Русская поэзия. XXI век

Текст и подбор фото: Александр Соловьев

Мгновенная популярность — удел поп-звезд. И это нормально. В том числе и в поэзии. Но, к сожалению, порою именно по тем юным поп-поэтам, имена которых на слуху, а тексты - на виду, судят обо всей поэзии двадцатилетних в целом — и не просто судят, но делают малоутешительные выводы. Чтобы исправить такой перекос, мы попросили студента школы филологии НИУ ВШЭ Александра Соловьева рассказать о четырех недавно вышедших авторских книгах русских поэтов, начавших свой путь уже в десятые годы XXI века.

Как часто это происходит в любом разговоре о современной поэзии, выбор нескольких репрезентативных фигур оказывается неполным, неправильным — слишком уж многочисленны и отличны друг от друга поэтические практики, слишком много авторов (счет идет даже не на десятки), выбирающих чрезвычайно разные способы письма. И если в поколении 90-х годов мы уже научились хоть как-то классифицировать поэтов (хотя иногда кажется, что очень зря): «Новый эпос», «Новая искренность» и т. д., то с поколением 20—30-летних это оказывается почти невозможным. Однако, поскольку объем текста ограничен, все же придется остановиться всего на нескольких фигурах. По возможности предпочтение будет отдано авторам, недавно выпустившим сборники, которые еще можно найти и познакомиться с более-менее полной выборкой.

1. Ростислав Амелин «Ключ от башни. Русская готика»

М.: АРГО-РИСК, 2017. Серия «Поколение»

Когда говорят о 24-летнем Ростиславе Амелине, зачастую не удерживаются от неуместного поиска параллелей с поэзией его отца, что довольно странно. Максим Амелин глубоко укоренен в традиции и ориентируется во многом на русский XVIII век, а Ростислав — один из самых экспериментаторских поэтов своего поколения: его тексты непохожи друг на друга, обращаются к самым разным, иногда противоречащим друг другу традициям. Слово «экспериментаторский» в данном случае — не клише, а констатация факта — Р. Амелин никогда не останавливается на каком-то одном способе поэтического высказывания, для каждого нового стихотворения ищет новую форму, поэтому последняя книжка действительно напоминает лабораторию по перезагрузке поэзии.

И все же, при всей своей мозаичности, есть нечто, что объединяет все (или почти все) тексты, представленные в книге. Это поиск неочевидных связей, соединяющих элементы мироздания. Не существует ничего отдельного, все связано со всем. Впрочем, поиск скрытых связей — общее место в поэзии 20—30-летних, но Амелина отличает широта охвата и ненавязчивая интонация проговаривания, для себя или про себя. Приведенное стихотворение демонстрирует это вполне отчетливо.

мандельштам ел, ел вишенку с торта хлебникова, а косточку не проглотил, выплюнул

покатилась, покатилась косточка по асфальту, упала в канализацию

бежит, бежит крыса, косточка падает, падает ей на голову

поднимает, поднимает взгляд крыса, ничего нету, свет, свет в конце тоннеля

опускает она голову и видит: косточка. косточка. хватает её ртом, убегает

бежит, бежит крыса по набережной васильевского острова

фиванский сфинкс улыбается, спрашивает у отражения напротив:

кто стоит утром на четырёх ногах, днём на восьми, а вечером на шестнадцати?

отражение отвечает ему: вишнёвое дерево. а теперь мой, мой вопрос!

кто ходит ночью без ног, а на заре стоит на одной?

фиванский сфинкс улыбается и отвечает: вишнёвое дерево!

бежит, бежит крыса с косточкой, вообще ничего не понимает

добегает до чёрной речки. до чёрной речки

кладёт кость в норку, в норку, укрывает, прячет, а потом умирает

проходит год, год, вырастает стройное дерево, раскрывает почки, поднимает ветки с листьями

по ним ползут гусеницы, их клюют птицы, завязываются вишни

подходит новый хлебников, срывает и не ест, срывает и не ест

он делает торты, торты, на каждый кладёт по вишенке

иногда печёт пироги с начинкой из вишни с косточкой

а новый, новый мандельштам приходит в гости, но не ест, не ест тортики

он с них снимает вишню, а косточки плюёт, плюёт в форточку

2. Галина Рымбу «Передвижное пространство переворота»

М: АРГО-РИСК, 2014. Серия «Поколение»

Без 27-летней Галины Рымбу, кажется, вообще не может обойтись ни один разговор о молодой поэзии. Она принадлежит к кругу левых поэтов, во многом наследующих манере Кирилла Медведева - прямого социального высказывания верлибром. Однако друг от друга эти поэты отличаются довольно сильно, и на первый взгляд объединить их довольно сложно.

Поэзия Рымбу демонстрирует проникновение социального в личное, регистрирует проблемы, о которых общество потребления привыкло молчать: насилие, отчуждение, нищета. Однако ее обличительный пафос не кажется анахронизмом, язык описания адекватен современности. При этом часто в стихах Рымбу социальность совмещается с почти интимным — прямой контраргумент сторонникам разделения личного и политического. Нечто похожее можно встретить у поэтесс Оксаны Васякиной («Ветер Ярости»), жестко актуализирующей феминистскую повестку, и Лиды Юсуповой (Dead dad), анализирующей насилие как социальный феномен.

Приведенное стихотворение — из последней подборки Рымбу «Космический проспект»:

на территории ТЭЦ-5 мы развели костер запрещенного масштаба;

нам это удалось, потому что тогда, в конце 90-х

туда свободно можно было проникнуть,

ранней осенью 99-го мы ходили там с папой среди ям с отходами,

маленьких промышленных свалок, кривых деревьев и искали медь;

папа всегда говорил: «лучше находить медь, чем находить «алюм»,

«алюм» можно сдавать, когда совсем уже фигово»;

и он ласково называл ее «мед», когда находил.

у нас были черные пакеты, куда мы складывали старые кабели —

папа большие, а я поменьше,

в тот раз нам повезло и мы много набрали,

попались толстые кабели, внутри которых было много меди,

папа сказал: «мы замучаемся их ножами чистить, давай подожжем»;

мы набрали веток и еще какого-то горючего мусора

папа стал разводить костер и кидать туда кабели,

красиво на них обгорала резина, и оставалась медь, которую

мы палочками вытаскивали из костра; я нашла рядом

старую рабочую каску и играла ей, складывала туда,

а костер разгорался все больше, папа кидал и кидал туда

кабели, с которыми нам повезло в этот день; мы болтали и жгли медь

и уже представляли, как папа купит себе немного выпить,

а я куплю себе мармелад, остальное — отдадим маме на продукты,

но тут мы увидели, что к нам подъезжает пожарная машина

с включенной сиреной, из машины вышли пожарники и начали орать:

«вы что, *? это территория ТЭЦ-5

и вы здесь развели костер запрещенного масштаба,

щас вызовем ментов и поедете в участок,

будете платить штраф»

а папа спокойно сказал: «не надо, со мной ребенок.

мы все потушим и уйдем домой. не надо нам штраф».

и тогда я поняла, что сейчас нужно быть по максимуму ребенком,

сказать так, чтобы они отстали, и сказала: «не надо,

мы честно все потушим, а деньги за медь отдадим маме»,

они смотрели и сказали: «ладно, * с вами» и уехали.

а мы потом пошли в только что открывшийся неподалеку пункт приема металлолома

и выручили там неплохо, папа выпил немного по дороге к дому,

я несла коробку с мармеладом и тоже ела на ходу

черным ртом и черными руками, и когда

мы пришли домой и дали маме деньги,

она была очень рада и спросила:

«почему от вас так пахнет огнем?»

3. Эдуард Лукоянов «Зеленая линия»

СПб.: Порядок слов, 2017

28-летний Эдуард Лукоянов принадлежит к тому же кругу левых поэтов, однако от, например, поэзии Рымбу он очень далек. Его стихи, в отсутствие адекватного описываемой реальности языка, вообще отказываются объяснять или описывать что-либо, заменяя описание на указание и комбинирование элементов речи. Это, по выражению Павла Арсеньева, «дейктическое письмо» становится постоянным приемом поэзии Лукоянова и прослеживается и в описании любовного переживания, и в разговоре о политической повестке, настойчиво отсылая нас к чему-то вне текста и вне языка, и в конечном итоге выливается в верхнюю ноту переживания и ясную пронзительность. Более радикальной критики языка, из молодых поэтов, кажется, не предлагает никто.

В сборник входит и поэма «Кения», за которую Лукоянов в 2016 году получил премию Аркадия Драгомощенко.

узор был деревянный птицы есть вересчаты

чешская речь в ущелье деепричастий змеиных

кто склонился разбирая то что сам создал зачем-то

тем-то и тем-то для тех-то и тех-то вряд ли тот кого я не боюсь

я боюсь что камни не оставят камня на камне от камня

что сквозняк размотает проволоку последнего флюгера

что твои кости что твои колени для того кто сам вдали

ты сам откуда я из цхинвала а ты а я из москвы

***

дети упражняются в погребе: у нас будет мальчик

у нас будет девочка, у нас будет сын, у нас будет дочь,

у нас будет солдат внутренних войск. две девочки смеются,

две девочки отдаются молодым чеченцам, у нас будет черемуха,

ее белые цветки, ее запах белый, ее девочки отдаются черемухе,

ее падает ниц в стакан черемши. никуда, вовне

пропололи кастет лба-ба-ба. в погребе дети упражняются:

я буду мама, ты будешь отец. настала зима. тк-тк-тк. тс-тс-тс-тс.

4. Глеб Симонов «Выбранной ветки»

М: АРГО-РИСК, 2017

Нью-Йоркский поэт и фотограф Глеб Симонов (р. 1986) не слишком явно присутствует на карте современной поэзии. Сборник «Выбранной ветки» - избранное (вернее, избранные — книга содержит несколько разделов) за последние пять лет.

Стихи Симонова, очень лаконичные и точные, они оставляют впечатление зарисовок, отдельных фотографий, выхватывающих часть реальности, однако в коллаже, составленном из них, угадывается отражение мироздания в целом. Это поэзия, лишенная наблюдателя, равная той части мира, которую она описывает, совпадающая с ней и говорящая голосами того, что попадает в ее объектив — роль поэта сводится к тому, чтобы выбрать верный ракурс взгляда. Между отдельными репликами возникают паузы, заполненные тишиной — не менее важной составляющей этих стихов, чем звучащая речь. Все это роднит Симонова с другим поэтом его поколения, Василием Бородиным, близким ему по способу поэтического говорения, и, отчасти, с Геннадием Айги, чье влияние иногда угадывается за некоторыми стихами из этой книги.

или лёд —

или комья намыленной пыли

мелко стекающие как есть

сквозь решётчатые заслоны

в немую стоячую топь.

-

сразу за линией —

птичий утёс

раскачивается от ветра.

***

подавая рукой до земли

(отдавая руку земле) —

чувствуешь? — теплая. метки

на сторонах

долгого поля, куда

оборотами —

видишь? — идёт

травяная хозяйка

гадать —

по серпу в ребре

Разумеется, вынужденно не были названы многие замечательные поэты: Лев Оборин, Кирилл Корчагин, Виктор Лисин, Никита Сунгатов, Дина Гатина, Алексей Порвин, Никита Сафонов и еще множество других. Однако, как кажется, по представленной выборке уже можно сделать вывод о невероятном разнообразии поэтических практик молодой поэзии. Уж точно достаточном, чтобы каждый поэт нашел своего читателя.

Молодые поэты выступили на площади