Текст: Михаил Визель/ГодЛитературы.РФ
Фото: сайт Владимира Сорокина/srkn.ru
Молодой ниспровергатель, становящийся к зрелым годам мэтром, - обычный путь большого писателя. Достаточно вспомнить Виктора Гюго, начинавшего как ультраромантик-революционер, одно публичное появление которого на премьера в Гранд-Опера в алом бархатом жилете (вместо положенного под фрак белого крахмального) вызывало скандал, а закончившего академиком и консерватором. Или Гюнтера Грасса, начинавшего как скульптор и поэт-авангардист, а закончившего лауреатом Нобелевской премии, чью репутацию не могли поколебать уже никакие резкие заявления и саморазоблачения. Но русским писателям редко удается пройти этот путь полностью. Они или слишком рано умирают, как Пушкин, Гоголь и тем более как Лермонтов. Или с первых же произведений становится понятно, что перед нами - будущий классик, как то было с поручиком Толстым, доктором Чеховым или куда более близкими нам Шукшиным или Трифоновым. И, наконец, не так уж редка ситуация, когда писатель до седин чурается официального признания и подобающего ему статуса. Как Венедикт Ерофеев, как по-прежнему избегающий публичности Виктор Пелевин или - совсем уж запущенный случай - седой задира Лимонов.
Владимир Георгиевич Сорокин - счастливое исключение. Он тоже, как и Лимонов, тщательно выстраивает имидж - всю жизнь носит длинные кудри, совсем ныне поседелые, и мефистофельскую бородку, но с былым концептуалистом, кумиром западных славистов и заложником скандалов теперь уже имеет мало общего. Произошло это не сразу. А в несколько приемов.
1. Радикал-нонконформист, 1979–1990
Как и большинство молодых горожан мужского пола второй половины XX века из интеллигентной, но не артистической семьи, Володя Сорокин закончил технический ВУЗ. Но инженером работать не собирался - а вместо этого устроился худредом в журнал «Смена». Откуда, если верить официальной биографии, его через год «попросили» за отказ вступать в комсомол. Что, с одной стороны вполне логично, потому что относительно либеральный и массовый журнал считался органом ЦК ВЛКСМ, а с житейской точки зрения - довольно глупо; из комсомола, если кто забыл, положен было выходить в 27 лет, так что Володе оставалось проходить на комсомольские собрания не больше чем два-три года. Но Сорокин, писавший стихи и рассказы с отрочества, тогда же, в конце семидесятых, вошел в «круг» (тогда не было слова «тусовка») московских художников-концептуалистов и житейской выгодой пренебрегал.
К этому времени относятся самые зубодробительные его произведения: романы «Норма» (1983), «Тридцатая любовь Марины» (1984) «Роман» (1989), сборник рассказов «Первый субботник» (1983). По всем законам концептуального искусства, эти романы и рассказы - не столько тексты (хотя порой они весьма объемистые), сколько жесты. Описывая немыслимые по жестокости и мерзости вещи (пресловутое «калоедство» - даже не
самое забористое из них), причем описывая нарочито «правильным» языком правоверного соцреализма, молодой ниспровергатель сознательно делает именно то, чего делать категорически нельзя. Примерно так же, как один из его героев, секретарь райкома, который, проведя встречу с партийной ячейкой завода, вскакивает на стол и испражняется на глазах у потрясенного парторга. Сорокин последовательно разрушает канон - вслед за которым разрушается и сам язык: советские клише превращаются в бессмысленный набор кубиков-штампов.
2. Востребованный модный автор, 1990–2005
К началу перестройки, в 1985 году, Сорокину исполнилось 30. У него устойчивая репутация в узком кругу, обеспечиваемая этой репутацией приличная (во всех смыслах) работа художника-оформителя и книжного графика. Но вместе с перестройкой хлынула гласность. Концептуальные тексты начали печатать, сначала за границей (первая публикация - роман «Очередь», в парижском издательстве Синявского и Розановой «Синтаксис», 1985), потом в «полузагранице» (первая формально советская публикация - подборка рассказов в рижском журнале «Родник» в 1989 году), в 1990 - пьеса «Пельмени»вышла в московском элитарном журнале «Искусство кино», а потом публикации хлынули одна за другой. Зарубежные филологи пришли в восторг от текстов, в которых все родовые признаки постмодернизма просматривались как на ладони и все штампы соцреализма оказались собраны воедино, - очень удобно для анализа! Что дало повод поэту Тимуру Кибирову (принадлежащему, впрочем, к тому же кругу) ехидничать: «концептуалист, чьи тексты чтит всяк сущий здесь славист». Физическим выражением этой славы стало собрание сочинений - изумительный толстенный двухтомник с портретом длинногокудрого писателя на корешке, вышедший в Москве, в модном интеллектуальном издательстве Ad Marginem прямо перед кризисом 98-го года (переизданный в 2003 году уже в виде трехтомника).
Что касается произведений того времени, в них стало меньше эпатажа (точнее, все присущие Сорокину натуралистические описания перестали уже кого-либо эпатировать) и больше метафизики. Во всяком случае, того, что сам Сорокин определяет как «метафизика», - то есть нечто, лежащее за «физикой», реальностью привычного нам мира.
В 1994 году выходят «Сердца четырех», в 1999 - «Голубое сало», а в 2002–2005 - величественная «ледяная трилогия» («Лед», «Путь Бро», «23000») - романы, по которым, весьма вероятно, российские «лихие девяностые» и будут изучаться лет через пятьдесят - когда современники умрут и никого не будет уже удивлять ледяной молот, которым героев бьют в сердце, чтобы «разбудить» их, и клоны писателей, из которых добывают загадочное голубое сало.
Клоны, надо cказать, становятся еще одной сквозной темой Сорокина. Не хочется уподобляться тем самым славистам-аналитикам, но большой соблазн связать интерес к этой теме с тем фактом, что у Сорокина подрастают дочери-близнецы.
В 1997 году появляется пьеса «Достоевский-трип» - о бомжах, которые «торчат» на русской классике. В 2001 году выходят сразу два высокобюджетных фильма по сценариям Сорокина - «Москва» и «Копейка». В 2004 году артхаусный фильм по его сценарию «4» получает главный приз престижного европейского фестиваля, а чуть позже случается нечто вообще невероятное - Большой театр заказывает прозаику (!) написать либретто (!!) для современной оперы (!!!). Премьера «Детей Розенталя» состоялась весной 2005 года и сопровождалась показушными скандалами, о которых сейчас нет смысла вспоминать. Они были срежиссированны совсем посторонними людьми, но объективно, несмотря на пережитые неприятные минуты, пошли Сорокину только на пользу - и в смысле пиара и, главное, в творческом плане.
3. Пророк и выразитель, 2005–2013
В 2006 году Сорокин публикует в издательстве «Захаров» небольшую повесть «День опричника». В которой описывается, как в недалеком будущем в России, отгородившейся от всего мира Стеной, возродится сословная монархия, и место всяких дурацких министерств и ведомств займут верные слуги государевы, а допрежь всего - грозные опричники, вершащие слово и дело государево на китайских «мерседесах» с привязанными к капотам собачьими головами.
Начинается повесть с того, что главный герой, опричник Андрей Комяга, с трудом просыпается под звуки стоящего на его «мобиле» сигнала - резкого щелчка кнута в пыточной избе. Таким резким щелчком оказалась для русских читателей и сама эта небольшая повесть. Слова о том, что Россия сползает в новое средневековье, а чиновничество на полном серьезе вообразило себя князьями да боярами, звучали и раньше (первый раз - еще в 1996 году, в песне Гребенщикова "Древнерусская тоска": "все бояре на "Тойотах" издают "PlayBoy" и "Vogue", Продав леса и нефть на Запад, СС20 - на Восток"), но после выхода «Дня опричника» из парадоксальной шутки и поэтического образа они превратились в общее место - настолько очевидное, что его нет нужды повторять.
Через два года Сорокин снова возвращается в мир «Дня опричника» в сборнике рассказов «Сахарный Кремль», а еще через два года, в 2010 году, делает в как-бы-чеховской повести «Метель» еще одно грозное пророчество: барин-доктор и мужик-возница гибнут, занесённые метелью, и их драгоценных «маленьких лошадок», сани и всё, что в них есть, прибирают к рукам спокойно выжидающие своего часа китайцы. (Впрочем, интерес к «китайской теме» был заявлен еще в «Голубом сале»). За эту небольшую повесть Сорокин получил вторую премию «Большой книги», - и это выглядело скорее как награда «по совокупности», как и полученная им в 2005 году негосударственная премия «Либерти».
4. Классик, 2013 –
Осенью 2013 года Владимир Сорокин публикует огромный роман «Теллурия». Он стал шагом вперед по отношению к хронотопу «Дня опричника»: в нем описывается мир, возникший на развалинах воскресшей было Российской империи. Мир этот пестр, хаотичен, раздроблен на мельчайшие осколки. Вместо единого человечества появился
целый набор великанов, «маленьких», полузверей-зооморфов и одушевленных фаллосов; вместо больших европейских государств - целый конгломерат княжеств, халифатов и даже свой крохотный СССР - Сталинская Советская Социалистическая Республика. Основная статья экономики которой - туризм для ностальгирующих по старым добрым временам и готовых отправиться туда при помощи галлюциногенного гвоздя из редкоземельного металла теллура, забитого в череп.
В смысле художественном «Теллурия» столь же решительным шагом вперед не стала - в ней используются приемы и идеи, накопленные писателем за годы работы. Разбитый на не связанные друг с другом главки большой текст прошит автореминисценциями, порою доходящими до автопародии, и до сиюминутной сатиры на реальных людей, чего матерый концептуалист себе раньше не позволял. Но это уже не имело значения. «Теллурия» - первый роман, выпущенный Сорокиным в статусе классика. Что сразу влекло за собой 20-тысячный стартовый тираж (немыслимый для «серьезного» прозаика), повышенное внимание прессы, первые места в топах продаж, и, не в последнюю очередь - право провести рискованный перформанс с обнажёнкой на самой престижной арт-площадке мира, венецианском биеннале.
Что дальше? Шестьдесят лет для писателя - художественная зрелость, время настоящего расцвета. Мы поздравляем Владимира Георгиевича и желаем ему - и себе - новых книг. С клонами или без.
Сайт по теме:
ВЛДМР СРКН - официальный сайт Владимира Сорокина
