Текст: Денис Безносов
1. Rachel Yoder. Nightbitch
Doubleday, 2021
Мужчина ходит на работу. Женщина сидит дома с ребенком. Каждому — по соответствующей гендерной роли. В хождении на работу, как и в уходе за ребенком, приятного немного, но с работы можно хотя бы уйти, а от двухлетнего гиперактивного существа скрыться некуда. Поэтому проснувшись однажды утром от беспокойного сна, женщина обнаруживает, что она у себя в постели превратилась в страшную собаку. То есть Рейчел Йодер буквализирует ситуацию и превращает гротескное сравнение в реальность: у героини мохнатится шея под затылком, отрастают клыки и назревает хищнический аппетит. Многим подобная трансформация кажется оригинальной, а желчный юмор Йодер — метким, даже искрометным. Мол, такова уж судьба современной матери в обществе, где все трубят о гендерном равенстве, но на деле этим равенством пренебрегают. Мол, женщина, вынужденная играть роль, отведенную ей патриархальным социумом, в скором времени из цивилизованного человека превращается в самое обыкновенное животное, сосредоточенное на собственном выживании. И так далее, и тому подобное. Актуально, остро, правдоподобно, чудовищно скучно.
2. C Pam Zhang. How Much of These Hills Is Gold
Riverhead Books, 2020
Двое сирот-азиатов везут тело покойного отца на родину, чтобы похоронить его там по всем правилам. На дворе — Дикий Запад, атмосфера вестерна. Большая, враждебная, разношерстная Америка, бесконечные прерии, индейцы, ковбои, лошади, трактиры. Всюду перестрелки и грязь. «This land is not your land» — гласит эпиграф к роману, потому что все здесь оказались лишними и бесправными, в особенности те, кто жил на этих землях испокон веков. Си Пам Чжан рассказывает своего рода притчу о двух выходцах из далекой культуры, оказавшихся внутри чужого мира, который не очень-то рад их видеть. То есть через их историю она говорит об Америке в целом — государстве, сформированном из чужаков, которым приходится худо-бедно уживаться на одной территории. Другое дело, что писательница явно хотела создать некое панорамное полотно о глубинных проблемах американского общества (даже позаимствовала завязку и общую структуру сюжета у великого Фолкнера), но в конечном итоге сконструировала нечто бесформенное и неубедительное. Разумеется, странствующие по бескрайним просторам Сэм и Люси вызывают некоторое сочувствие, однако универсального высказывания из их судьбы ну никак не выходит.
3. Karen Jennings. An Island
Holland House Books, 2020
Остров — метафора. Протагонист — добровольный изгой, эскапист, бегущий от общества. Манера повествования иносказательная. Так бывает, когда хочешь высказаться на важную тему, но явственно ощущаешь банальность своих мыслей, когда твое высказывание заведомо всем знакомо и оттого необязательно. И тогда приходится мастерить аллегорию. Чтобы казалось, что речь-то на самом деле пойдет о важных, судьбоносных вещах — о диктатуре, постколониальных пространствах и присущих им геополитических травмах, о насилии и бестолковых, нелепых смертях, о борьбе за свободу с суверенитетом. Поэтому Дженнингс селит на острове, принадлежащем безымянной африканской стране, семидесятилетнего смотрителя маяка, а тот живет в одиночестве и наблюдает, как день ото дня беспокойное море выносит на скалистый берег многочисленные тела погибших. Через некоторое время на берегу появится живое тело, недоумерший человек, загадочный и пугающий, но все-таки живой, и старик с опаской принимается выхаживать найденыша. Между делом он будет вспоминать непростую жизнь и потихоньку рассказывать нам, как попал на остров и что именно приключилось с его страной. И аллегория вроде бы складывается: диктатура — это страшно, бесправие — плохо, старость — не радость. Но художественному тексту, к сожалению, этого набора заявлений недостаточно.
4. Colson Whitehead. Harlem Shuffle
Fleet, 2021
Как-то раз на заре 60-х неприметный и добропорядочный продавец мебели связался с нехорошей компанией (ребята с пушками, промышлявшие грабежом и сбытом краденого) и после незначительных угрызений совести согласился пойти с ними на дело. Но — по правилам криминального романа — если преступил закон единожды, непременно преступишь его еще, и не раз. Поэтому добропорядочный продавец мебели постепенно превращается в злостного преступника и вскоре пожинает плоды своих деяний. После двух социально значимых и политически правильных романов-Пулитцеров Уайтхед взялся за старый добрый жанр, где можно и bang-bang-bang, и раскрыть психологию героя (который сначала хороший, а потом — как Уолтер Уайт), и даже устроить легкое моралите — о том, о сем, о добре, зле и преодолении всякой гадости. При этом такой Уайтхед кажется будто бы органичнее, чем Уайтхед образца Nikel Boys. В Harlem Shuffle сдержанный стиль повествования, упрощенный синтаксис и динамичная смена планов кажутся неотъемлемой частью целого. То есть язык Уайтхеда лишен каких бы то ни было украшений и оттого скорее напоминает сценарий для фильма, нежели литературное произведение. Прежде тематика его романов как будто превосходила средства, но теперь все встало на свои места.
5. Nathan Harris. The Sweetness of Water
Little, Brown and Company, 2021
События дебютного романа 29-летнего Натана Харриса происходят в годы американской Гражданской войны и опираются на три сюжета: отец, скорбящий по сыну, погибшему на фронте, двое беглых рабов, скрывающихся от свирепого хозяина, и романтические отношения солдат, которые ничем хорошим не закончатся. Сюжеты связаны между собой — беглые рабы ютятся в сарае скорбящего отца, а один из влюбленных солдат — тот самый погибший сын. Повествование построено нелинейно, временные отрезки постоянно переключаются, отчего не всегда сразу понятно, что случилось в прошлом, а что случается сейчас. Но на этом мастерство Харриса исчерпывается. Постепенно роман превращается в серию драматических интермедий — вот печальный фермер бредет по лесу и размышляет о том, как ему непросто было с сыном, но нынче без сына стало совсем плохо; вот парочка беглых (один крепкий, сильный, замученный пытками хозяина-самодура, другой невысокий и смышленый) ведут беседы в сарае или за работой; вот полная чувственности эротическая сценка в том же лесу, вдали от глаз, украдкой — и снова какой-нибудь пустой и унылый разговор. Так Харрис по деталям складывает единое полотно очень простого романа, как бы сделанного из трех несвязанных между собой книг, которые уже кто-то когда-то писал и которым бы, вероятно, удалось состояться по отдельности.
6. Joshua Ferris. The Calling for Charlie Barnes
Penguin Books, 2021
В предыдущем своем романе To Rise Again at a Decent Hour Феррис отчаянно старался показаться остроумным — нелепый персонаж, причудливо-авантюрная ситуация, кукольно-гиперболизированный мир, — но его настигла утомительная избыточность. The Calling for Charlie Barnes слажен по тем же лекалам, отчего интонационно поначалу напоминает нечто среднее между версией A Serious Man Коэнов и поздним Вуди Алленом, однако очень скоро скатывается на банальности и тоже становится утомительным. Герой у Ферриса все такой же — на сей раз это 69-летний погрязший в долгах Чарли Барнс, пять раз женатый и разведенный, четырежды отец, сменивший больше сорока всевозможных работ и оставшийся в конце концов ни с чем. Всю свою невероятную жизнь Чарли стремился к успеху, традиционной американской мечте, а теперь он сидит в своем полуподвальном офисе и ждет результатов анализов на рак поджелудочной железы. И все-то пошло не так и не туда, и мир мелочен и несовершенен, и сам Чарли — какой-то недопротагонист, маленький человек с большими надеждами и неистраченными иллюзиями. Рассказывая о несчастном Чарли, его женах и попытках разбогатеть, Феррис изо всех сил старается показаться ироничным и остроумным, но снова ничего не получается.
7. Jonathan Franzen. Crossroads
Farrar, Straus and Giroux, 2021
Познакомьтесь с Хильдебрандтами. Отец семейства — Преподобный Рассел Хильдебрандт, неуклюжий мямля, зацикленный на своих переживаниях и мечтающий о простом человеческом счастье. Его жена Мэрион, борющаяся с лишним весом и депрессией, мучимая травмами прошлого и отголосками давнишней первой влюбленности. Четверо детей: страдающий Эдиповым и прочими комплексами, ведущий бесконечную внутреннюю борьбу с отцом старший сын Клем, его сестра Бекки, одержимая подростковой любовью (со всей необходимой атрибутикой), не по годам умный, недолюбленный и наркозависимый Перри и очаровательный младший Джадсон, любящий домашнее хозяйство, настольные игры и брата Перри, с которым делит комнату. Добропорядочное христианское семейство, целиком и по отдельности крайне недовольное жизнью (кроме, разве что, Джадсона). Родители все время ссорятся, пытаясь — каждый по отдельности — наладить личные жизни. Дети потихоньку ломают себе судьбы — Клем бросает учебу, дабы в отместку отцу отправиться во Вьетнам, Бекки рушит отношения со сверстниками ради большой и чистой любви, Перри (этакий Хэл Инканденца из Infinite Jest) ищет отдохновение от мира непонимающих его кретинов в марихуане. В романе Crossroads славные и отвратительные Хильдебрандты проживают насыщенные четыре месяца – от Рождества до Пасхи – в небольшом иллиносйском городке 70-х и, в сущности, ничего в конечном итоге не обретут и не поймут. Кажется, у Франзена, наконец, получилась действительно живая, разноплановая, по-чеховски иронично-мрачная книга об униженных и оскорбленных маленьких людях и их местечковом эгоизме (будто бы выстроенная по мотивам The Corrections). К тому же это первый том трилогии с интригующим названием A Key to All Mythologies, а значит мы встретимся с Хильдебрандтами еще как минимум дважды.
8. Альваро Энриге. Мгновенная смерть
Перевод с англ. Д. Синицыной - Издательство Ивана Лимбаха, 2021
4 октября 1599 года на римской пьяцца Навона ломбардский художник Караваджо играет в теннис с испанским поэтом Кеведо. Судят математик Гилилей и некий герцог, определенным образом связанный с конкистадором Эрнаном Кортесом. И правда, почему бы этой сцене не состояться на самом деле! Помимо такого необычного теннисного турнира в пестром квазиисторическом романе мексиканца Альваро Энриге будут мячи-катышы из волос покойной Анны Болейн, размышления об отрубленных головах на полотнах Караваджо (и особенно о «Юдифи»), таинственный скапулярий с полыхающей вышивкой и семь столь же таинственных митр, краткое жизнеописание ацтекского правителя Куаутемока, первый в истории человечества натюрморт и всевозможные факты об игре в теннис (игре, как оказывается, древней и коварной). Исторические сюжеты в «Мгновенной смерти» переплетены с вымыслом, причем иной раз вроде бы достоверные части кажутся невероятнее вымышленных. Через отдельные детали, изготовленные кем-то когда-то предметы обихода, вещи и свидетельства тех или иных событий Энриге иронично пересказывает кровавую историю XVI столетия — века колонизации, контрреформации и зарождения барокко. Подобное препарирование исторического сюжета напоминает сразу и об Умберто Эко, и о Борхесе, и Лоране Бине, но прочитывается иначе — как своеобразное развернутое рассуждение о достоверности и о лакунах, из содержимого которых вырастает альтернативная история. К тому же «Мгновенную смерть» блестяще перевела Дарья Синицына, что, несомненно, воспринимается как знак высочайшего качества.
