Текст и интервью: Андрей Мягков
Фрагмент романа предоставлен оргкомитетом премии «Национальный бестселлер»
«Кот в мешке» Александра Козлова — тот самый случай, когда текст хочется скромно порекомендовать и не распинаться попусту. Ничего выдающегося в повести нет, но и чего-то, за что ее нестерпимо хочется пожурить, также не наблюдается — лишь внятная увлекательность и умильная человечность.
История сворачивается пушистым теплым калачиком у тебя под боком и приятно греет до последних строчек —
и совершенно не хочется обращать внимание на шероховатости ровного, в целом, текста, и жаловаться, мол, безделица безделицей: самый обыкновенный кот сидит в самом обыкновенном мешке и рассказывает оттуда, как по душным библиотекам да близлежащим кабакам шлялся, а в промежутках бегал от собак и знакомился со всем многообразием человеческих характеров. Ну и без сиамской красавицы и романтичной ловли блох, конечно, не обошлось. Такая вот добрая, в меру сентиментальная и без меры искренняя сказка — чего тут попусту распинаться.
Сергей Беляков, номинатор:
«Почему я выдвинул на соискание премии «Национальный бестселлер» повесть Александра Козлова «Кот в мешке»?
Всё очень просто. Давайте вспомним девиз премии: «Проснуться знаменитым». Ну, скажите на милость, зачем выдвигать на премию, скажем, Виктора Пелевина? Он проснулся знаменитым лет за десять до появления самого «Нацбеста»!
А молодой писатель Александр Козлов как будто создан для «Национального бестселлера».
Козлов учился в ПТУ, работает на заводе в Чебоксарах. Его «Кот в мешке» напечатан в нестоличном литературном журнале (в журнале «Урал», заместителем главного редактора которого является сам Беляков. – Ред.), своих читателей у автора еще мало. Между тем, его замечательная повесть о библиотечном коте, попавшем в беду, написана легко, иронично. Она трогательна и в меру сентиментальна, но далека от пошлости и слащавости. Читается на одном дыхании. Бестселлеры сочиняют на темы или вечные, или актуальные. Коты — тема практически вечная и, бесспорно, актуальная.
Я выбирал между тремя текстами, равно достойными номинации: лёгкой и увлекательной книгой Анны Матвеевой «Лолотта и другие парижские истории», «ленинградской» повестью Михаила Кураева «Операция «Бучков хвост», у которой, кажется, только один недостаток — неудачное название, и «Котом в мешке», но никак не мог выбрать. Наконец в глаза бросились слова из повести чебоксарского писателя:
«…Не проходите мимо, люди добрые! Тут я, тут! Разорвите мглу! Пожалуйте света и воздуху!..»
Это кричал из мешка кот, кричал своим будущим спасителям. Я решил это добрым знаком и сделал выбор в пользу Александра Козлова.
Очень устал от издуманности, царящей в литературе…
Александр Козлов. Анкета
Ваша самая характерная черта?
Александр Козлов: Думаю, противоречивость. С возрастом, конечно, противоречий становится меньше. Убеждения крепнут.
Ваш самый главный недостаток?
Александр Козлов: Моему природному упрямству не всегда удается сладить с ленью.
Вы талантливы?
Александр Козлов: Время покажет.
Каково ваше любимое занятие?
Александр Козлов: Писательство. В связи с упадком производства (работаю на заводе) имею наглость писать в рабочее время.
Чего вы больше всего жаждете? Чего больше всего боитесь?
Александр Козлов: Чтобы близкие люди не болели. Хочу заниматься любимым делом и, чтобы это приносило плоды. Хочу жить. Отсюда и самый большой страх (как и для каждого человека) — страх смерти.
Назовите тройку ваших любимых писателей. За что вы их любите? С кем из них хотели бы поговорить?
Александр Козлов: Затрудняюсь назвать тройку любимых писателей. Уж точно их больше трех. Иногда перечитываю одни и те же произведения Достоевского, Гессе, Солженицына, Стейнбека, Ремарка, Булгакова… Эта литература до того мощная, что уже во время чтения я задаюсь вопросом: «Какого черта я, дубина, пишу?» Хорошие книги проникают в самое сердце, в душу. Мне думается, невозможно не любить, ну или хотя бы не проникнуться уважением к писателю, если после прочтения ты остаешься под большим впечатлением от его произведения. Однако мне трудно представить, о чем бы я, например, говорил с Толстым или Горьким. Дело не в различных временах, в которые жили они, живу я. Ведь настоящая литература связывает эпохи одним живым общим началом. Имя ему — истина. Дело в том, что, как мне кажется, чтобы общаться с такими людьми, наверное, необходимо дорасти до их уровня. А мой уровень, мое знание жизни весьма и весьма скромно.
Какие качества вы больше всего цените в людях? Что в людях вас сильнее всего отталкивает?
Александр Козлов: В людях ценю честность. Отталкивают ложь, жестокость, раболепие.
Что вы не способны простить?
Александр Козлов: Сложней всего, думаю, простить что-то себе, нежели прощать кого-то.
Какие качества вы больше всего цените — и какие на дух не переносите — в художественной литературе?
Александр Козлов: Коробит от матерщины, которую некоторые писатели вставляют по поводу и без повода. В «Записках из мертвого дома», насколько помню, нет ничего подобного, а жизнь-то в арестантской среде та еще была. Ценю в художественной литературе частицу души, которую вкладывает писатель в свое произведение. Это чувствуется. Тогда произведение оживает и наделено характером.
Назовите любимых литературных персонажей.
Александр Козлов: Степной волк - Гессе.
Человек смертен? Как бы вы хотели умереть?
Александр Козлов: Человек смертен. Но я не задумывался о том, как бы я хотел умереть.
Какова ваша мечта о счастье? Что вы считаете самым большим несчастьем?
Александр Козлов: Если представить, как война забирает жизни и ломает людские судьбы, то большего несчастья не вообразить. Отсюда и мечта о счастье — мир. Зря ли говорят: худой мир лучше доброй ссоры.
Расскажите о самом невероятном, что с вами случалось.
Александр Козлов: Помню, как однажды в детстве пошел со своим отцом в зоопарк. Я тогда впервые увидел слона. Настоящего африканского слона. Это было невероятно. Работник зоопарка кормил его черным хлебом, а слон уплетал буханку за буханкой только так.
Как вы начали писать? Собираетесь ли продолжать?
Александр Козлов: Был период в жизни, когда я читал запоем все, что бы ни подвернулось под руку. Честное cлово, от фантастики и эротической прозы до исторических романов и классики. И в один прекрасный день задумался, почему бы не попробовать самому написать что-то. Вышло ужасно. Но я не оставлял попыток. Не оставляю и по сей день. Конечно, буду продолжать. Глядишь, выйдет толк. К тому же это уже и привычка, и необходимость.
Зачем вообще писать?
Александр Козлов: Дома строят для того, чтобы в них жили люди. Книги пишут для того, чтобы люди их читали. Один пишет книги потому, что не может не писать. Другой пишет потому, что это его работа, а для третьего — заработок. Бывает даже так, что берутся за написание книги от неизлечимой болезни. И выздоравливают. Бывает, что пишут потому, что среда заела и им хочется вырваться ненадолго из реального мира в мир вымышленный или вернуться к своему прошлому, что-то разрешить, обрести какой-то внутренний покой. А кто-то попросту испытывает кайф от того, что пишет художественную прозу. Всего, наверное, не перечесть.
В искусстве важнее «как» или «о чем?»
Александр Козлов: В искусстве важно и «как» и «о чем». По-моему, Вольтер сказал: «Из произведений писателей следует печатать только то, что достойно чтения. Это мудрое правило привело бы к тому, что было бы меньше книг, а больше вкуса у читателей».
Расскажите немного о номинированном произведении. Как родилась идея? Почему кот?
Александр Козлов: Уже не помню, как родилась идея написать «Кота…» Почему именно кот - не знаю. Кот, и все тут. Взял, образно говоря, мешок, посадил в мешок воображаемого кота. Получился «Кот в мешке».
А к собакам как относитесь?
Александр Козлов: К собакам отношусь хорошо. Недавно вот «Каштанку» перечитал еще раз.
Вы возвращаетесь к уже написанному тексту, редактируете?
Александр Козлов: К уже напечатанному я стараюсь не возвращаться.
Убедите читателя: зачем ему знакомиться с «Котом в мешке»?
Александр Козлов: Эксперты-фелинологи утверждают, что коты не способны связывать причины и следствия потому, что котовья активная память вмещает всего несколько секунд событий в реальном времени. Поэтому, предлагая читателям своего кота в мешке, я пытаюсь развенчать заблуждения экспертов. Коты и кошки умны и изобретательны, и сметливы, и памятью обладают отличной. Наконец, я и сам читатель. И очень устал от издуманности, царящей в литературе, пошлости, посредственности и откровенной чернухи. Мне этого хватает и на заводе, и в повседневной жизни. А вот чего недостает, так это доброты, надежды и человеколюбия.
Расскажите что-нибудь о любви.
Александр Козлов: О любви могу сказать, что это огромный труд.
Что вам хотелось бы изменить в мироустройстве?
Александр Козлов: Изменить мироустройство, может, будет капельку проще, если начать с себя.
Блиц:
Кино или театр?
Кино и театр.
Свет или темнота?
Свет.
Эволюция или революция?
Эволюция.
Трансцендентный или трансцендентальный?
Я плохо знаком с философией Канта.
Бунин или Достоевский?
Достоевский.
Кот в мешке
Повесть
1Вопрос: Я прочитал пророчества Нострадамуса о конце света, всемирном педикулезе, концентрационных лагерях, гладе, море, войне и пришествии мрачной Кобылы. Это просто ужасно! Есть ли в этом проклятом, обреченном мире хоть что-нибудь, ну хоть что-нибудь, стоящее того, чтобы жить!?
Ответ: Кошки. Кошки – это хорошо.
«Жрал в три горла и все свои силы тратил на разврат», или: «… мрачная скотина с бандитскими наклонностями»… Досадно мне было слушать подобные характеристики. Право, употреблять в отношении нас столь оскорбительные слова и словосочетания, знаете ли, просто несправедливо. Да будет известно автору вышеупомянутых фраз, что в мировой литературе обретается достаточное количество моих предшественников, чьи умозаключения, стиль и поступки подняли образ кота если и не в среде проходимцев, мнящих себя литераторами с большой буквы, то, по крайней мере, в начатках сфер гражданского самосознания и поистине созидательной интеллигенции. Уж кому-кому, а этим бессребреникам доподлинно известно, что коты играли, играют и будут играть значительную роль в человеческом бытии, и что кошки – это хорошо… Ах, только бы освободиться, только бы вылезти из этого проклятого мешка! И тогда, быть может, я готов простить всякой «литературной скотинке, питающейся сенцом чужих сюжетцев на ниве жизни», подобные оскорбления!.. Но если выберусь, куда податься?.. Быть может, в троллейбусное депо?.. Ах, о чем же я думаю перед лицом смерти! Вылезти бы сначала!.. Хотя, депо – местечко теплое, спокойное (если, конечно, сойдешься характером с диспетчером). Впрочем, нет. Депо в городе не так уж и много, и наверняка уже пронырливыми котомявками прихвачены. Мясные и рыбные лавчонки тоже, поди, взяты в оборот. Свято место пусто не бывает… О, знали бы вы, какими там божественными разносолами потчуют! Голова кругом идет! Трапезу начнешь – язык проглотишь, ум проешь!.. Ах, о чем я помышляю перед ликом погибели своей! Но уж лучше, наверное, предаться думам, нежели отчаяться… И где только он этот мешок откопал? И кто бы мог подумать, что так все закончится?.. Не все люди, к сожалению, близки к пониманию того сложного метафорического смысла, которым мировая мифология наделила образ кота. А ведь зрячие свели его к положительным для человеческого сознания понятиям – таким, как добро, любовь, плодородие, защитные силы. Вспомнить хотя бы бога солнца Ра, который выступает в образе рыжего кота и повергает огромного змея Апопа, олицетворяющего мрак и зло… Ах, боже мой, только бы выбраться!.. Кстати сказать, приют или питомник – тоже не выход. Это даже худший вариант. Ибо люди, которые работают в питомниках и якобы пекутся о нашем брате, попросту страдают вялотекущей формой айлурофобии. Иначе как объяснить тот факт, что они чают стабилизировать нашу численность столь радикальным методом, каким является кастрация… М-да, я попал. Безвозвратно. Застывшая, мертвая точка. Погиб. Пропал… Вся наша жизнь состоит из случаев, связанных между собой. Цепочка последовательных событий способна любого привести куда угодно. Это факт. Доживаю последние часы своей жизни. Да что! Не доживаю – доволакиваю! Страшно, ох, страшно… Что ж, прощайте, луна и солнышко, небо и земля, на которой не останется даже бледного оттиска моей кошачьей лапки. Прощай, жизнь моя! Была ты славным приключением и морем свободы. Вкусил я от своей независимости толику защищенности и прозаического удобства, а даже порой предавался самолюбованию (хотя ни на минуту не забывал, что любой из моих собратьев – пусть даже кому-то из них не достает порой сообразительности – являет собой целый мир, полный переживаний, надежд и любви, ибо имеет душу, которая всегда способна определить, что есть добро, а что – зло). И была в моей судьбе большая любовь. Так что мне не о чем жалеть, друзья мои. И все, что я могу сейчас сделать, силой неприглядных обстоятельств оказавшись в мешке, надеяться на чудо да рассказать вам свою историю.
2Вопрос: Скажите, может ли котомявка доверять людям?
Ответ: Разумеется, да. Просто пусть не требует от них больше, чем они могут дать.
Моя мама доверяла людям. И это стало для нее роковым обстоятельством (впоследствии она погибла под колесами автомобиля, когда переходила дорогу на зеленый свет светофора). Человек, в квартире которого мы с мамой обитали (звали его как-то чудаковато – Каллистратом Аполлоновичем), очень сильно переживал эту потерю, тосковал по своей любимице. Бывало, находясь в своем кабинете, Каллистрат Аполлонович представлял, как моя мама вдруг появляется и грациозно ступает по ковру, затем запрыгивает к нему на колени, смотрит в глаза и спрашивает его о чем-нибудь, а он отвечает на ее вопрос. Он очень любил мою матушку, пусть даже ему не раз приходилось избавляться от ее потомства… Мне повезло – зазвонил телефон (кто-то ошибся номером) и Каллистрат Аполлонович отвлекся от малоприятной процедуры, которую он совершал один-два раза в год. Покуда он выслушивал нетрезвые извинения, мои новорожденные братья и сестры захлебнулись. Я же, сам не знаю, каким образом, умудрился вылезти из большого эмалированного ведра с водой. Эта жажда жизни, очевидно, озадачила пожилого человека, и он проявил милосердие, решил меня оставить… А мама-кошка была красивая. Правда, очень красивая. Ее большая фотография в резной деревянной рамке висела на зеленой стене напротив письменного стола, за которым Каллистрат Аполлонович проводил немало времени. Фотографий моей матери у него было много, она обожала позировать и строить ему глазки. Любила ли она его? Любила. И умела прощать. Даже тогда, когда Каллистрат Аполлонович не ведал, что творит. Любил ли я этого человека?.. Он был одинок и тяжело болел. Я чувствовал это. И старался облегчить его страдания. Носился по квартире за резиновым мячиком или гонялся за шариком из фольги, или крутился волчком, когда он привязывал бумажный бантик к моему хвосту. Я хотел выглядеть забавным и милым, пытался вызвать улыбку на его лице. И, пахнущий лекарством, которое на то лишь и было способно, что поддержать в нем жизнь, но никак не излечить от смертельного недуга, Каллистрат улыбался. Если он грустно вздыхал над своими мемуарами и письмами, которые получил когда-то давно, мне не оставалось ничего другого, как только тихонько сидеть на краешке письменного стола и жалеть его. Я ластился к нему, как это не раз делала моя мать, если его вдруг начинали мучить боли… Полагаю, Каллистрат Аполлонович предчувствовал скорое успокоение от земного своего пути. Иначе зачем бы он предлагал котенка своим знакомым и соседям по подъезду?.. И хотя никто из них не горел желанием взять меня к себе, полагая, наверное, что тем самым они продлевают дни больного человека, сам Каллистрат Аполлонович, однако же, не предавался унынию…
Дальние родственники объявились, как только Каллистрата Аполлоновича не стало. Сильно не скорбели, свалившемуся наследству были рады. Квартиру продали, деньги поделили. Впрочем, к этому времени я уже имел крышу над головой…
Я благодарен Каллистрату Аполлоновичу, что он оставил меня в живых и позаботился о моем будущем. Думаю, он сделал для меня все, что мог.
3Вопрос: Кошки и люди – проживут ли они друг без друга?
Ответ: Спросите у Лавкрафта.
Длинные стеллажи и огромные шкафы, где, покрытые слоем густой пыли, покоились тучные тома. Гудение ламп и шепот посетителей. Литературные вечера, на которых декламировались стихи, иногда проза, исполнялись бардовские песни и пьесы на народных инструментах, и три жрицы – Вера Ивановна, Надежда Марковна и Любовь Владимировна, чем-то похожие одна на другую – все это находилось за первой дверью. Тут же – вторая дверь; помещение по ту сторону практически всегда было полно народу. Здесь люди переводили дух от суеты сует или же исповедовались друг другу и философствовали. Иногда, случалось, буянили и мутузили того, с кем еще полчаса тому назад вели разлюбезнейший разговор. Но чаще, конечно, погружали собственный и сторонние рассудки в марево многообразности своего и чужого прошлого либо в избитую скабрезность, а затем неровной поступью шагали прочь, избавляя от своего общества пышногрудую барменшу Люду (дай Бог здравия в ее нервной работенке). Детская библиотека имени М. Горького и кабачок «Кроличья нора» притыкались с торца четырехэтажного жилого дома, который построили вскоре после войны немецкие военнопленные. Столь разнящийся контраст между заведениями, изолированными друг от друга кирпичной кладкой, чью толщину обошла сталинская идея комплексного подхода к застройке, лишь на первый взгляд мог показаться курьезным. (Впрочем, с возрастом понимаешь, что на подобных антитезах строится жизнь.) В целом же дом этот вписывался в ансамбль «рядовых» и номенклатурных «сталинок» с распланированными рекреационными зонами, транспортной инфраструктурой, магазинами и комбинатом бытового обслуживания населения на основе бывшей социалистической, а ныне демократической урбанистики… Читальня и кабак, или, если хотите, изящество словесности и бесконечные муссирования неприличных глаголов – именно это антагонистичное противопоставление стало моим пристанищем.
Дело в том, что Каллистрат Аполлонович был завсегдатаем читальни – все это я узнал несколько позднее – и находился в хороших отношениях с библиотекаршами (хотя не распространялся им о своей болезни). Я слышал от Надежды Марковны, будто бы в один из последних визитов Каллистрат Аполлонович обмолвился, что вынужден навсегда уехать из города, но не знает, куда бы пристроить котенка; взять несмышленого с собой не представляется возможным, а выгнать на улицу жалко. Надежда Марковна, конечно же, не могла не согласиться, что оставлять беззащитное существо на улице – поступок жестокий, и предложила Каллистрату, если не найдутся новые хозяева, принести своего питомца в библиотеку.
– Вы серьезно? – спросил он. – Разве так можно?
– Ну а почему бы нет? Если помните, у нас тут жил кот.
– А ведь и правда. Помню-помню. Барсик, кажется. А я и значения-то все как-то не придавал. Ходит себе и ходит Барсик ваш. Действительно. А где он сейчас?
– Да бог весть. Вторую неделю не появляется. Пришибли, поди. Век кошачий короток, Каллистрат Аполлонович. Так что приносите. Все лучше, нежели в питомнике.
– А ведь принесу, не отвертитесь.
– Вот и хорошо. А то у нас тут, – перешла она на шепот, – мышки озоруют.
Засим Каллистрат Аполлонович принес меня в библиотеку и принял от Надежды Марковны символические пятьдесят копеек. Вот так оно было. Мыши в библиотеке, действительно, озоровали, а Каллистрат Аполлонович навсегда ушел из моей жизни…
