Текст: Денис Безносов
1. David Szalay. All That Man Is
Vintage, 2016 (На русском книга издана в переводе Д. Шепелева под названием «Каков есть мужчина»; М.: Эксмо, 2018)
Девять тоскливых историй о девяти мужчинах, расставленные в метафорической хронологии: герой первой новеллы – полный надежд и планов на светлое будущее молодой человек, герою последней – около семидесяти, и он «все чаще задумывается о смерти». Между ними – прочие этапы усредненной мужской жизни: поиск себя, мучительное выстраивание карьеры, обретение семьи-работы-дома, конфликты с женой-детьми-начальником, снова поиск себя, кризисы всевозможных возрастов и, конечно, всегда разочарование. Все персонажи, населяющие книгу, куда-то идут, едут, странствуют –будь то ежедневная поездка с дочерями в школу или долгое путешествие по Европе, и все они не то чтобы несчастны, но погружены в меланхолично-драматичное состояние, часто молча рефлексируют и потому бывают скупы на реплики. В итоге все, конечно, плохо, не чудовищно и страшно, а просто плохо, как всегда и везде, потому что предопределенность-бессмысленность-обреченность и т.д.
All That Man Is – крайне банальное рассуждение о современном мужчине,
распределенное по нескольким скучным новеллам, связанным между собой в основном тематически (то есть технически это не вполне роман). Как ни разыскивай, ничего хоть сколько-нибудь примечательного у Солоя не отыщешь.
2. Patrick deWitt. The Sisters Brothers
Granta Books, 2011 (На русском книга издана в переводе Н. Абдуллиной под названием «Братья Sisters»; М.: Астрель, 2013)
Два брата – один, как водится, поумнее и похитрее, другой посильнее и подобродушнее – живут на Диком Западе образца спагетти-вестерна, работают на большого влиятельного босса и убирают людей за деньги. Как-то раз братья отправляются на очередное дело, по пути встречают всевозможных колоритных персонажей (призванных, вероятно, проиллюстрировать изображаемую эпоху), оказываются втянутыми в некоторые отчасти забавные ситуации и кого-то время от времени убивают. Конечно, по дороге они ведут долгие диалоги на отвлеченные темы, и все это, конечно, должно казаться нам смешным. В неуклюжем сочинении Де Уитта корявым кажется все – от выбранной композиции (что-то вроде плутовского романа с элементами морализаторства) до мелких деталей (например, все персонажи говорят примерно в одном и том же речевом стиле, отчего диалоги попросту не работают), а циничное насилие, являющееся неотъемлемой частью жанра, вплетено в повествование чрезмерно искусственно, постольку-поскольку.
В целом The Sisters Brothers кажутся ученической пародией на великий Blood Meridian.
Впрочем (и на это обращалось внимание в критике), книга Де Уитта как будто специально писалась под экранизацию, что в итоге с ней и произошло.
3. Alison Moore. The Lighthouse
Salt Publishing, 2012
Современная западная проза чрезвычайно любит отправлять разочаровавшегося в жизни героя в какое-нибудь бессмысленное путешествие, чтобы, праздно пошатавшись по безлюдной местности, он отрефлексировал свои травмы и что-то такое понял про свое глубоко несчастливое прошлое. Обыкновенно его перемещения в пространстве не играют в книге никакой существенной роли, кроме фона для воспоминаний, ради которых и затевалось путешествие. Бесцельно странствуя по какой-нибудь европейской стране (в данном случае Германии), протагонист бесконечно вспоминает о родителях, которые развелись, об отце, который пил и бил, о соседке, чей сын – скорее всего ему брат, о собственной жене, которая внезапно ушла, болезненно рассуждает о никогда не рожденных детях и никогда не устроенной жизни, об утраченных иллюзиях и невыносимой тяжести бытия. Ходит, вспоминает, думает, ходит, вспоминает, думает. А тем временем где-то в отеле, где он остановился, со своим несчастным браком не может разобраться пара его владельцев.
Выходит, куда ни посмотри – везде трагедия за обеденным столом, и каждая семья несчастлива по-своему.
Такой вот оригинальный роман по всем правилам жанра написала когда-то Элисон Мур. С не менее оригинальным названием «Маяк».
4. Jeet Thayil. Narcopolis
Faber & Faber, 2012
Художественная и псевдохудожественная литература о всевозможных наркозависимостях обширна, но зачастую однообразна. Особенно если нарратив сосредоточен исключительно на употреблении наркотиков, а жизнь персонажей расположена где-то на полях. Разумеется, у жанра наличествует общепризнанная и выдающаяся классика – в диапазоне от Confession of an English Opium-Eater и Les Paradis Artificiels до Trainspotting и Junkie, но также есть вторичные сочинения вроде «Романа с кокаином», имеющие тем не менее историческое значение. А еще есть запечатленный частный опыт, похожий на все сразу и не сообщающий ничего хотя бы отчасти оригинального, но убежденный в своей несомненной состоятельности. Обошедший с полсотни опиумных домов и борделей, опробовавший на своем организме примечательное количество разносортных веществ и
побывавший на самом, как говорится, дне, персонаж садится писать исповедальную книжку, чтобы рассказать все как было, поскольку предполагается, что личный опыт интереснее художественного вымысла.
Индийский поэт Джит Тайил примерно так и рассуждал, когда брался за роман о своем Наркополе – опиумно-героиновом Бомбее, но, очевидно, ошибся.
5. Kamila Shamsie. Burnt Shadows
Bloomsbury, 2009
Ядерная бомбардировка Нагасаки, раздел Британской Индии, пакистанский терроризм и борьба за независимость, Афганистан, 11-е сентября и снова Афганистан. Судьба японской женщины, невольно ставшей прямым и косвенным участником нескольких трагедий XX века. Протагонист – олицетворение геополитической катастрофы, передела территорий, культур и религий, маленькая жертва большой политики, подобно миллионам других, не имеющим значения в мировом масштабе. «Я пережила Гитлера, Сталина, Холодную войну, Британскую Империю, сегрегацию, бог знает что еще, – говорит подруга главной героини. – Мир переживет и это, а если чуточку повезет, то вместе с ним переживут и те, кого ты любишь». Роман Шамси об этом изматывающем сослагательном «если повезет» – если повезет, твой сын выживет, если повезет, тебе удастся оказаться в нужном месте и избежать бомбежки, если повезет, большие игры, террористы, войны, перевороты обойдут тебя стороной, если повезет, доживешь до старости и т.д.
К сожалению, при несомненной правильности рассуждений «Сожжённым теням» не хватает композиционной целостности и какой бы то ни было внимательной работы со структурой текста.
Впрочем, многое здесь можно расценить как приближение к куда более емкому и точному (хотя и тоже простоватому) Home Fire.
6. Mohammed Hanif. A Case of Exploding Mangoes
Vintage, 2009
17 августа 1988 года самолет С-130 «Геркулес», перевозивший пакистанского диктатора Зия-уль-Хака с полигона Тейпур Тамевали, где проводились испытания американского танка, домой в Исламабад, потерпел крушение неподалеку от Лахора. Пакистанское правительство пообещало наказать виновников теракта, но так и не отыскало ни исполнителей, ни тем более заказчиков. Версий произошедшего бытовало множество – от контейнера с ядовитым газом до специфического взрывчатого вещества, магическим образом принесенного на борт. Очевидно одно – Зия-уль-Хак, как Федор Павлович Карамазов, насолил многим, а значит в его гибели мог поучаствовать кто угодно. Таковы факты. Дальше начинается виртуозный, весьма изящно избегающий прямого политического высказывания вымысел Ханифа (между прочим, принимавшего участие в журналистском расследовании вышеописанных событий). В романе приводятся новые причины и подробности теракта – например, контейнер с ядовитым газом был на самом деле ящиком со спелыми манго, а основная причина смерти Зия-уль-Хака – мистическая, поскольку на него наслала проклятие приговоренная им к смерти слепая колдунья-мученица.
А исторические события изложены в духе Catch-22, то есть скорее фантасмагорически, нежели претендуя на документальность.
Впрочем, если никто не знает истинных причин произошедшего, почему бы не досочинить реальность и не заполнить лакуны художественным вымыслом. И «Ящиком со взрывчатыми манго».
7. Jim Crace. Being Dead
Picador, 2010
На берегу залива обнаружены двое убитых – мужчина и женщина, оба лет пятидесяти, оба доктора зоологических наук. Они обнажены, головы их пробиты (вероятно, булыжником), кое-что из вещей украдено (скорее всего, ограбление). Их тела умиротворенно лежат бок о бок в палатке, его рука на ее коленке, она как будто смотрит на него. Тридцать лет назад молодые Джозеф и Силис точно так же лежали в обнимку на этом месте, живые. Тогда их совместная жизнь начиналась, а теперь закончилась. Из их смерти фабула романа «Будучи мёртвыми» расходится по противоположным хронологическим траекториям: все, что происходит с телами сейчас (в обычной последовательности), и все, что привело их на берег залива (в обратном порядке).
Стерильный, промозглый, отрешенный Крейс, радикальный атеист и любитель многослойных эсхатологических иносказаний, рассказывает о двух мертвых телах, именно они – главные герои его книги.
Живые персонажи Being Dead выполняют служебные или декоративные функции, как бы обживают пространство вокруг убитых Джозефа и Силис. Мир мертвых рационален, зоологичен, физиологичен, логика в нем универсальнее, а постоянство долговечнее. И дело не в гипотетической загробной жизни, которой Крейс даже теоретически не допускает, скорее речь о постоянстве природных процессов, физико-химических закономерностей, объективном порядке вещей в органическом мире, который человеческая жизнь наделяет избыточной информацией, а смерть, наоборот, освобождает от лишнего, случайного, вымышленного, искусственного.
8. Robert Coover. The Universal Baseball Association, Inc., J. Henry Waugh, PROP.
Overlook Press, 2011
В американском постмодерне спортивная игра, как правило, выступает в роли метафоры миропорядка – будь то поединок Dodgers/Giants на фоне Карибского кризиса у Делилло или знаменитый Эсхатон Фостера Уоллеса, где сложносочиненный теннисный турнир буквально изображает собой геополитические распри. У Кувера самый, пожалуй, американский вид спорта практически лишен такого масштабного содержания, а соревнования проходят в голове у невзрачного офисного невротика. Именно он – легендарный основатель Вселенской Ассоциации Бейсбола, он же – ее бессменный руководитель, тренер каждой команды, друг и покровитель каждого игрока, национальная гордость и мировая знаменитость. И не имеет значения, что никакой Вселенской Ассоциации на самом деле не существует, что вместо бейсбольного поля у него – тесная пообшарпанная кухня с турнирной доской на стене и парой игральных костей для принятия стратегических решений. Джей Генри Во заперт в этой продуманной до мелочей реальности, где им восхищаются, где его привечают, где все к нему прислушиваются, потому что в обыкновенном мире он никто, среднестатистический акакий акакиевич, а там – хозяин положения.
Такое, казалось бы, банальное эскапистское двоемирие великий Кувер превращает в изящно смонтированную психологическую (кое-где сюрреалистичную) трагедию
человека, не умеющего и не желающего соприкоснуться с внешним миром, но не находящего покоя внутри себя, потому как и выдуманный порядок периодически неизбежно сбоит.
