Текст и подбор иллюстраций: Андрей Цунский
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Гнев, богиня воспой филологии злого студента,Грозный, который на греческом тысячи бедствий содеял
Ох, тот кто слышал это, вовеки не забудет: как сидит в библиотеке очкарик-ботан и с ненавистью, тоской и бессилием бубнит:
- Мэнин аэйдэ тхэа̀ Пэлеиа́дэо Ахилеос
- у̓лёмэнэн, ээ мюри́ ахайой̃с альгэ э̓тхэкэ,
- полля̀с д и̓фтхи́мус псюха̀с а́иди прои́апсэн
- эро́он, ауту̀с дэ̀ э̔лёриа тэу-ууухэ кю́нэссин...
Где найти такие слова по-русски, чтобы передать отчаяние славянского уха перед греческой величавой речью Илиады и как изобразить все те хитростные узлы, в которые заплетался при чтении неповоротливый и синий от натуги студенческий язык...
А потом доставалось за Илиаду Гомеру («Да лучше бы ты был немым, а не слепым!»), Александру Македонскому, Ахиллу с Патроклом и Гектором, всей Греции, греческому алфавиту. Профессора у нас добрые (от отчаяния) и понимают, что среднестатистического студента этой премудрости не обучить уже никогда. Давно уж канули в тот самый Стикс под киль к Харону времена гимназий и классического образования. Уже не мучаются дети над проклятыми лямбдами, пси и кси, изредка встречая их разве что на физике, а пи - на математике. А ведь было время, когда и гимназисты мучились греческим и латынью - и не понимали, отчего им потом так легко даются европейские языки... Не будем лить слезы по прошлому. Вот прочитайте греческий алфавит задом наперед, тогда... да хотя бы русский попробуйте! Что, не в раз?
Молишься ты, открывая за словом вещания бога
Николай Иванович Гнедич в детстве перенёс и тяжёлую болезнь, и немало обидных насмешек. Екатерина Великая, дабы показать подданным пример, позволила привить себе оспу - не болела. А в маленькой Полтаве о том и не слышали, наверное. Во всяком случае - прививок не делали. Гнедич переболел оспой, и она не только изуродовала его лицо, но и лишила его глаза.
Красивый от природы мальчик стал предметом злых насмешек сверстников. Дети, когда они вместе - жалости не знают. Его отец, дворянин из бедного рода, отдал сына на учёбу в ближайшее место, где и учили хорошо, да и денег за это не брали - в Полтавскую духовную семинарию.
Не будем открывать полемики по поводу полезности/бесполезности религиозного образования. Уважая дозволенную Конституцией свободу совести, сделаем акцент на то, что именно в духовных учебных заведениях большое внимание уделялось и уделяется латыни и древнему греческому. Это важная для нас деталь.
Ректором семинарии был отец Никифор, бывший архиепископ астраханский и ставропольский. Человек весьма просвещённый и почитаемый в православном мире того времени, автор многих и ныне изучаемых книг. Среди трудов его были и курс физики, и «Курс чистой математики», причём на греческом языке. Он, Никифор, в миру - Николай Феотоки, этнический грек, рождённый на ионическом острове Керкира (ныне Корфу), с детства впитал островной диалект, который был ближе к древнегреческому, нежели язык континентальный. Музыку греческого языка будущий переводчик «Илиады» услышал именно от этого человека.
Или свирепство смирить, обуздав огорчённую душу
Немаловажно отметить, что архиепископ Никифор немало времени уделил работе со старообрядцами, но не традиционно насильственными методами, а по примеру митрополита Димитрия Сеченова - позволяя отправлять службы по старому обряду, но с почтением к новой православной церкви. В основе его многотрудной жизни и убеждений были гуманизм, просвещение и долготерпение. Его труды, посвящённые старообрядческой теме - не агрессивная полемика, а убеждение и уважение - одни названия многое говорят: «Окружное послание к старообрядцам херсонской епархии», «Ответы на соловецкую челобитную раскольников», «Ответы на вопросы иргизских раскольников и рассуждение о св. мире». Его называли «предтечей умственного и политического пробуждения Греции». Учитель... Разве может не быть это важно - кто твой учитель?
Более всех ты обязан и сказывать слово, и слушать
Когда семинарию решено было перевести в Новомиргород, отец Николая, Иван Петрович Гнедич, настоял на переводе сына в Харьковский коллегиум - учебное заведение, где больше внимания уделялось светским наукам, да и сыну совсем не подходила карьера священника. Оттуда Николай отправился в гимназию при Московском университете, быстро стал «взрослым» студентом и в два года закончил курс философского факультета. А в 1802 году он отправился в Санкт-Петербург, где поступил на службу в министерство просвещения. Тут Николай Гнедич набрался смелости и познакомил нескольких друзей со своими первыми стихами. И тут на его жизнь повлияли два Александра Сергеевича. Первым был граф Александр Сергеевич Строганов.
Это было совсем непростое знакомство. Для пояснения немного снова уклонимся от биографии нашего героя.
В начале Великой Французской революции депутаты Национального Собрания так и не озаботились назначить секретаря, который вёл бы стенограммы заседаний. Так и пропали бы многие выступления Дантона, Камилла Демулена и других - если бы не сохранились стенограммы, которые записал некий «месье Вороникен». Долго не могли разобраться историки, кто же это такой - и, главное - что это, черт возьми, за фамилия такая? Французский язык сломаешь. А вот вы - особенно если вы из Петербурга - точно её знаете. По-русски месье Вороникен звался Андреем Никифоровичем Воронихиным. Да-да, тот самый, который Казанский собор. Бывший крепостной и соученик юного графа Павла Александровича Строганова - кстати, заметим, участника взятия Бастилии.
А Александр Сергеевич Строганов - сторонник идей Просвещения, почитатель Руссо и Вольтера, меценат и покровитель талантов...
После смерти Строганова в 1811 году Гнедич становится библиотекарем публичной библиотеки и членом Российской Академии, чему немало поспособствовал Алексей Николаевич Оленин. Воин, чиновник, финансист, член Государственного совета (при Сперанском!). Это одна сторона его жизни. А на другой стороне - он член все в той же Российской Академии и Академии Художеств (он прекрасно рисовал), почётный член Московского университета, поэт, писатель, меценат... Он же был директором публичной библиотеки - на то время главной в России. Именно при нем Гнедич стал заведовать там отделением греческой литературы.
С 1809 года Гнедич мог заниматься переводом Илиады, не думая о куске хлеба: великая княгиня Екатерина Павловна предоставила ему «пенсион» - небольшое денежное содержание для спокойной работы.
В отрочестве нас формируют умные учителя - кому везёт на них. А в молодости нас формирует среда. Разве ж может быть это неважно? Вот вы согласились бы учиться языкам у их носителей, работать под началом просвещённого и разностороннего руководителя, которому было бы важно, чтобы вы занимались любимым делом - и труд ваш был бы при этом оплачен...
Его самый близкий друг - поэт К.Н. Батюшков.
Здесь, перед вами, дары знаменитые все я исчислю
В 1807 году читающая публика с интересом прочитала Гомера - на русском языке. Не впервые - восемь с половиной песен Илиады и 480 стихов девятой были переведены Ермилом Костровым, талантливым, но так и не реализовавшим до конца свой дар поэтом. Костров изложил Илиаду александрийским стихом. Можно, подобно герою «Покровских ворот», сказать читателю, что «александрийский стих есть французский двенадцатисложный стих с цезурой после шестого слога, с обязательными ударениями на шестом и двенадцатом слоге и с обязательным смежным расположением попеременно то двух мужских, то двух женских рифм». Мало что отсюда читателю будет понятно, потому просто приведём пример:
Воспой Ахиллов гнев, божественная муза,
Источник грекам бед, разрыв меж них союза,
Сей гнев, что много душ геройских в ад послал
В корысть тела их псам и хищным птицам дал.
Опять «Покровские ворота» - «Это какой-то Херасков!».
Правильно. «Он несколько времени жил у Хераскова, который не давал ему напиваться. Это наскучило Кострову. Он однажды пропал. Его бросились искать по всей Москве и не нашли. Вдруг Херасков получает от него письмо из Казани. Костров благодарил его за все его милости, но, писал поэт, «воля для меня всего дороже», - писал о Кострове Пушкин.
Гнедич поставил перед собой сложную задачу - передать не только смысл - но и музыку Гомера, оригинальный метр, стиль и авторскую интонацию. В 1807 году и прозвучали впервые слова: «Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына...»
Как я и мыслю и что я исполню, чтоб вы пересталиВашим жужжаньем скучать мне, один за другим приступая
Полемика о том, как следует переводить Илиаду, началась давно, ещё и перевод Гнедича полностью закончен не был. И кто спорил? Граф Уваров («православие, самодержавие, народность»), Василий Капнист, граф Хвостов. И это только тогда, при том уровне развития наук о языке, о семантике, о стихосложении... Впоследствии дискуссия вышла совсем на иной уровень, уже забыв навеки про уваровых, дискутировали не друг с другом - а с отжившими методами анализа Гаспаров, Жирмунский... Эти фамилии давно не на земле - они, говоря образно, среди светил небесных.
Менялись времена, науки стали воистину науками, а не набором чьих-то мнений, менялось все - но неизменным оставалось: "Гнев, богиня, воспой Ахилеса, Пелеева сына..."
Музыка древней Греции, услышанная из уст архиепископа Никифора, лёгкость речи, навеяная вторым в жизни Гнедича Александром Сергеевичем, и в то же время интонация старины - так ведь не вчера и создана Илиада! Сколько переводчиков пытались передать нам её по-своему, но перевод Гнедича остался лучшим. Библиотекари прекрасно поймут фразу «Мне Илиаду Гнедича».
Истинно, вечным богиням она красотою подобна
Не будем нарушать традиций. Все версты русской литературы идут от Пушкина, как от Главпочтамта. Гнедич с Пушкиным были друзьями. Это он способствовал изданию двух его первых поэм. Он хлопотал перед царём, чтобы поэта не отправляли в ссылку. Он был предан ему, был порядочным человеком и мог себе позволить относиться снисходительно к шалостям великого поэта. А шалости были жестокие.
Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера,
Боком одним с образцом схож и его перевод.
А теперь представьте, каково это читать человеку, над которым уже вдоволь поиздевались а) семинаристы; б) студенты; в) сослуживцы; г) девицы - что особенно обидно... Так ещё и приплёл к этому наш великий поэт и главный труд жизни друга, который, к тому же, на 15 лет был его старше... А Пушкин знай себе посмеивался и...
Купились? Нет, тот, кто в это поверил, Пушкина не знает. В рукописи Пушкин тщательно зачеркнул эпиграмму. Ее прочли уже после смерти Гнедича и после гибели самого Пушкина.
Гнедич был мудр. Его воспитывали люди, призывавшие его к терпению, пониманию, учившие прощать. Он вполне мог разозлиться, или - как, кстати, сам Пушкин - вызвать задиру на дуэль. За такую «остроту» Пушкин бы точно дрался, и пистолет зарядил бы не клюквой, как на поединке с Кюхельбекером. Но Пушкин был велик - и жестоким он не был. Вот как писал он Гнедичу из ссылки:
Ты, коему судьба дала
И смелый ум и дух высокий,
И важным песням обрекла,
Отраде жизни одинокой...
Твой глас достиг уединенья,
Где я сокрылся от гоненья
Ханжи и гордого глупца,
И вновь он оживил певца...
На собственные стихи Гнедича и на его манеру писать Пушкин, впрочем, реагировал, прямо скажем, не без иронии, не скрывая этого:
С тобою в спор я не вступаю,
Что жёсткое в стихах твоих встречаю;
Я руку наложил,
Погладил - занозил.
Но о переводе Илиады все знают короткое стихотворение:
Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи;
Старца великого тень чую смущенной душой.
Перечитывая бессмертный перевод, каждый соглашается с Пушкиным.
Хитрость автора
Каждая главка этого текста - недописана. Копнув у самой поверхности, я не привел и четверти всяких подробностей, фактов, цитат, любопытных историй. Если вас не подтолкнет к тому мой текст - моя вина. Если сами не хотите - ваше дело. Но вообще-то только в библиотеке Мошкова и в RVB есть такое... Если хотите узнать, что такое неоклассицизм, Вольное Общество Любителей Словесности, Наук и Художеств, что писал Гнедичу Рылеев, как поселился Гнедич на Пантелеймоновской улице и в честь какого его современника она теперь называется... Скорее в ближайший поисковик!
