы к нему?
Адам Поморский: Потому что нас этому никто не учит. В школах читают Шолохова, Горького, и образ двадцатого века связан только с именами писателей этого лагеря, официального канона. Но где же Набоков, Замятин, тот же Платонов? А Белый - уже не прозаик, только поэт? И вряд ли Ремизов или Бабель появятся в школьной программе. В литературе, можно сказать, так же, как в живописи: вершина современного изобразительного искусства - это кубизм, который уже сто лет не существует.
В литературе так же с модернизмом - его уже нет, нет и знания о нем. Потому для нас «нечитабельно» все, что создала современность. Ведь, что получается, когда мы вырываем из круга своего чтения модернизм? Мы вынимаем кирпичики из стены, а затем строим эту стену заново, но получается по-другому, потому что по дороге мы теряем целый тип мышления и его трагедию. Остается лишь, я бы сказал, постмодернистский «газон» - есть все одновременно, но цельности нет. Просто кубики, рассыпанные по полу, которыми мы играемся. Так мы игнорируем исторический процесс. И все, что мы воображаем, что понимаем - на самом деле узурпация действительности. Нет уже процедуры понимания, есть самоубеждение, что мы понимаем.
Но ведь вы переводите модернистов. И у вас тоже лишь самоубеждение, что вы их понимаете?
Адам Поморский: Я стараюсь понимать. У меня обязанность и потребность понимания.
Давайте заглянем в еще более раннюю эпоху - реалистическую. Там есть Достоевский, и вы не только переводите его, вы пишете о нем. Я имею в виду ваш труд «Скептик в аду».
Адам Поморский: Да, там я пишу и о Пушкине, и Достоевском как о скептиках. Живя в аду, откуда им не убежать, они мыслят критически.
А почему вы взялись переводить у Достоевского романы, которые уже неоднократно переводили до вас? И «Бесы», и «Братья Карамазовы».
Прежде всего, стиль. У предыдущих переводов - «газетный» язык, и потеряна вся экспрессия прозы Достоевского. А кроме того, это писатель, о котором нужно постоянно напоминать. Его произведения - не нечто давно отзвучавшее. Они важны всегда.
Недавно прошел Международный конкурс переводчиков поэзии Виславы Шимборской, где вы были главой жюри. Расскажите о вашем впечатлении от нового поколения переводчиков.
Адам Поморский: Я замечаю «разглаживание» стиля, язык упрощается, он становится как будто бы из интернета. И когда они переводят классику таким языком, получается та самая «газета», о которой я говорил. Пишут так, как говорится, а не так, как пишется. Понятие литературного языка исчезло. Раньше интеллигенция имела свою социальную языковую норму, которая и называлась литературным языком. Затем интеллигенция перестала быть общественной группой, создающей эту норму. И все завертелось в стилистическом хаосе.
Мы с вами приходим к очень пессимистичным выводам. А как все-таки не «вертеться в хаосе», не «рассыпать кубики»?
Адам Поморский: Только думая. Это проблема стара, как мир.
