Текст: Денис Безносов

Аллен Гинзберг (1926–1997) – один из самых известных американских поэтов XX века (если не самый известный) и единственный из поэтов-битников, которого знает чуть ли не каждый. Хотя бы по ленноновскому гимну 1969 года "Give peace a chance", где Alan (sic) Ginsberg упоминается непосредственно перед Hare Krishna. Но еще за 14 лет до этого его собственная поэма «Вопль» стала – и до сих пор воспринимается как гимн бит-поколения, квинтэссенция Сан-Францисского Ренессанса и всей своей эпохи.

Густая смесь из автобиографической исповеди, апокалиптических видений и сюрреалистичного гротеска, повествующая о гибели «разбитого» послевоенного поколения, вытесненного на задворки общества. Святые и никому не нужные «лучшие умы поколения», пожираемые Молохом, карательной психиатрией, капитализмом, насилием, разваливаются на глазах, умирают, безумствуют, – а поэт оплакивает их своим нескончаемым «воплем».

Впервые поэма прозвучала в гудящем гинзберговском исполнении в октябре 1955-го в «Сикс Гэлери» на Норт-Бич. Через несколько месяцев поэт и книгоиздатель Лоуренс Ферлингетти выпускает то самое издание в бумажной обложке – «Вопль» и другие стихотворения» (1956) с предисловием Уильяма Карлоса Уильямса. Потом книгу осудят за непристойность, а еще позже она станет культовой.

Гинзберг, наследник Уолта Уитмена, пишет долгими периодами, одна строка – один выдох. Это одический гимн, полный фонетической вязи и вывернутого синтаксиса, походит на заупокойную молитву, отпевание гибнущих друзей. Оплакивая их, он оплакивает себя. Его текст полон деталей, понятных современникам, реалий, которых вроде бы больше нет. Но несмотря на это, «Вопль» не теряет своей популярности – его читают из поколения в поколение и продолжают читать сейчас.

В 1961-м Гинзберг выпустит вторую поэму и вторую книгу, «Кадиш» и другие стихотворения». Написанный длинными строками, с еще более густым синтаксисом, но с монотонно-тягучей интонацией, «Кадиш» – развернутая эпитафия на смерть матери поэта Наоми Гинсберг.

Пространное размышление о детстве, родителях, иудаизме (сама поэма отчасти имитирует иудейскую молитву, чье название носит) облачено в растянутые до предела предложения и проникнуто религиозной образностью. Вторая книга – это другой Гинзберг. «Кадиш» лишен ярости, экспрессии и одической громогласности «Вопля», выстроен по другим музыкальным законам, но тоже произносится на выдохе. Там поэт ревел, рыдал, рычал, глядя на воплотившиеся ночные кошмары, здесь – он мрачно перебирает размышления, вспоминает мать и через ее образ прикасается к прошлому, пропускает его через себя и прощается с ним.

Обе ранние книги Гинзберга, с одной стороны, очерчивают первый и наиболее громкий этап в его творчестве, с другой – демонстрируют диапазон его поэтического творчества. Опубликованные под одной обложкой в мастерском переводе давнишнего жителя Калифорнии Дмитрия Манина (среди прочего подарившего нам недавно блестяще переведенного «Ворона» Теда Хьюза), две эти книги отчасти рушат ошибочное восприятие Гинзберга как поэта, известного исключительно эпатажным поведением, скандалами и обвинениями в непристойности.

Равно как и становится очевидно, что поэт Гинзберг не исчерпывается тем весьма условным набором признаков, который многие понимают под бит-поколением. Пожалуй, пришла пора выпустить основательное избранное, чтобы можно было по-настоящему оценить масштаб большого американского поэта.

Вопль

Начало поэмы в переводе Дм. Манина

Я видел, как цвет моего поколения пожирало безумие, как голодны наги на грани срыва

влачились на заре по улицам негритянских кварталов ища вмазки позарез

ангелоглавые хиппи в жгучей жажде первородного соития со звездным динамо в механизме ночи,

что в нищете лохмотьях с пустыми глазами торчков курили

сидя в неземной тьме трущобных комнат плывущих меж городских крыш медитируя на джаз,

что распахивали мозги к Небу под чикагскими эстакадами

и видели ангелов Магомета балансирующих на крышах многоэтажек в сиянии,

что прошли свои университеты лучась ясными очами с видениями Арканзаса и черного света Блейка меж профессоров войны,

что вылетали из учебных заведений за бред и непотребные оды на окнах черепа,

что прятались в небритых комнатах в одном исподнем и жгли деньги в мусорной корзине и слушали Ужас за стеной,...