Текст: Андрей Цунский
- С.Д. Кржижановский "Случаи"
- Аудио. С.Д.Кржижановский "Кунц и Шиллер"
- Аудио. С.Д.Кржижановский «Проигранный игрок»
- Все аудио. Читает Андрей Цунский
Любому читателю предназначено все, что отсылается без конверта. Но именно сейчас того, кто читает одними глазами, едва услеживая сюжет, я прошу – нет, не удалиться, не прекратить чтение, ни в коем случае! – а просто прошу посидеть нешумно и не толкаясь с подлокотниками кресла. Со внимательными и вдумчивыми хочется в такой день говорить, с обладателями бережливых ушей и несуетливых языков. Чему-то поучиться. Что-то узнать или понять. А если ваш раздвоенный язык словно кто-то толкает под локоть, а локти жужжат как крылья у шмеля – действительно, вам лучше уйти. Сегодня речь о том, кому очень не хватало внимания.
- Smutno mi, Boże! - Dla mnie na zachodzie
- Rozlałeś tęczę blasków promienistą;
- Przede mną gasisz w lazurowéj wodzie
- Gwiazdę ognistą...
- Choć mi tak niebo ty złocisz i morze,
- Smutno mi, Boże!
С детства он любил стихи Юлиуша Словацкого. Например, этот:
- Грустно мне. По вечерам с небосвода
- В воду спускается огненный мост.
- Тянется хвост
- Блещущих звезд.
- Свежесть, погожая ночь… Отчего же
- Грустно мне, Боже!
Но именно этих строк он не читал. Перевод стихотворения «Закат на море. Гимн» Борис Леонидович Пастернак создаст только в 1941 году, в эвакуации. В Чистополе. А уж опубликованы они будут и вовсе в 70-е годы, в «Новом мире». Тот, о ком сегодня речь, читал Словацкого по-польски, поскольку и сам был поляком. Хотя родился он под Киевом, на Демиевке.
Знакомое слово? Ну же, внимательнее!
- А л е к с е й (рвет список). Наша застава на Демиевке?
- С т у д з и н с к и й. Так точно!
- А л е к с е й. Вернуть!
Ну конечно, «Дни Турбиных». А Демиевка сейчас – Глосеевский район Киева. Метро «Демиевская» и городской автовокзал.
А в Киев тогда доводили десятки языков, и их носители там оставались. Как и предки Сигизмунда Кржижановского. Zygmuntа Krzyżanowskого. Но даже родившись под Киевом и будучи стопроцентным поляком, Сигизмунд Доминикович Кржижановский связал свою судьбу с Россией и стал выдающимся, хотя и малоизвестным русским писателем.
Как избавиться от лишних букв
Русский и польский языки не всегда в ладах. Перипетии польско-русских отношений не могли не сказаться и на отношении к языкам. Известно, что Федор Михайлович Достоевский демонстративно плохо относился к полякам и в театре раз чуть не подавился со смеху, услыхав звуки польской речи. (О происхождении его собственном, как и его фамилии, речь не сегодня).
А фамилия Сигизмунда Доминиковича и имя его претерпели в русском языке существенные изменения. Жигмонт Кшижановски звали бы его в Польше, но у нас «Жигмонт» растянулся до «Сигизмунда», а фамилия… «Кхрфпзшжчшц - апчхи – жижановский!» Будьте проще. Кши – жа – нов - ский. Не нужно прибавлять лишнего и ломать хоть польский, хоть русский язык, хоть тот, что за вашими зубами.
Как стать человеком без профессии?
В гимназию он попал уж двенадцати лет. А до того образование получал дома, у папы с мамой. Мама его еще и прекрасно знала музыку – и хорошо играла на фортепиано. И Жигмонт с детства проникся настоящей страстью и к литературе, и к музыке.
Его жена с 1946 года и верная подруга с 1920-го – актриса и педагог Анна Гавриловна Бовшек вспоминала: «К матери он относился с величайшей осторожностью, нежностью и впоследствии, когда мы стали ближе друг другу, рассказывая о ней, часто с живостью повторял: "Фабиана... не правда ли, какое красивое имя Фабиана Станиславовна?"»
Когда Анна Гавриловна познакомилась с Сигизмундом Доминиковичем – это было в Киеве в 1920 году, – их общий друг, композитор Анатолий Константинович Буцкой (в своих воспоминаниях Анна Гавриловна называет его «Буцкий» - о киевское многоголосие!) постоянно беспокоился о Сигизмунде Доминиковиче и хлопотал о заработке для него, с печалью повторяя:
- Человек без профессии. Вы понимаете, у него нет профессии!
В 1912 году Сигизмунд Доминикович получил университетский диплом и отправился в Европу. Страсть к путешествиям осталась у него на всю жизнь (маршруты, правда, серьезно ограничились). Вернувшись из очень важной для всей его будущей жизни поездки, он стал помощником присяжного поверенного – то есть помощником адвоката. В 1917 году эта работа надолго утратила смысл. Новой власти было достаточно силы.
Он начал выступать с лекциями, рассказывал о литературе, музыке, философии. Завоевал большую популярность – его слушали и те, кто когда-то учил его в университете. Беда была в одном: в большинстве случаев выступал он бесплатно.
- Как не стать поэтом
- Сижу над книгой, нравственно зябну:
- Разве строчками можно сказать? -
- - Можно лгать, да... талантливо лгать -
Это всё.
- Так бушует, так хлещет наш "стиль"!
- Так бездвижен душевный наш штиль.
- Так бескрыла тоска...
Что скажете? Похоже на скелет стихотворения Саши Черного, не обросший мускулами и всем прочим, необходимым для жизни, не находите? Ну, не все сразу. Нужно и увлечься, и переболеть увлечением. Начать писать лучше. Написать сперва вполне приличные, потом и вовсе хорошие стихи. И вот тогда-то понять, что ты не поэт.
Многие храбрые одесситы ворвутся в русскую литературу со своим акцентом и сделают его обычным атрибутом советского юмора или пряной экзотикой лирики. Но Сигизмунд Доминикович не хотел становиться экзотическим. Он понимал, что в поэзии его польско-украинский вокабуляр и интонация нет-нет да выскочат. А требования к себе он предъявлял необычайно высокие. Он не бросит писать стихи – но станет складывать их в отдельную папку или записывать в особую тетрадь, не предназначенную для широкого круга… Ах, зря он беспокоился. «Широкий круг» еще очень нескоро. Не при его жизни.
А пока он пробует себя и в жанре короткой прозы - и акцент исчезает. Ну – почти. Во всяком случае, здесь он никому не мешает.
А у Саши Черного и Набоков учился. Ну, не всем такое счастье, как ему, – и карандаш от Фабера – метровой длины, и Саша Черный в наставники – лично и индивидуально. Есть своя прелесть и в богатстве, и в высоком положении родителей. Конечно, Саша Черный наставлял его уже в эмиграции… Но вот у Гайто Газданова, к примеру, в том же Париже таких возможностей не было.
- Я сдержан, но чувствителен к обиде;
- Я скромен, но себе я знаю вес,
- Я переменчив, но и semper idem,
- Я терпелив, но терпелив в обрез.
- Должно быть, у меня на то похоже:
- Под внешней кожей - две-три скрытых кожи…
Это было написано на клочке бумаги, который Анна Гавриловна нашла «среди заметок, афоризмов, планов, зарисовок» Кржижановского.
Что? Вам опять что-то послышалось? Да нет, не послышалось.
- От жажды умираю над ручьем.
- Смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя.
- Куда бы ни пошел, везде мой дом,
- Чужбина мне - страна моя родная.
- Я знаю все, я ничего не знаю.
В 1916 году Илья Григорьевич Эренбург издал книгу переводов стихов Франсуа Вийона. Судя по всему, Сигизмунду Доминиковичу книжка эта попалась – и даже понравилась.
Дорогой читатель, если вам хочется вести свой личный дневник, или как-то познавать себя – при помощи стихов, не стесняйтесь! Удивительный писатель Сигизмунд Кржижановский делал это, но стихи оставлял себе – и нас они интересуют как ступень в его творчестве и как метод его самоанализа. Он их не предназначал для публикации. Ну так и вы не публикуйте. А если прославитесь иным способом – в науке, в спорте, или в прозе – ну и прекрасно! Тогда на их несовершенство (удивительная межъязыковая рифма - несовершенство и wiersz – стихи) никто и внимания не обратит. Скажут только: «Какой богатый внутренний мир!»
Как промолчать при знакомстве
Впрочем, Сигизмунду Доминиковичу тоже не везло не всегда. В марте 1920 года он захотел поблагодарить за выступление актрису, читавшую поэму «Двенадцать» Александра Блока. Этой актрисой была Анна Гавриловна Бовшек. Этой встречей определится вся его судьба до самой смерти – и особенно после смерти.
Но в тот день к Анне Гавриловне подошел высокий, очень худой и бледный человек и молча пожал ей руку. Его голос – баритональный бас – она слышала и раньше, он часто выступал в филармонии, предваряя концерты.
А она давно хотела с ним познакомиться. Ведь она однажды видела объявление:
- С. Д. Кржижановский
- Чтения и собеседования по вопросам искусства 6 чтений первого цикла
- 1. Четверг 1 марта Культура тайны в искусстве
- 2. Понедельник 5 Искусство и "искусство"
- 3. Четверг 8 Сотворенный творец (И. Эригена)
- 4. Понедельник 12 Черновики. Анализ зачеркнутого
- 5. Четверг 15 Стихи и стихия
- 6. Понедельник 19 Проблема исполнения
- Чтения будут проходить в зале консерватории. Начало в 8 1/2 вечера.
- Абонементы на все чтения 500 рублей.
Но пятисот рублей не было. Да и у него тоже не было ни копейки. Тогда денег не было почти ни у кого. Никто и не платил…
Как оказаться героем редчайшего случая
«Я созвал гостей. Среди них было двое журналистов из «Пароходства», рабочие, как и я, люди, их жены и двое литераторов. Один — молодой, поражавший меня тем, что с недосягаемой ловкостью писал рассказы, и другой — пожилой, видавший виды человек, оказавшийся при более близком знакомстве ужасною сволочью».
А, узнали! Ну конечно, гостей созвал Михаил Булгаков, и это «Театральный роман». Если быть точным – «Записки покойника». Название «Театральный роман» придумал Константин Симонов. В то время, когда что публиковать, а что нет, решали партийные клерки, и Симонов шутил: «Лучше напечатать «Театральный роман», чем не напечатать «Записки покойника».
Именно этот отрывок интересует нас по двум причинам. Во-первых, мы видим здесь редчайший литературный прецедент: один писатель хвалит другого. И не кто-нибудь, а Булгаков! Большинству писателей Михаил Афанасьевич скорее всего сказал бы: «Не пишите больше!» - умоляюще. И обязательно дождался бы ответа с торжественной интонацией: «Обещаю и клянусь!»
А тут: «С недосягаемой ловкостью писал рассказы». Да с ума сойти это же… зависть? Обратим внимание: «Я собрал гостей». Сам пригласил. Знал. Был знаком.
Тут есть большой соблазн написать, что оба они из Киева, что могли встречаться и видеться, что оба приехали в Москву, оба начали работать для театра, оба мучились «квартирным вопросом», оба потом писали в стол… Только не стоит высасывать из ушей и притягивать за палец. Виделись и познакомились только в Москве. Работали для очень разных театров. В стол писали потом все, кто чего-то стоил. При всем поверхностном сходстве – это очень разные люди и разные судьбы. Да, говорят, что Михаил Афанасьевич ценил рассказы Сигизмунда Доминиковича. Ну, это мы и прочитали. И все.
А случай и правда редкий.
Заметим, «молодой» был старше Булгакова на четыре года. И кстати, о театре.
Как войти в историю театра и выйти из нее
Нельзя сказать, что ни строчки Сигизмунда Доминиковича при жизни опубликовано не было. Очерк «Штемпель «Москва» появился в журнале «Россия» и был неплохо оплачен. В это время хорошо писались рассказы, начали приглашать в «литературные дома» и компании. Более того – стало модно приглашать на Кржижановского (см. выше), вспоминала Анна Гавриловна.
А вскоре через режиссера Леонида Львовича Лукьянова его рукописный (точнее, машинописный) сборник рассказов «Сказки для вундеркиндов» попадает в руки Александра Яковлевича Таирова. Таиров – эпоха. И в собственном Камерном театре, и в театральном искусстве. Уже прославились его «Записки режиссера», изданные к тому же еще и в Германии – театральнейшей стране двадцатых годов, он создал Камерный театр и свозил его на гастроли по Франции и Германии. И в этой самой Германии немецкий критик из Франкфурта написал: «Немецкий театр по сравнению с этим русским выглядит как тряпье рядом с кружевом, словно тюремный двор рядом с парком». Звездой таировского театра была великая Алиса Коонен.
А еще в распоряжении и под его руководством Таирова были ВГЭКТЕМАС - Высшие Государственные Экспериментальные Театральные Мастерские с четырьмя факультетами: актерский, режиссерский, историко-теоретический и хорео-пантомимический. (Не путать с ГЭКТЕМАС!) Многие слышали о системе Станиславского и мейерхольдовском направлении в театре. Таиров создавал третье направление. И этот человек просит передать Кржижановскому, что хочет с ним повидаться. Разумеется, встреча состоялась, и Таиров немедленно приглашает Кржижановского читать во ВГЭКТЕМАС курс истории искусств. Он пишет для театра Таирова инсценировку романа Гилберта Кийта Честертона «Человек, который был четвергом». Роман сопротивлялся, не укладывался в сценические рамки, и Кржижановский проделал колоссальную работу – многое за Честертона переписал. Так что в афише пришлось указать «По схеме Честертона». Таиров, человек в высшей степени порядочный, и платил всегда, причем вовремя, и никогда не забывал указать имя автора в афише и программках. Критики оказались куда более забывчивы. Часто Кржижановского вообще не упоминали.
А в 1937 году – в год столетия смерти Пушкина – Сигизмунд Доминикович создал для Таирова инсценировку "Евгения Онегина". Сложнее задачу и вообразить трудно. Вот как описывает эту работу Анна Гавриловна Бовшек:
«Сигизмунд Доминикович начинал пьесу небольшим прологом: лавка Смирдина, Пушкин с группой современников писателей. Идет отрывок из «Разговора писателя с книгопродавцем». Следующая сцена: скромное запущенное сельское кладбище; Ленский, склонившийся над могилой Дмитрия Ларина, читает надгробную надпись и т. д. В компоновке сцен выявилось много нового, неожиданно интересного. Письмо Татьяны читает получивший его Онегин. Интересно намечалась сцена «Онегин и Пушкин у парапета набережной Невы». В пьесе подчеркивалась сатирическая сторона романа; любопытны были гости на именинах у Татьяны, архивные юноши».
Прочитав созданное Кржижановским, Алиса Георгиевна Коонен прижимала страницы к груди твердила, повторяя: «Пьеса есть! Пьеса есть!» Музыку должен был написать великий Сергей Сергеевич Прокофьев. Но как писать музыку к Онегину после Чайковского? Композитор решительно отказывался, его уговорили хотя бы послушать инсценировку.
«На чтение пьесы он пришел мрачный, недовольный, сел в кресло в дальнем углу огромного таировского кабинета, первые сцены слушал, глядя себе под ноги. Потом незаметно для себя стал двигаться вместе с креслом по диагонали прямо на Кржижановского. По окончании чтения включался в разговор, спор - и окончил тем, что дал согласие на музыкальное сопровождение!»
Но затем в дело вмешался репертком. Посмотрите в словаре или в Сети, что это такое. Правки чиновников выхолостили пьесу. Затем и сам театр едва не закрыли. И наконец – ушли из него и Таиров, и Алиса Коонен… Не один Кржижановский ушел из театрального искусства.
«Какую страну потеряли!», а? Ностальгия не мучает?
Как войти в историю кино, не будучи в ней упомянутым
А вот с кино было куда как хуже. Сигизмунд Доминикович написал сценарий для классического фильма отечественного и даже мирового кино, блистательную антиклерикальную сатиру «Праздник святого Йоргена».
Вот отрывок из письма Сигизмунда Доминиковича Анне Гавриловне.
«Из последних сил настрочил 3,5 печатных листа, а теперь оказывается, что надо делать все сначала. Сначала так сначала, но откуда взять сил и времени? Внешне я не протестую, соглашаюсь писать «по Протазанову», но внутренне во мне все кипит, и я близок к тому, чтобы вообще послать их всех к черту. Тем более что никакого реального плана у Протазанова нет, а так, кое-какие отрывки, которые ему кажутся, разумеется, ценнее моего стройного темоведения... В дальнейшем от этих кино-людей надо подальше: пока я работал, как скаженный, над сколачиванием кадров, они тиснули в газете: «Режиссер Протазанов работает над составлением сценария «Праздник святого Йоргена».
И заслуженный классик Яков Александрович Протазанов, и второй заслуженный классик - Владимир Захарович Швейцер указали в титрах авторами сценария… себя. Так плюнуть в вечность мало кому удавалось. Кржижановскому также «забыли» выплатить гонорар. Так и хочется написать «Учись, Микаэль, как надо работать без отмычек!». А фильм у Протазанова получился потрясающий.
Второй раз Сигизмунда Доминиковича позвали даже не писать, а спасать сценарий еще одного классического советского фильма – «Новый Гулливер». Насколько можно было спасти эту не слишком умную затею – трудно сказать. «Моя лилипуточка, приди ко мне…» - была там такая песня, явно не на слова Кржижановского. Что смог – он сделал. Итак, читаем в титрах: «Сценарий: засл. деят. иск. Г. Рошаль. Засл. Арт. Респ. А. Птушко».
Эти хоть заплатили. Но уважения к ним титры не прибавляют.
«Я еле удержался, чтобы не сказать, что за тему о Гулливере не следовало браться лилипутам...» - писал Кржижановский…
Как остаться без единой книги – и даже без могилы.
Почему пора остановиться? Потому что рассказ о прекрасном писателе повело куда-то в сторону. Мы ведь не за неудачи считаем его удивительным и большим русским писателем!
Но жизнь сносила в сторону его самого. Написание статей в «Большую. Советскую Энциклопедию» - для того, чтобы прокормиться. Правка бездарных сценариев – для того же. Необходимость хвататься за любую халтуру. Часто в письмах жене он упоминал доктора Шротта – это действительно был такой известный доктор который лечил голоданием. «Пришлось познакомиться с доктором Шроттом». «Доктор Шротт хоть и бродит за мной по пятам». «Хотелось бы, чтобы вообще старик как-нибудь отделался от меня, потерял мой адрес, что ли»… «За лекцию о Глинке прошу ботинки, за подход с литературной стороны - штаны». И так года и десятилетия.
С конца тридцатых годов Анна Гавриловна жила в паническом ужасе. Дворянин, поляк, да еще и умный. Что его спасло от столыпинского вагона и лагеря? Чудо?
Начиная с 1940 года он не напишет ни строчки литературных текстов. А после войны в его жизнь все более властно вступал и занимал хозяйское место алкоголь. Незадолго до смерти он утратил способность читать – не ослеп, а именно не мог разбирать письменные знаки. Вступил в «Клуб убийц букв» полноправным председателем.
28 декабря 1950 года он умер. Где находится его могила – неизвестно. Вот так.
Если литература Сигизмунда Кржижановского еще долго будет привлекать учёных и критиков, и будет оказывать серьезное влияние на творчество новых писателей, то биография – закончена. Сколько же еще людей – возможно такого же масштаба - обречено было на безвестность, на пустопорожний труд, на трагическую нереализованность!
Проходя по Арбату и увидев табличку «44» - вспомните удивительного писателя и человека – Сигизмунда Доминиковича Кржижановского.
И сегодня же попробуйте что-нибудь почитать. Ну а если никак – то хотя бы послушать.
