Текст: ГодЛитературы.РФ
Андрей Геласимов — лауреат "Нацбеста" и других премий, автор Тотального диктанта-2020, преподаватель Литературного института им. А.М. Горького; книги его переводились на английский, французский, немецкий, испанский, итальянский и другие языки. Еще Геласимов состоит в тесных отношениях с издательством "Городец", под сенью которого выходит курируемая им серия "Ковчег". А теперь в том же "Городце" вышла книга "Кодекс гражданина Треушникова" — биография юриста и ученого-правоведа Михаила Константиновича Треушникова, почти 40 лет заведовавшего кафедрой гражданского процесса юрфака МГУ и ушедшего из жизни в апреле прошлого года.
Работа эта выполнена в известном смысле на заказ — сын Михаила Константиновича, Антон, стоит у истоков "Городца"; более того — издательство начинало свой путь как раз с издания юридической литературы. Но слово "заказ" здесь лишено негативных коннотаций. Ведь и Геласимов — писатель маститый (см. абзац выше), и Михаил Константинович — личность незаурядная. Так что книга получилась самостоятельная, ни разу не формальная.
В лучших традициях биографического жанра, Геласимов выводит своего героя на фоне эпохи — дабы они лучше раскрывали друг друга. Поволжское детство, политические авантюры хрущевских времен, полуголодное московское студенчество 60-х, целина... Вся эта советская фактура перемежается строго юридической: казусы из судебной практики, жизнь МГУ-шного юрфака, рассказы о том, как непросто создавался свод процессуальных норм для гражданского судопроизводства в современной России...
Предлагаем вам прочитать фрагмент о том, как Михаил Треушников приехал в столицу летом 1960-го и как 60-е его встретили.
Андрей Геласимов. Кодекс гражданина Треушникова. — М.: ИД «Городец», 2023. — 168 с.
Москва. Развитие мелодии
Летом 1960-го, когда Михаил Треушников приехал в столицу, никто еще не видел фильма «Я шагаю по Москве». Данелия сдавал свою дебютную картину «Сережа», Шпаликов работал над сценарием «Заставы Ильича». Знаменитой песни в исполнении юного Никиты Михалкова на то время никто пока не слышал. Ее просто не существовало. Эту песню запоют по всей стране только через три года. Миллионы людей будут с упоением распевать: «А я иду, шагаю по Москве», и каждый из них, где бы он ни находился — в Иркутске, Воркуте или в Горьком, — всем сердцем почувствует, что шагает именно по Москве. По сияющим, распахнутым улицам, по площадям, залитым свежим ливнем, по тому самому древнему городу, который вечно молод и несет надежду на новую жизнь.
Осенью 2021-го я пришел в одну старую московскую квартиру на Малой Бронной, чтобы поговорить о студенческих годах Михаила Константиновича с инспектором его курса Екатериной Владимировной Ремизовой, и первое, что она мне о нем рассказала, удивительным образом совпало с еще не снятым на момент его приезда в Москву великим фильмом. Выйдя из Курского вокзала на улицу Чкалова, Треушников со своим чемоданчиком отправился в приемную комиссию МГУ через весь город пешком.
«Вот это вот запомните», — попросила меня Екатерина Владимировна.
И я запомнил.
«Наш пешеход», как назвала она прибывшего из Городца абитуриента, подал документы и заселился в общежитие на Стромынке. В старинных корпусах эпохи Петра Первого изначально располагалась полотняная фабрика, производившая парусину для российского флота, потом был приют для ветеранов-моряков, потом еще много чего, а вот теперь в этих пропитанных историей стенах переживали съехавшиеся со всей страны будущие студенты. От нынешней абитуры они отличались кардинально. Вчерашние школьники среди них практически отсутствовали. На юрфак требовался рабочий или армейский стаж, и это отрезало добрую часть амбициозной желторотой оравы. Лазейки, конечно, всегда отыскивались, и те, кто был пошустрей, уходил в выпускных классах в школы рабочей молодежи, чтобы параллельно подкопить стаж, однако основной поток состоял из настоящих серьезных людей. Михаил Константинович вспоминал, что с ним поступали шахтеры с Донбасса, монтажники-высотники со строительства высоковольтных ЛЭП, сотрудники уголовного розыска и даже бывший командир минного тральщика. В общем, крепкий народ. И тем не менее все эти повидавшие жизнь люди волновались перед экзаменами не меньше обычных выпускников. Впрочем, наверное, даже больше. За опытом практической жизни — трудовой и военной — они подзабыли, что такое сидеть за партой, писать сочинения, зубрить съезды РСДРП и правила спряжения глаголов. Командовать боевым кораблем некоторым из них было намного проще.
Не отставал от своих новых товарищей в этом отношении, разумеется, и «наш пешеход». Треволнения начались прямо с подачи документов. Золотых медалистов ранее освобождали от вступительных экзаменов, что, скорее всего, послужило одним из побудительных мотивов двинуться из Городца, поскольку педагогическое училище Михаил Треушников окончил с отличием. Однако в Москве его ожидал неприятный сюрприз — льготу по медалям именно в том году отменили. Сдавать надо было все на общих основаниях. Более того, в городецком дипломе не стояло отметки по иностранному языку. Он просто не входил там в учебную программу. Ни один факультет МГУ, кроме юрфака, абитуриентов с таким пробелом в 1960 году не принимал. Выбора у Треушникова практически не осталось. Таким, как он, по этой дисциплине автоматом ставили тройку, и уже на старте они оказывались в крайне невыгодной позиции догоняющих. Чтобы набрать проходной балл, от них требовались только отличные оценки по остальным предметам.
Здесь надо пояснить, почему юридический факультет МГУ пошел тогда на столь необычные меры. Дело заключалось в неизбежно приближающемся коммунизме. В ожидании этого светлого события великий магистр дополненной реальности Никита Хрущев «прозорливо» считал, что при новом общественном строе, наступление которого намечалось в ближайшие двадцать лет, профессия юриста себя изживет. Действительно, кому нужны крючкотворы и законники, когда отомрет само государство? Как именно это произойдет, всем, естественно, было невдомек, однако конкурс на юрфак заметно упал. К тому же в тренде в те времена уверенно держались «физики и лирики». Откликаясь на этот дискурс, Михаил Ромм уже обдумывал план своего интеллектуального блокбастера «Девять дней одного года». До премьеры оставалось чуть более полутора лет. А Марлен Хуциев через два года снимет в Политехническом тот самый культовый поэтический вечер с Евтушенко, Ахмадулиной, Окуджавой, Вознесенским, Рождественским и другими. Напряжение того, что сейчас называется модой, клубилось в тогдашней Москве исключительно вокруг этих полубогов и богинь. Суперзвездами также являлись геологи. Этим разрешалось почти все. Михаил Константинович вспоминал, как вернувшиеся с полевой практики бородатые студенты геофака возлежали на своих рюкзаках в главном здании МГУ и распевали под гитары мужественные и прекрасные песни о нелегкой жизни в тайге. Юристы на этом фоне в плане популярности, разумеется, сильно проигрывали. Ко всему прочему, необходимый рабочий стаж для поступления в том году увеличили с двух до трех лет, что привело к сокращению количества поступающих. Все эти факторы вынудили руководство юрфака пойти на определенные послабления в процедуре приема абитуриентов. Но в итоге даже автоматическая тройка по иностранному языку не компенсировала проблему недобора. Екатерине Владимировне Ремизовой, занимавшей в 1960 году пост ответственного секретаря приемной комиссии на юридическом факультете, пришлось отправиться к своим коллегам на филфак и философский факультет, чтобы забрать у них тех нескольких человек, кому не хватило одного или двух баллов. Вот так странно и прихотливо порой работает общественное сознание, выводя вдруг на передний план те или иные феномены и ставя под угрозу другие — не менее важные, но с точки зрения моды теряющие свою актуальность. В общем, стихи — стихами и синхрофазотроны — чернобылями, а у памятника Ломоносову на Моховой летом шестидесятого все же толпились будущие юристы. Нервничали, надеялись, ожидали результаты экзаменов и не подозревали, что на их плечи уже легла ответственность за то, чтобы в последней трети двадцатого века юридическая наука в нашей стране не обратилась в профанацию, а сферу законодательства и исполнения законов не захлестнул губительный для всякого гражданского общества хаос. В котором уже ни до поэзии, ни до ядерной физики никому нет никакого дела.
Вся эта картина с ее политической, социальной и даже мифологической подоплекой понятна нам в ее целостности только сейчас — в нашем распоряжении массивы застывшей информации. Современник же оперирует информацией кипящей, живой и зачастую форматируемой сверху с учетом необходимости создания дополненной реальности. Оттого восприятие и понимание действительности у него строго ограничено личным горизонтом. К примеру, на мой вопрос об отношении тогдашней молодежи к развитию Карибского кризиса, вполне способного привести планету к ядерному апокалипсису, однокурсник Михаила Константиновича по юрфаку МГУ Евгений Александрович Абрамов ответил, что в Советском Союзе на тот момент эти события в общественном поле не акцентировались. То есть людям была предоставлена возможность не знать о потенциальном конце света. Что уж тут говорить о ситуации, сложившейся вокруг простого, мирного поступления в университет.
Поэтому летом 1960-го у памятника Ломоносову молодой нетерпеливый народ волновался исключительно за свои знания и отметки. На прибывшего из тихого патриархального Городца Михаила Треушникова остальные абитуриенты произвели впечатление международных светил. Все знали всё, обо всем и даже чуть больше. Вспоминая эти спонтанные «конгрессы» гордых интеллектуалов, Михаил Константинович в разговоре со мной улыбался, качал головой и признавался, что был готов к поражению.
«Не сдам», — решил он тогда и отправился на первый экзамен.
В силу объяснимой человеческой привязанности к линии собственного горизонта он просто не учел факта обычной бравады и того, что все эти записные умники приехали из таких же тихих и патриархальных мест. Москвичей, с их доступом к репетиторам и крупным библиотекам, среди абитуриентов было не более десяти процентов.
В итоге на первом же экзамене, на сочинении, срезалась добрая половина. Барьер грамотности оказался многим не по зубам. Требования по рабочему стажу сыграли с поступающими злую шутку. Школьные правила русского языка в угольных забоях и у станков основательно подзабылись. А вот выпускнику педагогического училища знания и навыки в области русской грамматики, полученные в Городце, пригодились в полной мере. К тому же сочинение он писал по роману Горького «Мать». Исконному волжанину опростоволоситься по такой теме было бы крайне неловко. Далее всем пришлось вспоминать письмо Татьяны к Онегину, обломовскую лень и хамство Базарова для устного экзамена по литературе. Во всех этих вопросах Михаил Треушников, разумеется, тоже оказался на высоте. Николай Михайлович Галочкин и Татьяна Сергеевна Янгаева в Городецком педучилище в сфере словесности оснащали своих студентов самым основательным образом. Ну и, конечно, уроки по истории от Дмитрия Яковлевича Хлебникова и его супруги Людмилы Геннадьевны не пропали даром. Восстание Пугачева на последнем своем вступительном экзамене наш абитуриент расщелкал как семечки, получив очередную и абсолютно необходимую с учетом автоматического трояка по иностранному языку пятерку.
Нелишним здесь будет отметить, как странно, непредсказуемо и порой затейливо складываются пазлы обстоятельств, когда человек абсолютно уверен в том, что у него всё под контролем. Приехавший из Владимирской области будущий однокурсник Михаила Треушникова Виктор Чернышев был отлично подготовлен к экзамену по немецкому языку. Находясь в этом отношении в гораздо более выигрышной позиции, он спокойно отправился на финальный экзамен и справедливо рассчитывал на дополнительные баллы. Однако жизнь всегда распоряжается по-своему. Рядом с ним сел его новый приятель, с которым он успел сдружиться в общежитии. Приятель, несмотря на оценку в аттестате, немецким владел не очень, а вот напором обладал завидным. На правах закадычного, пусть и не очень давнего друга он потребовал от соседа помощи, и тот не в силах был отказать. Забота о мнении окружающих чаще всего обходится нам слишком дорого. Цена приобретаемого товара явно завышена. Эта сделка носит, как правило, все признаки кабальной, и юристам давно пора включить ее в 179-ю статью Гражданского кодекса РФ, но юноши, к сожалению, всегда велись, ведутся и, очевидно, будут вестись на подобные «товарищеские» разводы. Испытывать неловкость даже перед условным другом для них мучительнее, чем терпеть последствия своего согласия. Вместо того чтобы заниматься собственным экзаменационным заданием, Чернышев приступил к переводу текста для предприимчивого соседа. Экзаменатор заметила нелегитимную транзакцию, и Виктор немедленно был вызван к столу. В свой текст он, разумеется, не успел заглянуть даже одним глазом, поэтому переводить ему пришлось прямо с листа. Удовлетворенная его недюжинной подготовкой преподавательница в конце концов поставила обоим заговорщикам удовлетворительные оценки, уравняв таким образом отсутствие иностранного языка в аттестате у Михаила Треушникова с отличными знаниями Виктора Чернышева и нагловатостью его соседа. Три совершенно разных феномена — итог один. Так и хочется сказать, что все дороги ведут в Рим, но тут речь скорее о тщете наших раскладов и усилий перед лицом ироничной работы провидения.
Однако тогда, летом 1960-го, ни о каком фатализме и уж тем более о покорности судьбе никому в голову мысли не приходили. Московский государственный университет с его Главным зданием на Ленинских горах несомненно воспринимался всеми этими ребятами как символ наступившего будущего. Абсолютная симметрия самого высокого сталинского небоскреба красноречиво говорила им о торжестве воли и значимости труда. Если человек во всей его слабости и несовершенстве сумел общими усилиями возвести такую величественную гармонию, то ему действительно многое по плечу. Думается, это не просто вселяло надежду в тех юношей и девушек. Уверен — это давало им крылья.
В романе советского писателя Валерия Осипова «Факультет журналистики», посвященном годам обучения автора в МГУ примерно в то самое время, когда Михаил Треушников поступил на юрфак, это самое чувство окрыленности актуализировано в конкретном персонаже. Юноша по имени Курдюм в книге Осипова несет на себе явные черты отечественного Гарри Поттера конца пятидесятых годов. Он чудесным образом одарен, ему все дается легко — в двадцать лет он уже доктор наук и почетный академик «какого-то старинного европейского университета». Он мимоходом изумляет умудренных ученых мужей, собравшихся наказать его за пристрастие к азартным играм, доказав им математически, что алгоритм «подкидного дурака» может послужить основой расчета орбит для космических полетов. Он, по сути, — волшебник, реализовавший основную советскую максиму «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», и так уж сложилось, что МГУ в этой парадигме преображения волшебства в реальность играл в пятидесятые-шестидесятые годы двадцатого века для современников ровно ту же сакральную роль, которую Джоан Роулинг много позже отвела в своей вселенной чародейскому Хогвартсу.
Однако главным элементом в мире любого волшебства остаются, конечно, люди. Являясь одновременно субъектом и объектом чуда, человек мыслящий преобразует и в то же время преобразуется. Этот дуализм дает ему универсальную возможность самому становиться средой — наравне со всей остальной природой. Влиять на формирование и в то же время самому формироваться под внешним влиянием. Разумеется, в МГУ Михаил Треушников нашел среду, совершенно не похожую на ту, что он оставил в Городце. Окружившие его в Москве люди активно взаимодействовали с теми участками его души, о существовании которых ранее он, возможно, только догадывался.
Всякий новый набор людей, появляющийся в нашей жизни, меняет нас кардинально. Он живет и функционирует по необычным для нас правилам. Структура его и направление не сразу становятся нам понятны, однако определяются они практически всегда энергией лидера. Ректором МГУ в то время являлся академик Иван Георгиевич Петровский. Живая легенда университета, он пришел на этот пост в самый разгар строительства Главного здания в 1951 году. Помимо ярчайших достижений в математике и педагогике, во время Великой Отечественной войны Иван Георгиевич проявил недюжинные организаторские способности, руководя переездом МГУ в Ташкент, затем в Ашхабад, Свердловск и позже, в мае 1943-го, обратно в Москву. Административный опыт оказался очень кстати на этапе завершения грандиозной стройки. Далеко не всякий ученый способен совмещать в себе научные, лекторские и деловые качества. Тут требуется особый личностный масштаб. При этом академик Петровский сохранял все душевные свойства доброго, талантливого и остроумного человека. Известны его афористичные высказывания: «На административную работу можно назначать лишь того, кто ее ненавидит» или «Администратор не может принести пользы! Задача хорошего администратора — минимизировать вред, который он наносит». Эти формулировки показывают, что в умении мыслить ярко и нестандартно Иван Георгиевич не уступал Оскару Уайльду или Уинстону Черчиллю.
Любопытным и, как мне кажется, важным воспоминанием об академике Петровском поделился и Михаил Константинович. У кабинета ректора на десятом этаже Главного здания в шестидесятые годы находился пост ночного дежурного. На эту должность устроился один из однокурсников Треушникова Володя Вавилов. Вечерами новоиспеченный дежурный являлся на свое рабочее место, и каждый раз, когда ректор уходил домой, он выносил студенту стакан чая. Этот же ритуал неизменно повторялся и утром.
Кресло декана юридического факультета в начале шестидесятых занимал Дмитрий Степанович Карев. Крупный специалист по уголовному и международному праву, юность свою он посвятил авиации. Отучившись в середине двадцатых годов в Высшей военно-воздухоплавательной школе, получил специальность наблюдателя-корректировщика артиллерийской стрельбы с воздуха. Потом было заочное изучение юриспруденции в Иркутском университете, перевод в Московский индустриально-педагогический институт и завершение высшего образования в Московском институте советского права. До начала Великой Отечественной успел защитить кандидатскую диссертацию, а после победы над фашизмом участвовал в Нюрнбергском процессе в качестве помощника главного обвинителя от СССР. На этом историческом процессе против бывших руководителей нацистской Германии Дмитрий Степанович отвечал за документальную часть обвинения, докладывая на судебном заседании порядок представления доказательств и представляя дополнительные доказательства о преступлениях гестапо. После завершения процессов в Нюрнберге начал свою работу в МГУ, защитив в 1951 году докторскую диссертацию на тему «Военные суды и военная прокуратура».
В 1956-м, когда Карев стал деканом юрфака, эта должность предполагала уже только академическую и административную сферы деятельности, тогда как при Сталине она, судя по всему, рассматривалась и как политическая — со всеми вытекающими последствиями. Шесть довоенных деканов юридического факультета, занимавших эту должность в разные годы первой половины двадцатого века, были репрессированы. Приведу скорбный список целиком:
- 1. Павел Васильевич Гидулянов — расстрелян в 1937-м;
- 2. Яков Леонтьевич Берман — расстрелян в 1937-м;
- 3. Николай Иванович Челяпов — расстрелян в 1938-м;
- 4. Михаил Ефимович Климов — расстрелян в 1938-м;
- 5. Александр Маркович Винавер — приговорен к 8 годам лишения свободы в 1940-м;
- 6. Александр Григорьевич Гойхбарг — арестован в 1947-м, признан невменяемым, отправлен на принудительное лечение в Казанскую тюремную психиатрическую больницу.
Излишне, наверное, говорить, что обвинения всем этим юристам и ученым предъявлялись отнюдь не по уголовным делам. У всякого Хогвартса — свои темные страницы. Разумеется, всегда можно их заклеить. Но не станет ли это тогда частью той самой дополненной реальности? Умолчание ведь та же самая ложь.
