Текст: Олег Дивов
Однажды Иван Ефремов прочитал роман Эдмонда Гамильтона «Звездные короли». Это факт.
Дальше начинается легенда. Она гласит, что Ефремов пришел одновременно в восторг (лихо закручено!) и негодование (антинаучно, бездуховно, негуманно!) - и решил написать в ответ советскую «космическую оперу», гуманную, духовную и безупречно научную.
Но будучи сторонником честной конкурентной борьбы за все хорошее против всего плохого, Иван Антонович первым делом принялся хлопотать об издании «Звездных королей» в СССР.
Чтобы, так сказать, с открытым забралом - на амбразуру.
К началу 1950-х Ефремов уже обладал необходимыми ресурсами - и серьезным именем, и связями, и знанием всех ходов-выходов редакционно-издательской машины. А еще
у него был безукоризненный нюх на бестселлер.
В середине 50-х ему подвернется рукопись авантюрного романа Штильмарка «Наследник из Калькутты», сама история создания которого такое махровое монтекристо, что хоть стой, хоть падай, а автор - буквально вчера реабилитированный троцкист. Иван Антонович «пробьет» книгу всего лишь за пару лет, и та натурально взорвет книжный рынок.
Эталонная спейс-опера «Звездные короли» - простая, как мычание, на уровне Майн Рида, но чертовски обаятельная, - могла бабахнуть вовсе бомбой. Даже с цензурными изъятиями и предисловием, вскрывающим гнусную подоплеку капиталистического бульварного чтива.
История простого американца, сознание которого перенеслось в тело принца галактической империи, вызвала недоумение у советских писателей и критиков («типичный ковбойский вестерн на фантастическом пейзаже»), зато советский читатель снес бы ее с прилавков в момент. И ее антитеза, «Туманность Андромеды», только выиграла бы.
Если столкнуть лбами эти две фантастики - научную и приключенческую, дикую и симпатичную, любительски беспомощную «Туманность» и профессионально клишированных «Королей», - тогда их лучшие стороны заиграют яркими красками.
Гамильтон умеет двумя штрихами дать такого героя, что пальчики оближешь. А Ефремов очень умный, и это сразу видно. Главное - выпустить Гамильтона вперед, и все получится.
Если вас удивляет сам взгляд на проблему: ну как вообще могут подыграть друг другу легкомысленная спейс-опера и массивный паралитературный опус с упаковкой смыслов, характерной для утопии 19 века, - ответ простой.
Шестьдесят лет назад это прокатывало.
Тем более что обе книги роднила их незамутненность. Это два произведения наивного искусства. Одно вполне мастерское; другое, мягко говоря, даже не от сохи, а скорее от палки-копалки, зато игра ума впечатляет, чистота помыслов автора несомненна, и читатель проникается к «Туманности» известным сочувствием, даже если вовсе с ней не согласен.
Ефремов, видимо, действовал чисто интуитивно и верил, что хочет честного боя с сильным противником. Но в послезнании скрытая мотивация становится яснее ясного: «Туманность», наш ответ бездуховной западной писанине, должна была вытолкнуть эту писанину перед собой «на разогрев».
А потом выйдет Ефремов в сияющих доспехах.
Он продует Гамильтону как сюжетник, пролетит вчистую с персонажами, а на диалогах ему вовсе нечего ловить... Внезапно он выиграет.
Потому что после Гамильтона останется в памяти светлый образ принцессы Лианны, а после Ефремова - суровая неизбежность победы коммунизма без вариантов. Между прочим, когда наладится Великое Кольцо, мы ведь до Фомальгаута доберемся - и принцесса тоже будет наша.
Нокаут.
Это, собственно, не тайная, а вполне декларируемая сверхзадача всего творчества Ефремова - объехать западных фантастов хотя бы на кривой козе.
Иван Антонович знал за собой нехватку литературного дара, зато четко понимал свое предназначение.
Миры Ефремова принадлежат людям новой породы, фактически сверхлюдям - красивым, сильным, не знающим сомнений и страха.
Они не рефлексируют, а распространяют гуманизм. Их жизнь - бесконечный творческий и научный поиск, их дела грандиозны, перед ними - вся Вселенная. Вместо религии они обожествляют Науку. Честно говоря, в них осталось мало человеческого, но если верить автору, они крутые.
Очень мило. Ура, товарищи. Беда в том, что это свое предназначение Ефремов мечтал нахлобучить на всю без исключения советскую фантастику.
И сдерживался чисто по нежеланию наступать коллегам на горло.
А ведь мог бы.
Сейчас реальный Ефремов подзабылся. Читающая публика запомнила его в трагическом амплуа «книгу запретили».
Писатель едва ли не гонимый. Одинокий философ. Опальный фантаст, гениально назвавший срок, когда «шаловливые мальчонки» развалят социалистическое отечество: 1990-е.
Впрочем, чтобы ознакомиться с гениальным предсказанием, надо Ефремовым худо-бедно интересоваться.
Между тем И. А. Ефремов был авторитетным литературным функционером. Скольких писателей он поддержал, не говоря уж о тех, кого «протолкнул»...
Отдельная тема - его роль в возрождении журнала «Вокруг света» вместе с Обручевым; вес ефремовского слова в «Искателе» трудно переоценить, да и в редколлегии «Техники — молодежи» он значился не для галочки.
Он отнюдь не прятался в башне из слоновой кости. Напротив, пока здоровье позволяло, вел активную жизнь советского писателя: рецензировал дебютантов, давал рекомендации в Союз и так далее. Перечень его корреспондентов озадачит любого, кто помнит про «железный занавес»: Артур Кларк, Фредерик Пол... У него был широкий круг дружеского общения, где находилось место как монструозному А. Казанцеву, так и А. Стругацкому.
Неспроста именно Ефремова попросят в 1964 году написать предисловие к повести «Хищные
вещи века» - как охранную грамоту. Повесть его разочаровала («это не советская фантастика, а западная, с ужасом и горечью перед будущим»), но на Стругацких он пока еще возлагал большие надежды, чисто по инерции.
Когда станет ясно, что эти двое «скатились в кафкианство и фрейдизм», Ефремов, уже кавалер ордена Трудового Красного Знамени за активное участие в коммунистическом воспитании трудящихся, все равно не возвысит голос против братьев, считая, что удар по Стругацким окажется ударом по фантастике в целом.
А то бы он их размазал так же искренне, как раньше отмазывал.
Он напишет другу: «...счастье Стругацких, что пока они имели дело с порядочными людьми». Это ведь и про себя тоже. Сам он был для начала порядочен, а потом уже все остальное.
Похоже, моральная чистоплотность уберегла его от многих соблазнов.
Ефремов неспроста любил приключенческую прозу. Во-первых, она учит побеждать. Во-вторых, он был типичный джеклондоновский герой. Ему, наверное, хотелось бы увидеть в зеркале Смока Беллью. Однако если судить по делам, звали нашего героя, извините, пожалуйста, Чарли Бешеный. Славный парень, честный, просто с легкой придурью. Не раз и не два умница Ефремов поступал в своей жизни точно как высокоученые коммунары из «Туманности Андромеды», способные заманить электрически активного зверя в железную бочку, а потом сунуться к этой готовой лейденской банке без положенных по нормативу защитных перчаток и резиновых сапог.
Только чистой наивностью можно объяснить попытку снова поспорить - с классическим рассказом Мюррея Лейнстера «Первый контакт», - и выставить против него повесть. Если «Туманность», при всех очевидных слабостях, давила соперников монументальностью замысла и эпическим размахом, то в средней форме наш автор нарвался на гамбургский счет. Лейнстер был тоже не ахти, его смело можно сократить вдвое, но «Сердце змеи» - стыдоба даже по меркам 50-х. Лучше всего типичная проблема Ефремова описана в рецензии: «...следует уточнить и разъяснить некоторые научные определения, встречающиеся в тексте. Это не следует делать в виде того, что те или другие действующие лица читают друг другу лекции — это производит отвратительное впечатление, как навязший в зубах прием 19 века».
Вы прочли фрагмент рецензии на дебютный роман Стругацких «Страна багровых туч». Подпись — «Профессор (И. А. Ефремов)». 1958 год, как раз у Профессора в работе «Сердце змеи», где вышеуказанный штамп цветет и пахнет. Вообще его герои всегда читают лекции по поводу и без; в «Лезвии бритвы» этот прием будет доведен уже до абсурда... Хотя самый злостный ляп Ефремова — когда один герой рассказывает другому вещи, которые тот обязан знать по должности, если не от рождения. Спасибо, не подмигивает читателю.
Зато «произведение отличается ярко выраженной гуманистической направленностью и верой в историческое торжество науки и коммунизма». Но вот незадача: ругательски ругать эту вампуку не хочется. Есть в ней типично ефремовская непосредственность и чистота наивного искусства. Будто ребенок писал. Сама невинность. Записки простодушного.
В истории советской литературы Иван Антонович остался персонажем драматическим: примером того, что может натворить настоящий, без страха и упрека, коммунист, если ему не очень мешать.
В том, что для нашего читателя пропасть между понятиями «научная фантастика» и «беллетристика» разверзлась в форменную Маракотову бездну, печальная заслуга Ефремова несомненна. Это он со своей гиперуспешной «Туманностью» удержал на плаву нелепый архаичный формат НФ, в который тут же рванули толпой графоманы, чуя: формат - «проходной», идеологически выдержанный.
Но в том, что советская фантастика 60—70-х дала нам плеяду сильных беллетристов, заслуга Ефремова есть тоже - и прямая, как в случае Стругацких, и косвенная.
Ведь любая попытка вступить в полемику с ефремовским форматом значила по умолчанию, что в тексте будет меньше наукообразия и больше литературы. Ефремов подчеркнул, сам того не желая, как мало в нашей фантастике живого человеческого слова и как стосковались по нему люди.
И все-таки жаль, что Ивану Антоновичу не дали схлестнуться с Гамильтоном. «Звездные короли» пришли бы в СССР на тридцать лет раньше, произвели бы фурор, породили массу подражаний, с которыми боролась бы прогрессивная общественность... И в той борьбе обрела бы право свое новая спейс-опера, не такая примитивная, как образец, и не такая замороченная, как хотел наш мэтр, а вообще другая. Ближе к литературе.
Об этом Ефремов, спорим, не подумал.
Ссылки по теме:
Олег Дивов проведет «лекцию-перформанс», 17.11.2015
«КомМиссия» Олега Дивова, 05.04.2015
Просто фантастика, 03.04.2016
Есть ли жизнь на Марсе, 03.04.2015
