Интервью: Михаил Визель
Михаил Визель: С одной стороны, естественно, что мастерская, занимающаяся штучной печатью, взялась за такую книгу, как «Подмастерье Гутенберга». С другой – не совсем обычно, чтобы мастерская, специализирующаяся на флаерах, плакатах и прочей "раздатке", в принципе взялась за книгу. Как это получилось?
Сергей Бесов: Мы специализируемся не на "раздатке" — мы специализируемся на полиграфии высокого уровня. Это куда ближе к лакшери, премиальным вещам. Потому что используются классный материал, технологии, правильное сочетание дизайна и печати. Так что для нас это, наоборот, вполне естественно. Это скорее вопрос о цифровизации и аналоговых вещах: полиграфия — как раз та сфера, в которой цифровизация не работает. Наоборот, многие полиграфические вещи [умышленно] выходят небольшими тиражами или исполняются в специальных материалах, когда это и должно быть дорого. Но нужна какая-то цель: почему это должно быть сделано и стоить именно так?
По поводу «Подмастерья Гутенберга» — наша знакомая, она редактор, прочитала книжку и сказала: «Сейчас бумажными книгами занимаются только панки». И мне кажется, это точное описание. Потому что эта книга — она про свободу, про то, что мы делаем. Мастерская нам позволяет реализовывать вещи, которые непонятно, вернут деньги или не вернут. Мы изначально не рассматривали ее как коммерческий проект — но все деньги возвращаются. Все хорошие вещи в конечном итоге окупаются.
Единственное отличие [нас от издательства] – мы пошли по пути «сделай сам», и, в общем-то, это вполне нормально работает. У нас хорошо работающий интернет-магазин, вся логистика настроена, нет никаких сложностей с торговлей. Даже когда магазины в 2020 году были закрыты, мы вдруг оказались в сфере, которая, наоборот, бурно росла. Мы с нашим интернет-магазином с проектом «partisanpress» очень органично себя чувствовали в прошлом году — и чувствуем уже 8 лет.
А что такое «partisanpress»?
Сергей Бесов: Наш стрит-арт-проект внутри мастерской. Берем фразы из нашей жизни и печатаем на старом прессе деревянным наборным шрифтом. Важно, что мы эти плакаты не только продаем в интернет-магазине, но и клеим на улицах.
Это именно плакаты, не трафареты?
Сергей Бесов: Именно плакаты. Даже в мире — а мы три года этим занимаемся — плакаты многие печатают, но так, чтобы это вышло на улицу… Я знаю сейчас 3-4 проекта. А в то время, по-моему, в Бразилии еще кто-то клеил — и все. Почему-то этот мостик не был перекинут. А мы это запустили, и благодаря улице и Инстаграму проект стал относительно известен. У нас 17 тысяч подписчиков, мы чувствуем эту энергию и обратную связь. Людям нравится.
И зачем покупают? Повесить где-нибудь в баре? Как это вообще работает?
Сергей Бесов: Вы не поверите, не только в баре. Несколько тысяч таких плакатов сейчас висит в домах в России и в мире. Это тиражная графика, мы их все подписываем. Обычно печатаем 30 штук.
То есть покупают как произведение искусства для украшения интерьера. Понимаю. Это издание тиражное, но с очень ограниченным тиражом.
Сергей Бесов: Мы не ограничиваем тираж — мы ограничиваем тираж в определенную дату. А еще мне просто нравится печатать 15 штук, после этого я устаю. 15 штук мне хватает, чтобы окупить все процессы — значит, надо печатать штук 30. Мы как-то остановились на этом количестве.
Сами придумываете эти смешные фразы?
Сергей Бесов: Обычно мы знаем, кто автор. Мы не используем пословицы, поговорки. Крайне редко используем цитаты. То есть мы стараемся брать вещи, которые не совсем стандартные и не на слуху. Чаще всего у этих фраз есть какая-то история, и практически про каждую можно снять какой-то ролик, потому что это [своего рода] микросценарий. Но для человека, который просто прочитал, они могут иметь самое разное значение. Контекст может совпадать [с нашим], а может и не совпадать.
Это восхитительно, но это ближе к арту. А давайте все-таки ближе к полиграфии. Во-первых, приношу свои извинения, что я назвал вашу продукцию «раздаткой». Это не она; а что же это? Что вы печатаете?
Сергей Бесов: Визитные карточки. Приглашения. Сертификаты. Дипломы. Эстампы. Какая-то графика. Опыт накопился, поэтому в некоторых случаях мы занимаемся принт-менеджментом или экспертизой проектов. Помогаем реализовать, чтобы на бумаге это выглядело так же хорошо, как было задумано. Это наша основная работа.
Вы сказали, что у вас старинное оборудование. Времен Гарамона? Баскервиля? (Знаменитые печатники XVI и XVIII веков, создатели одноименных шрифтов. – Ред.)
Сергей Бесов: В России вообще крайне редко встречается старинное оборудование, а такое старое я вообще не припомню. [У нас] относительно старое. Прессы, на которых мы печатаем коммерческие заказы, — это обычно оборудование, которое выпускалось где-то до начала 80-х годов. Просто на нем раньше делались пробные оттиски. Хотя правильно он называется даже не «пробопечатный пресс», а тест-пресс, потому что они очень высокого качества, позволяют смотреть цвет и совмещение. Этот вот резак для бумаги – конца XIX века. Этот пробопечатный пресс – это и есть «партизанский пресс», сколько ему – неизвестно. Петр Проценко как-то говорил, что во время Великой Отечественной войны такие прессы сбрасывались партизанам в леса на парашютах. Они очень простые, и с их помощью они могли хоть что-то печатать.
Листовки?
Сергей Бесов: Да. Вот они как раз печатали раздатку.
Каким образом от этих восхитительных винтажных штук вы перешли к печати современной американской литературы?
Сергей Бесов: У нас в мастерской все время что-то зреет, бурлит. Книжку мы хотели издать с самого начала.
А если это еще и продается, приносит деньги, то это самое большое и важное дело для типографии, которое может быть.
Вначале мы думали, что сделаем какое-нибудь пособие по разным видам печати. Но как-то не складывалось. А потом к нам приехал наш друг дизайнер Иван Гульков из Калифорнии. И он нам подарил книжку «Gutenberg's Apprentice». Она пролежала у нас, наверное, год. Не было времени. Потом я ее начал читать, и в какой-то момент она сильно зацепила. Это же про нас! Печатная мастерская, то, что происходит у Гутенберга, Шёффера, Фуста – очень понятные, с нашей точки зрения, вещи. Это наша жизнь.
Долги, кредиторы?
Сергей Бесов: Нет, зачем?! Технологии печати, то, как это происходило. Понятно, что мы никогда не узнаем, как было на самом деле, но выглядит очень правдоподобно.
Мой компаньон в то время, Женя Перфильев, сказал: «Давай напечатаем?» Это было года четыре назад. Мы списались с Аликс Кристи. Выяснилось, что она работает с агентством в Лондоне. Потом нашлось представительство в России. Мы купили права. Потом была история с переводом. В общем, это был интересный внутрикультурный процесс.
Я листаю эту книгу и понимаю, что она выглядит по-хорошему старомодной. Если бы она не была такой ослепительно новой, я бы счел, что она издана в 70-е годы XX века. Это ваша сознательная установка, такой винтаж?
Сергей Бесов: Я не воспринимаю ее как винтаж. Дизайн делал Женя Григорьев. Она внутри довольно сложная, при всей ее простоте. Если говорить про форму – это классика. Бумага не мелованная, а пухлая — поэтому книга получилась легкой. Это еще и правильно с точки зрения логистики, чтобы книга не была тяжелой во время пересылки. За границей чаще всего книги довольно легкие, это очень разумная идея.
Для обложки Женя специально искал материал. В 70-е годы и раньше обложки книг чаще всего имитировали ткани. Даже раньше, это начало XX века...
Тогда вроде были коленкоровые, или уже не было?
Сергей Бесов: История с коленкором дольно сложная. Книги обычно переплетали, используя ткань. И чтобы добиться нужного цвета, часто просто красили сверху. Она потом стиралась, [и становилась такой, какой мы привыкли ее видеть]. Женя знает об этой традиции, и он предложил так сделать.
Что же касается шрифта… так никто не делает. Почему «панки» — потому что сейчас это абсолютно неразумно. Когда Женя подбирал шрифт, было два варианта: взять один современный, который подходил, и взять еще один шрифт, который называется Lapture, его сделал Тим Аренс, немецкий шрифтовой дизайнер, по мотивам шрифта, который сделал Альберт Капр. Это самый известный исследователь Гутенберга. Он написал книгу «Личность в истории». И, насколько я понимаю, Капр сделал шрифт специально для этой книги. Так вот, шрифт, который здесь используется, — это шрифт Капра. Олег Мацуев сделал кириллическую версию – просто для того, чтобы издать эту книгу. Никто в здравом уме такого сейчас не делает.
Поэтому вроде книга простая, но на самом деле шрифт здесь – это какая-то фантастика. Он специально такой рубленый, потому что должен отсылать к тому времени.
Когда я беседую со шрифтовиками, я просто поражаюсь, настолько это особые люди... Но получается какая-то совершенно внеэкономическая история. Все издатели думают о том, как уменьшить расходы, а вы, наоборот, думаете, как сделать еще навороченней.
Сергей Бесов: Дело в том, что у нас есть такая возможность. Так как мы мастерская и мы можем печатать. Допустим, суперобложку мы печатали сами. Это высокая печать из фотополимера. Еще планируется — я это обещаю уже полгода — что мы 50 штук из тысячного тиража напечатаем прямо с доски. Это еще будет, я просто не успеваю. Никто [в нормальном издательстве] так бы никогда не делал. Это довольно дорогая бумага, которую обычно не используют для суперобложек.
В общем, это все немного наперекор. Но люди чувствуют, понимают это. И мне кажется, что это как раз очень классно.
Есть расхожая метафора – бумажная книга как виниловая пластинка. Была основным носителем музыкальной информации, а стала утехой для аудиофилов, уверяющих, что они способны различить звук виниловый и цифровой. Такая аналогия вам кажется уместной?
Сергей Бесов: Вполне. Вы попали в точку. Еще расхожее выражение – «мы живем в большом количестве информации». И основной вопрос: зачем мне эта информация? Я очень фильтрую информацию, которую получаю. Возможно, это какая-то моя личностная характеристика.
Реально могу ждать. И я ее буду читать специально и с удовольствием. Винил слушается таким же образом. То есть я сейчас могу вечером 20 минут слушать одну сторону пластинки. Такие вещи как-то заземляют нас, заставляют все делать немножко медленнее. Этот темп нужен, чтобы наши мысли привести в порядок, немножко успокоиться. Вот единственная реальная цель, вот зачем нужен винил и зачем нужны книги.
С другой стороны, это немножко тревожно. Потому что винил – не то чтобы причуда, но это явно маргинальная часть музыкального мира.
Сергей Бесов: Это вам кажется. Вы знаете, что сейчас происходит с винилом? То же самое, что с книгами. У меня дочке 16-й год — большего фаната книг и винила я, может быть, и не найду. Это стереотипы, которые, мне кажется, не соответствуют действительности. О том, что винил — убежище аудиофилов. И книги тоже для сумасшедших людей, которые воинствующие консерваторы, которые застряли где-то... Нет.
Молодые люди, которые попадают в магазины виниловых пластинок, или в книжный магазин — они становятся такими же сумасшедшими фанатами, как люди любого возраста.
Те, кто попадают – да. Но многие не попадают.
Сергей Бесов: Те, которые интересуются и в теме. У нас в мастерской много артефактов, и когда сюда попадают люди, которые не привыкли к этому, они чувствуют себя ошеломленными. Они здесь могут очень долго ходить, трогать, смотреть. А когда знаешь, что за каждой вещью какая-то история, это все приобретает много смысла.
Если я правильно понял, ваш первый книгоиздательский опыт оказался успешным. И с точки зрения морального удовлетворения, и с точки зрения финансовой. Что дальше, будете ли продолжать?
Сергей Бесов: Я думаю, будем. У нас как все начиналось в 2011 году: я был в Москве, а Женя, мой компаньон, в Пензе. Сперва мы вдвоем собирались [просто] печатать открытки, а потом поняли, что это перерастает в какой-то совместный проект и надо что-то придумывать. Появились «Демоны печати». Мастерской в то время не было, мы назвали это «издательский просветительский проект». Потому что мы были издателями не книг, но открыток, и были определенные планы. Про высокую печать в современном использовании в то время дизайнеры знали не очень много, рынка как такового не было, нужно было очень много рассказывать. И мы были этими рассказчиками-просветителями.
А потом мы назвали себя «мастерская высокой печати», появилось место, мы [как бы] вернулись обратно к корням. Потому что это в чистом виде просветительский издательский проект. Так реализуется наша стратегия, которая была в самом начале.
Сколько вас здесь работает? У вас, как у Гутенберга, есть подмастерья?
Сергей Бесов: Да. Помогает Яна Лосева, она занимается проектами-заказами. Есть Андрей Хохлов, он основной печатник. В основном трое и работаем.
Здесь, в этом помещении, не все производство?
Сергей Бесов: Старт был здесь, потом стало тесно, поэтому мы разделились. В соседнем здании чуть побольше пространство.
Книжка здесь напечатана?
Сергей Бесов: Нет, конечно. Мы же не сумасшедшие. В этом смысле мы очень адекватные. Самый нормальный способ, как оказалось, – напечатать в Латвии, потому что там классные подходящие материалы. По стоимости получается дешевле, чем в России.
Вам как печатнику не обидно, что приходится печатать в маленькой Латвии, а во всей огромной России негде напечатать?
Сергей Бесов: Во-первых, непонятно, почему «обидно». Во-вторых, производство книг – это очень высокотехнологичное и дорогое производство, так что [нет ничего удивительного], что в Латвии построили комбинат, который печатает на всю Европу или [даже] мир. Таких комбинатов вообще немного. В России они тоже есть, и они тоже все классно делают. Просто с нашим подходом – с этой бумагой, с этим переплетом, с этим форзацем – в России бы это стоило на 30 процентов дороже. А суперобложку мы сами печатаем. Мне кажется, что мы действуем очень современно.
Я не ответил на вопрос, что [именно] мы будем дальше издавать. «Подмастерье Гутенберга» неожиданно потянуло за собой другие вещи. Пришел мой друг Женя Самолетов, и мы сейчас делаем маленькую книжку про коктейли. И у нас еще есть замыслы, пока не буду рассказывать.
Название вашей мастерской связано с вашей фамилией?
Сергей Бесов: Фамилия была последней каплей. Когда мы придумывали название, у нас было много вариантов, которые нас по каким-то причинам не устраивали. Какие-то вялые, медленные, неточные. А потом мы наткнулись на выражение «printеr’s devil...» – это ученик печатника, подмастерье. И потом был легкий мостик. У нас же иногда говорят: «Ну ты демон!» Когда не понимают, как человек это сделал. А когда мы делаем какие-то вещи, люди часто удивляются. Говорят: «Это вообще возможно?» Поэтому как-то срослось очень легко.
А фамилия «Бесов»… она просто добавила. Вообще потом выяснилось, что, оказывается, «демон», или «даймон», daemon – это из греческой мифологии (δαίμων). Это полулюди-полубоги, которые застряли между землей и небом. Мы потом это в нашу концепцию внесли: мы «Демоны печати», потому что не даем покоя ни себе, ни заказчикам в достижении лучшего результата. Вот как мы это сформулировали.
А были ситуации, два раза всего, когда нам просто не хотели платить, потому что увидели, что в договоре «Демоны печати». Для нас это всегда такой фильтр. Мы не вкладываем [в название] никакие религиозные смыслы, и если человек слишком суеверный и придает этому такое большое значение, скорее всего, нам просто не надо вместе ничего делать.
