Интервью: Михаил Визель
Слушайте подкаст: беседа с писателем Александром Беляевым
Легко сказать: написать книгу после такого диагноза. Как это получилось, мы поговорили с самим Александром.
Я помню начало твоих записей в "Фейсбуке": "У вас рак желудка" - это не те слова, которые хочешь услышать в 43 года от молодой и красивой женщины, даже если она в белом халате".
Александр Беляев: Да, это едва ли не первый пост на эту тему. Он был написан в фейсбуке через минуту после того, как я вышел из кабинета, 1 июля 2019 года. Так оно все и началось. Я действительно писал в обстоятельствах, не располагающих к написанию чего бы то ни было. Потому что ни в какой ремиссии я тогда не находился. А находился как раз посреди той самой истории под названием «устройся в больницу, чтобы тебя попытались спасти». Этот мой текст - крик души. Я занимался им в психотерапевтических целях.
Но все-таки это книга, над которой ты работал именно как писатель, а не просто как онкопациент. И книга вышла в издательстве, выпускающем Нобелевских лауреатов и прочих мэтров. Они не взяли бы твой текст в работу только из-за сочувствия к твоей ситуации. Много ли пришлось дорабатывать, как шла работа с издательством?
Александр Беляев: Серьезно она шла. И сильно пришлось это все доделывать. Правда, с издательством я был давно знаком. Его организатор Борис Натанович Пастернак в свое время был замглавного редактора в газете «Время новостей», где я писал о современной музыке. Но прошло 17 лет, когда я опять к нему обратился. Они сказали: просто сборник постов они опубликовать не могут, нужен текст объемный и связный. Что меня совершенно не удручило. Я подумал, что если ты делаешь настоящую книжку, надо делать цельное повествование. Мало того, я изначально закладывался на то, чтобы как-то всю эту историю запечатлеть... еще не зная, как она будет развиваться. Не зная, что меня ждет. Находясь в пессимизме, подчас в кошмарном пессимизме по поводу своего состояния и т.д. Физически в плохом состоянии, моральном. Я все-таки видел, что текст должен быть чем-то закончен. Лучше хэппи-эндом. Поэтому я каждый пост писал на какую-то определенную тему, как некую колонку, репортаж, применяя журналистские методы. Когда я начал собирать, уже начал распределять определенным образом.
В первой главе обрисовал ситуацию. Во второй решил написать про себя, про свое детство, свои корни меломанские, литературно-журналистские. Это был такой флэшбек. А дальше просто шел по хронологии, – как меня лечили. И завершил финальной главой, где говорилось про то, что сейчас мне иногда снится операция. Это реальный эпизод, хотя терпеть не могу описание снов, они ничего абсолютно не добавляют.
Это был первый драфт. Он занимал, по-моему, 190 тысяч знаков. Я его послал Борису Натановичу, который пообещал прочитать его за две недели. Но прошло дней семь или восемь, звонит мне Борис Натанович и говорит: штука удалась. Там есть сюжет, есть герой, но просто не хватает определенных вещей. Твои отношения с людьми нужны. У тебя там чисто технически: хожу по коридору, в этом коридоре тот, здесь такое-то УЗИ, здесь сякое. Это все, безусловно, нужно, но ты живой человек, ты герой. Пишешь про героя, а герой ты сам. Давай про себя, про твою психологию, даже про музыку. Можешь статьи свои процитировать. 250 тысяч знаков надо. Я на следующее утро прямо дальше этим занялся, как писательской работой, настоящим проектом. Просыпался утром, пил кофеек – с молоком мне можно. Садился и дорабатывал. Так что добрая треть у нее дописана. Этого не было ни в каком фейсбуке.
Пиша посты в ФБ, ты еще не знал, чем история закончится. Когда ты готовил книгу к печати, ты уже знал, что история закончилась благополучно. У тебя был соблазн как-то вернуться к тем первым постам и как-то их пригладить, какое-то более оптимистичное звучание придать задним числом?
Александр Беляев: Я писал посты так, чтобы они сразу были нормального журналистского качества. Не было у меня чего-то типа «сбегать на кровь голодным»… Нет у меня этого стиля, и не нужен он мне совершенно был. Я писал эти заметки как репортажные. Естественно, потом я как нормальный редактор, видел тавтологии, описки, ошибки и выкидывал. Но желания как-то переписать у меня не было.
Штука в том, что я сейчас понял: когда я собирал прошлым летом и дописывал эту книжку, я не очень тогда еще отошел от событий годичной давности, от того 1 июля. Я сейчас понял, что у меня тогда была психология больного человека. Я жил в этом. Это не разные состояния. У меня тогда что-то поутихло, всякие боли... Химиотерапия уже закончилась, которая больше всего на мозги влияет. Питание уже стало налаживаться. Но все равно я сейчас понимаю, что у меня тогда была психология больного и напуганного человека. У меня прошло тогда меньше года после операции, а это ничего. Год с операции – там такая плохая статистика. Довольно высокие риски рецидива. Я каждого нового обследования ждал с большим страхом. Поэтому – да, в то время я еще в этом жил, к сожалению.
Рак вообще подлая штука. Мне говорят: ты вылечился... Да у нас такого нет вообще, это хроническое заболевание. Хорошо бы, чтобы ты вошел в длительную ремиссию. Надо все сделать, что только можно сделать – опухоль удалить, метастазы, если они есть, убить и т.д. Но не считается, что человек выздоровел. На учете в онкодиспансере стоят пожизненно. Поэтому тут нельзя так говорить о каком-то финале, исходе и т.д. Пока он вот такой... Прооперировали, удалили, желудок полностью, два отдела пищевода, наблюдали, лечили, химиотерапию делали, иммунотерапию...
Сейчас я думаю, что у меня нет психологии больного человека. Мне неохота в этой теме копаться. Онкологическая болезнь тебя меняет. Потому что ты теперь живешь с этим. И будешь все время жить с этим – дольше, меньше... Твоя задача в этих обстоятельствах улучшить качество жизни по максимуму. Это отдельная очень интересная тема. Я бы за нее в принципе взялся. Потому что есть примеры просто сногсшибательные. Но пока не хочу, потому что у меня сейчас нет этой психологии. Я не хочу про это думать.
Ты не хочешь возвращаться в психологию больного человека, и это понятно. Но так совпало, что мы пережили ковид, пережили пандемию и карантин. Вроде мы из него выходим, почти вышли. Но очевидно, что мы не просто вернемся в ситуацию февраля 2020 года. Мир стал другим. В твоем личном случае – ты чувствуешь что-нибудь подобное? Ты стал другим?
Александр Беляев: Безусловно, да. У меня половина книги об этом. Мало того, я вообще самонадеянно скажу, что я стал лучше. У меня в голове произошли позитивные перемены. Я часто вспоминаю себя трехлетней давности, когда я был на каком-то пике невроза. Я тогда был больнее, чем сейчас. Тогда же у меня всякие язвы начались. Это же три года назад было, если вспомнить мои симптомы, сердцебиение непонятно какое, плохой сон. При том, что я в определенный момент вообще с алкоголем завязал, включая бокал пива к ужину. Все равно очевидные проблемы были. Гипертония сильная, боли какие-то в груди, обмороки. Я все списывал на нервы. Видимо, от нервов это началось. Мама тогда умирала и т.д. Я просто помню это. Три года назад я был абсолютно невротик, псих, которых бесился из-за всего. И из-за этого принимал неправильные решения. Когда по мне жизнь так проехалась и мне просто пришлось физически какое-то время лежать в постели, сначала до операции, потом после операции, потом во время химиотерапии, когда ты ничего не можешь и ничего не хочешь, это период смирения и это тебя меняет. Я очень рад, что я не обращаю внимание на всякую ерунду. Я рад, что к некоторым вещам я отношусь гораздо более практически, а к некоторым гораздо более философски.
