10 книг накануне ММКЯ. Выбор шеф-редактора

Текст: Михаил Визель

Фото обложек с сайтов издательств

В одном обзоре мы не будем пытаться охватить все главные новинки Московской международной книжной ярмарки; в конце концов, «Выбор шеф-редактора» выходит регулярно в течение года, и у меня уже был случай упомянуть о дерзких новичках и забронзовевших мэтрах, о новых (и долгожданных) книгах Степновой, Прилепина, Пелевина, Уильяма Гибсона, Джулиана Барнса – знакомство с которыми обычные читатели как раз и «аккумулируют» в течение лета до ярмарок. Нынешний обзор – всего лишь несколько новинок, привезенных в Манеж буквально из типографий. И по традиции несколько книг, на которые кроме как на ярмарке вообще трудно обратить внимание.

I. Оригинальные

Павел Басинский. «Соня, уйди! Софья Толстая: взгляд мужчины и женщины. Роман-диалог» М.: Молодая гвардия, 2020

Странные месяцы самоизоляции не могли не способствовать реализации давно задумываемых книжных проектов в новой неожиданной форме. Павла Басинского, автора удачных с коммерческой и премиальной точки зрения книг про Льва Толстого, давно упрашивали написать про Софью Андреевну, а он всё отнекивался: да, он перелопатил десятки толстовских и околотолстовских дневников, мемуаров, он, что называется, в материале, но, не претендуя на толстовскую гениальность, не возьмется утверждать, что проник в женскую душу и может о ней судить.

Решение подсказала самоизоляция, когда вся коммуникация перешла «на удаленку». О Софье Андреевне можно написать в четыре руки: две мужские и две женские. Мужские понятно чьи, а женские – петербургской журналистки и писательницы Екатерины Барбаняги. Из ее диалогов с Басинским и выстроена эта книга. Басинский последовательно ставит вопросы, касающиеся поступков, чувств и мотиваций Сони Берс – графини Толстой, и обозначает свои «мужские» ответы. А и вопросов, и ответов у него за время написания книг о Толстом и Толстых накопилось достаточно. Барбаняга их комментирует и порой прямо опровергает. Получилась очень живая и непосредственная, как настоящая (хотя на самом деле тщательно выстроенная) беседа двух разных, но хорошо знакомых людей на интересующую их обоих тему, и при этом своевременная и политкорректная книга. Странно только, что фамилия второго соавтора (соавторки), вопреки напрашивающемуся гендерному равноправию, не вынесена на обложку. Видимо, маркетинг всё-таки важнее политкорректности.

Керен Климовски. «Время говорить» М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2020

Русский писатель из Израиля – не то чтобы прям такой оксюморон и диво дивное. Достаточно назвать кумира интеллигентных советских дам Дину Рубину и культовую для их детей Линор Горалик. Но 35-летняя Климовски – автор нового поколения, нового бэкграунда и, соответственно, новых тем. Она попала в Израиль дошкольником, и вся его жгучая экзотичность для нее, как и для ее героини-сверстницы Мишки, обыденна. Как, впрочем, и мир высоколобой русской культуры, в котором она, дочь профессора славистики иерусалимского университета и детской писательницы (мы говорим о героине, Мишке), вращается с рождения. С рождения – и до развода родителей. Кокон лопнул, и Мишке надо взрослеть. Что она и делает со всем азартом юности, пылкостью и непосредственностью Ближнего Востока и, надо отдать должное жительствующей ныне в Швеции Керен и ее московским редакторам – на прозрачном русском языке. Хоть ее героиня и бравирует, что сама-то она к нему не очень:

«В общем, единственное, что я поняла: все русские — сумасшедшие, у них полностью крыша поехала. Но Достоевский хотя бы забавный, а вот Чехов — тоска, читаешь его и как будто медленно погружаешься в болото. Папу очень расстраивают мои отзывы, он говорит: «Это перевод плохой!» — я ведь на иврите читаю, я русский не так хорошо знаю — и даже пытался другие переводы мне подсовывать, но все равно как-то не шло. Тогда он сказал: “Вот вырастешь и сама переведешь, да, Мишенька?”»

В каком-то смысле так и произошло. Только с точностью до наоборот.

Сухбат Афлатуни. «Глиняные буквы, плывущие яблоки» М.: Эксмо, 2020

Если Климовски бежит экзотизма, то живущий в Ташкенте поэт, критик и преподаватель Евгений Абдуллаев, пишущий прозу под именем-девизом, обозначающим на арабском что-то вроде «Беседующий с Платоном», в экзотизмах купается и находит источник вдохновения.

«Алейг. Яхиль.

Сардош. Марафлион. Вараам.

Уже почти все забыл, скребу затылок и не вспоминаю. Зачем ему нужны были эти буквы? Какую роль сыграла в этом женщина в желтой маске?

Кто-то из ангелов на небе это знает. А может, даже он не знает.

Юрудж, Шафхор, Барфаид. Осс, Кижжир, Юприхам, Форфур…»

Так начинается первая повесть, давшая название сборнику. Которую, впрочем, можно прочесть как отдалённое эхо «Песчаной учительницы» Платонова: здесь тоже есть некий изолированный поселок, страдающий от нехватки воды, Учитель, мечтающий неочевидными решениями исправить положение, и неумолимая Власть, равнодушно перечеркивающая эти попытки.

Две другие повести – «Пенуэль» и «Год Барана», под стать первой: русская современная проза, сквозь которую просверкивает древняя восточная притча.

Евгений Водолазкин. «Сестра четырёх» М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2020

По собственному признанию, Евгений Водолазкин в перерывах между написанием романов пишет небольшие пьесы, как хоккеисты в межсезонье играют в волейбол – чтобы попробовать что-то новое и при этом не растерять форму. Но обстоятельства карантина понудили наконец его отнестись к своим драматическим опытам более серьёзно и даже доверить их, как раньше выражались, типографскому снаряду. Подобный архаизм будет здесь уместен, потому что и сама форма эти четырех пьес подчёркнуто архаична, несмотря на вполне современное содержание. «Сестра четырёх» впрямую посвящена пандемии, «Пародист» переносит нас в «фальшивый мир шоу-бизнеса», герои «Музея» – вообще Сталин и Киров, а в «Микрополе» действует Хор обманутых дольщиков. И введение этого античного «коллективного персонажа» дает ключ к пониманию замысла автора «Лавра» и «Брисбена»: это – античные «рецитации», то есть пьесы для чтения. Да он и сам во вступлении об этом честно предупреждает.

II. Переводные

Антонио Орландо Родригес. «Чикита»

Пер. с исп. Дарьи Синицыной

СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2020

В последние годы интеллектуальное петербургское издательство открыло для себя (не в последнюю очередь – благодаря талантливой и прилежной переводчице Дарье Синицыной) новую нишу: новейший латиноамериканский роман, со всем очарованием «магического реализма» разных изводов. На сей раз – извода кубинского. Точнее, разумеется, американо-кубинского, потому что автор с 1999 года живёт в США. Там-то он и написал эту книгу в редком и трудном жанре: вымышленная биография реального человека. Причем человека незаурядного: кубинской лилипутки Эспиридионы Сенды (1869–1945), более известной как Чикита («Малышка»), прославившейся не только необыкновенно малым ростом, но и хореографическими талантами и, как мы видим, прожившей полную жизнь. В 2008 году книга получила Florida Book Awards. Теперь мы можем оценить, почему – и это вовсе не "политика".

Фредерик Бегбедер. «Человек, который плакал от смеха»

Пер. с фр. Елены Клоковой

М.: ИД Городец, 2020. — 352 с. — (Коллекция Бегбедера)

Любимец московской клубной публики нулевых, Бегбедер теперь – «владелец» собственной именной серии в московском издательстве. И без ложной скромности, прямо противопоказанной его творческому методу, начинает ее с собственного романа, посвященного себе любимому. Точнее, как обычно – своему альтер эго, Октаву Паранго, бывшему рекламисту, бывшему модному обозревателю, а теперь – постоянному участнику самого рейтингового утреннего радиошоу Франции. С которого он в начале романа с треском вылетает, потому что пропьянствовал (и не только) всю ночь, абсолютно не подготовился и вместо очередного искрометного монолога с трудом выдавливал из себя какую-то жалкую банальщину.

И весь 350-страничный роман – объяснение, как Фредерик, то есть Октав (Фредерик не скрывает, что «автоописание» – его всё) дошел до жизни такой. Тут и «жёлтые жилеты», и ночные красотки, и наркотики, и проблемы опадающей мужественности, и проклятые соцсети со своим новым языком, которого Октав не понимает.

— Милица, а тебе не в лом общаться с бывшей знаменитостью?

— Ты не бывший, ты — хештег!

Она набирает #octavparango и показывает мне тысячи запросов. Не вся надежда потеряна.

— Аз есмь хештег — следовательно, я существую.

Переводчику тоже непросто ориентироваться в плотном тексте, перенасыщенном реалиями. И поэтому на всякий случай вместе с именами французских политиков, рэперов, медипаперсон подробному комментированию подвергаются понятия «сорокапятка», «Coldplay», «#metoo», «Зеленский» и даже «Pussy Riot». Общение с Бегбедером, напускным циником и записным пессимистом, явно настраивает на мысли о быстротечности земной славы.

Джон Херси. «Хиросима»

Пер. с англ. Михаила Казиника и Никиты Смирнова

М.: Individuum, 2020. – 224 с.

В череде славных и горестных годовщин, связанных с годовщиной Победы, есть и такая, совсем недавняя: 6 августа исполнилось 75 лет со дня первой и предпоследней реальной атомной бомбардировки. Через год после этого перевернувшего представления о возможном и допустимом события респектабельнейший журнал «Нью-Йоркер» пошел на беспрецедентный в то время шаг: отдал весь номер целиком под один материал: репортаж Джона Херси, который в лучших традициях американской журналистики проследил за судьбами шестерых выживших жителей Хиросимы: до, во время и после взрыва. И не прогадал: выпуск разошелся весь и был впоследствии переиздан книгой тиражом три миллиона экземпляров, неоднократно признавался одним из лучших образцов расследовательской журналистики. Еще через 40 лет Херси написал статью-продолжение, проследив за судьбами главных героев.

Строго говоря, это не художественная литература, а именно что журналистика; но журналистика, суггестивный эффект которой намного превосходит фикшн – и Херси одним из первых показал, что это вообще возможно. А еще именно этой статьей-книгой явно навеян «Будет ласковый дождь» – казалось бы, сугубо фантастический, но один из самых страшных во всей литературе XX века рассказ Брэдбери на ту же тему.

III. «Не пойми что»

Владимир Сорокин. «Русские народные пословицы и поговорки» М.: ACT, Corpus, 2020

В 2016 году моя итальянская подруга – переводчица Денис Сильвестри, работавшая тогда над «Сахарным Кремлем» Владимира Сорокина, обратилась ко мне с вопросом: что значит выражение: «Оп-чики! Оп-чики! Оп-чики корявые!»? И я с изумлением понял, что не могу объяснить итальянке его точный смысл! Хотя когда читаешь по-русски, в контексте, вроде все понятно… Меня так это удивило, что я даже предложил коллегам сделать викторину об истинном смысле подобных сорокинских «сгущений смысла».

В 2020 году сам Сорокин, устав, видимо, от участившихся мольб переводчиков на разные языки, составил наконец собственный словарь поговорок, фигурирующих в его произведениях. Вышло изрядно:

"На пожаре много не пей —

станешь квёлый репей"

Или:

"Каждый дом на четыре стороны глядит, скрывается"

Или:

"Плохой плясун словно колокол — звону много, а ход один".

Чтó это значит? Вы уверены, что готовы это знать?

Вынесение в заголовок авторской книги слов «русские народные» кажется на первый взгляд очень нескромным. Тоже мне, нашёлся, фольклор в одно лицо! Но всякий фольклор на самом деле авторский. Так выдумывать, уходя куда-то в пласты досмысленной речи, могли разве что поэты особого склада: Башлачев, Кормильцев, Цой. Но их давно нет, а Сорокин, к счастью, может выпустить свои поговорки сам.

«Табак и порох. Из истории табакокурения в Великую Отечественную войну» М.: Издательский дом «Городец», 2020. — 144 с., илл.

Квадратный альбом, содержащий изображения самодельных зажигалок, богато изукрашенных портсигаров из коллекции неутомимого собирателя Михаила Сапего, а таже фотографии бравых парней (и их боевых подруг) с цигарками в зубах способны смутить кого угодно. С одной стороны, безусловно, – пропаганда, точнее, романтизация вредной привычки, и поэтому на альбоме справедливо стоит «18+». С другой – вымарывая из памяти то, какое колоссальное значение имела на фронте последняя папироса перед боем – и все с этим связанное («друг, оставь покурить! – а в ответ тишина…») – не занимаемся ли мы тем самым осуждаемым переписыванием истории в угоду текущему моменту?

Великая Отечественная война имела место в совсем другую историческую эпоху, когда все было другим – и со вкусом и любовью собранный небольшой альбом это подчеркивает очень наглядно.

Ольга Седакова. «Перевести Данте» СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2020

Ольга Седакова – не только крупнейший поэт, религиозный философ, но и ярчайший представитель «библиотечной эмиграции» – советской интеллигенции, искавшей «тайную свободу» не в кочегарках и Коктебеле, а в тиши академических библиотек, где она предавалась утонченнейшим штудиям.

Эта небольшая элегантная книжечка – малая часть этих штудий. Она содержит всего три главы «Божественной комедии» – Песни I и XXVII Чистилища и Песнь XIV Рая, но зато уж разобранные с глубиной постижения, доходящей до медитации.

«Вы слышите, читатель, что всё пропало? – прямо обращается О.А. Седакова к читателям своей книги, посвятив целый разворот анализу трех стихов Данте и их (не)соответствию у Лозинского. – Если нет, объяснить я не смогу».

Я, конечно, как читатель, да еще и способный разобрать по-итальянски, заметил небольшой нюанс; но чтоб прям «все пропало» – как ни силился, не слышал. Возможно, вы, дорогие читатели, окажетесь более чуткими.