Текст: Елена Яковлева/РГ
Джеральдин Норман. «Пиотровские. Хранители ковчега»
Перевод Елены Рубиновой.
М: «Слово», 2018
12 апреля поступила в продажу вышедшая на русском книга известного английского журналиста, большого знатока и друга Эрмитажа Джеральдин Норман — «Пиотровские - хранители ковчега». Вышедшая до этого на английском под другим названием «Династическое правление: Михаил Пиотровский и Эрмитаж» (Dynastic Rule. Mikhail Piotrovsky and the Hermitage) книга - с некоторой редактурой - повторена для российского читателя. И во времена политической взвинченности и истерики в адрес России она точно стала прекрасным свидетельством того, что культурные мосты горят последними. О том, чем интересна эта книга, «ГЛ» рассказал ее герой, директор Эрмитажа Михаил Пиотровский.
Михаил Пиотровский: Эта книга написана «очень по-английски». Тон у автора все время остается «несколько покровительственным». Это обычное английское ощущение, что они-то уж точно все делают лучше всех в мире, склоняет их хлопать по плечу других и говорить «Какие вы молодцы» в делах, которые у них считаются обыкновенными. Меня, например, так все время хвалят за свободное знание трех европейских языков, и меня это несколько раздражает.
Такой же примерно тон был у Джеральдин и в ее первой книге про Эрмитаж, которая также переиздавалась на русском, и я в предисловии к ней писал о разности менталитетов и про то, что книжка «очень английская».
Но вообще, конечно, это по-своему замечательная книга, прежде всего потому, что ее автор хорошо знает Эрмитаж и хорошо к нему относится.
Мы поменяли английское название книги «Династическое правление: Михаил Пиотровский и Эрмитаж», потому что по-русски оно звучит совсем нескромно. Такие изменения понятны: американцы, издавая у себя «Мой Эрмитаж», озаглавили его «Про то, как Эрмитаж, пройдя через революции и войны, стал величайшим музеем мира» (хотя многие из них уверены, что Метрополитен-музей не хуже). Я тоже считаю Эрмитаж величайшим музеем мира, но на обложке бы об этом не написал как раз из-за ментальных нюансов.
На чем она строит свой рассказ?
Михаил Пиотровский: Она рассказывает об Эрмитаже через биографии - мою и моего отца. И через политическую историю России. Первым обстоятельством я, конечно, очень смущен, но понимаю, что это своего рода прием: рассказать историю России и Эрмитажа через биографию человека, достаточно хорошо известного в музейных кругах Лондона.
Первая ее книга про Эрмитаж была более журналистской, в ней было собрано множество интервью с самыми разными «эрмитажниками».
Джеральдин много пишет об Эрмитаже, руководит обществом друзей Эрмитажа в Англии, организовала издание эрмитажного журнала, активно поддерживает многие наши инициативы и очень любит наш музей.
Какой ключ она нашла к разгадке личности вашего отца?
Михаил Пиотровский: Зная, что он великой археолог, она долго не могла понять, почему он великий музейщик. Она все допытывалась - и это опять же западный взгляд, — а что такого замечательного было, когда отец был директором Эрмитажа, ведь сенсаций-то никаких не было. Мои слова о том, что Эрмитаж открывался стране и миру и добивался независимого положения и репутации независимого музея, которая помогала ему выжить, на нее не производили особенного впечатления. Ей было непонятно, что он сделал. Но постепенно она понимала и показывала, как репутация музея формируется через репутацию человека.
Что же касается нашей с отцом «династии», то, с одной стороны, это противно демократическому духу музея. Но с другой - приятно монархическому духу, который, конечно, у британцев есть.
Мы, кстати, собираемся на Интермузее в связи с участившимися антикоррупционными запросами к нам: «Много ли родственников работает в музее?» — провести встречу с представителями музейных династий и пригласить на нее Владмира Толстого, Александра Шолохова, Поленовых, меня, всех, кто оказался в музеях по «родственному праву».
А какой смысловой ключ она подобрала к вашей персоне?
Михаил Пиотровский: Она очень серьезно искала ответ на вопрос: «Как получилось, что музей перешел от отца к сыну?» И в английской логике проследила, каким образом сын продолжил дело отца. Мы с папой очень непохожи, даже внешне, но так вышло, что все, что я сделал, на самом деле начинал отец и его коллеги. У нас, несмотря на сумасшедший период пережитой нами 20—25 лет назад истории, очень много получилось. Думаю, в том числе потому, что планы нам составили и оставили они.
«Родственное наследие» - это способ не оборвать дело? Жизнь коротка, а дело долго?
Михаил Пиотровский: Да, это способ сохранить, продлить, развить и продолжить дело. Причем в условиях, когда «все перевернулось». Знаете, не будь в Эрмитаже сын на месте отца, я думаю, может быть, никто бы не сумел или не захотел продолжить то, что было намечено и начато отцом и его командой.
И первое, что бы сделал «человек со стороны», — он уволил бы множество пенсионеров и непенсионеров, просоветски и непросоветски настроенных людей и т. п. Для него все было бы «не так».
Эта книга важна для российского читателя?
Михаил Пиотровский: Да. Это книга, написанная с громадной симпатией к Эрмитажу, очень хорошим знанием о нем (Джеральдин действительно одна из лучших специалистов по истории Эрмитажа, достаточно сказать, что она первая опубликовала список репрессированных в советское время сотрудников музея) и «британским взглядом». Мы же видим, как психологически сложны были на протяжении всей нашей истории отношения Британии и России и как легко в Британии воспринимается «все плохое про Россию». А тут - нет, она остается англичанкой, уверенной, что британцы все лучше знают и умеют, но при этом хорошо изучившей предмет, понимающей все наши недостатки, но в чем-то переборовшей себя и превратившейся в человека, очень симпатизирующего России. У нее в книге есть фраза, из которой ясно, что автор не ожидала, что в России может быть так все прилично. Например, могут быть очень хорошие картины в музеях.
