Текст: Михаил Визель
В фильме «Формула любви» граф Калиостро сразу приводит восхищенных провинциалов в нужное состояние, начиная застольную беседу словами: «Обо мне придумано столько небылиц, что я устаю их опровергать. Между тем биография моя проста и обычна. Родился я в Месопотамии, две тысячи сто двадцать пять лет тому назад...» Биографию Пелевина, в отличие от «биографии» якобы скромничающего мошенника Джузеппе Бальзамо, действительно можно было бы назвать необычной. Но родившийся в 1962 году Пелевин вырос во время позднего застоя – а эта незримая субстанция обладала воистину магической (на зависть Калиостро) способностью обращать необыкновенное в заурядное.
Судите сами. Школьные годы Пелевин провел в английской спецшколе № 31 в самом центре Москвы – на улице Станиславского (ныне снова Леонтьевский переулок), позади нового здания МХАТа. Эта школа не только считалась «спец», но и являлась таковой: здесь учились отпрыски советской творческой элиты. В школьных коридорах Витя сталкивался с бывшими на один-два класса старше его Антошей Табаковым, Мишей Ефремовым, Сашей Басовым, Сашей Мессерером (сыном главного художника Большого театра), дочкой «главного цыгана СССР» Николая Сличенко. И не только: одновременно с Витей здесь учились внук Хрущева Никита, внучатый племянник Сталина Сережа Аллилуев, сыновья замминистра внутренних дел СССР Василия Трушина. И еще одна любопытная подробность: на два класса старше будущего автора «Чапаева и Пустоты» и «Generation П» училась Таня Поляченко, известная сейчас как детективщица Полина Дашкова.
В наше циничное капиталистическое время само попадание в такой «цветник» сына простых педагогов – школьной учительницы и отставника, преподавателя вузовской военной кафедры – можно было бы счесть невероятной удачей, если не чудом. Но чудо объяснялось просто: мама Пелевина, Зинаида Ефремовна, преподавала английский в этой самой школе… Сейчас такая семейная протекция невозможна (место за VIP-партой просто очень дорого стоит – не говоря уж о сословном барьере). Тогда ее хватало. И, кстати, этим же объясняется любовь (и, что важнее, нетипичное для его поколения умение) Пелевина вставлять в свои произведения, начиная с самых ранних, английские цитаты и даже целые английские стишки собственного сочинения.
В юности Пелевин дважды «воспел» хорошо ему знакомый Тверской бульвар: в рассказе «Девятый сон Веры Павловны» фигурирует находящийся на нем подземный общественный туалет, а в «Чапаеве и Пустоте» революционные матросы Жебрунов и Барболин явились к герою непосредственно с мемориальной таблички, мимо которой школьник Витя постоянно проходил. Причем из таблички следует, что погибли они в ноябре 1917-го – а действие романа начинается в октябре 1918-го. Так что к герою они явились уже призраками…
Дальше жизнь будущего писателя, казалось бы, шла по накатанной для советского технического интеллигента колее. В 1979 году он поступает в МЭИ, оканчивает его с красным дипломом в 1985 году (два года, как и у большинства советских студентов, было потрачено на армию) и остается работать на кафедре, а через два года сдает экзамены в аспирантуру. Но дальше следует неожиданный кульбит: вместо того, чтобы писать техническую диссертацию, в 1988 году молодой инженер успешно сдает вступительные экзамены в находящийся через бульвар от родной школы Литинститут.
Казалось бы, ничего необычного тут нет, наоборот – это нормально: только перевалив за 25-летний рубеж, человек созревает для того, чтобы стать писателем. Но Литературный институт имени Горького – не популярные на Западе (а с недавнего времени – и у нас) краткосрочные писательские курсы, creative writing workshop, как, наверно, сказал бы сам Пелевин. Это полноценный вуз с лекциями, зачетами, экзаменами и т.д. И для того, чтобы начинать «все заново», взрослому мужчине, квалифицированному специалисту по электрооборудованию троллейбуса с асинхронным тяговым приводом (тема дипломного проекта Пелевина в МЭИ) нужно немалое мужество. Но исторический фон и здесь лишил Пелевина возможности проявить незаурядность: инженеров в СССР взрастили явно больше, чем нужно, а второе высшее образование до середины 90-х можно было получать бесплатно. Так что по узким коридорам Лита ходило немало первокурсников под тридцать (особенно забавно смотревшихся на фоне вчерашних школьниц из артистических семей — восторженных барышень à la Цветаева).
Впрочем, Пелевин учился на очно-заочном отделении, то есть ходил на творческие семинары, а филологические предметы постигал «без отрыва от производства». «Производством» же для него стала редакция журнала «Наука и религия», где он окучивал темы, связанные с восточным мистицизмом. Отучившись несколько лет, Пелевин ушел из Литинститута – именно ушел сам, а не был отчислен. Уж поверьте, для того, чтобы быть именно отчисленным из Лита, – надо было совершить что-то совсем запредельное. А Виктору просто стало неинтересно – знакомством с детьми советских генералов от культуры его после школы было не удивить, а как писателю «литучеба» ему ничего больше не приносила. Правда, совсем с творческим вузом он всё-таки не порвал: в начале 90-х в образовавшемся при нем маленьком эзотерическом издательстве он вместе с будущим руководителем поэтического семинара этого же института Виктором Куллэ в качестве редактора готовил к печати первый в России трехтомник Карлоса Кастанеды. Причем, по его собственному позднейшему признанию, готовил очень серьезно: текст перевода был им практически переписан.
В декабре 1989 года состоялся дебют Пелевина в печати. Журнал «Химия и жизнь» опубликовал рассказ-сказку «Колдун Игнат и люди». Сейчас это тоже может вызвать недоумение: какое отношение откровенно мистический гон имеет к народно-хозяйственным (а не фармакологическим) аспектам химии? Но это снова наглядный пример того, как метафизика общества возобладала над личной. На излете советской власти именно малоприметные, как бы «отраслевые» журналы, за которыми цензура следила не столь пристально, как за литературными «толстяками» вроде «Нового мира» или массовым «Огоньком», стали отдушиной для тихой интеллигентской фронды. В том числе – для «неправильной», без построения коммунизма на Марсе, фантастики, по ведомству которой Пелевин формально проходил.
Вслед за этим рассказом последовали публикации в журнале «Знание-Сила», культовом в то время среди фанатов фантастики «Искателе», других альманахах, журналах и даже газетах. В 1991 году выходит первая настоящая книга – сборник рассказов «Синий фонарь», который в 1993 году получает «Малого Букера». Причем сразу – стотысячным тиражом. Такие тогда были тиражи! А в 1992 году респектабельнейшее «Знамя», зажмурившись, публикует две повести Пелевина – сначала возмутительную «Омон Ра», потом – еще более возмутительную «Жизнь насекомых». Наконец, в апреле 1996 года в том же «Знамени» начинается публикация «Чапаева и Пустоты», встреченного воплями восторгов молодых читателей и яростным шипением маститых критиков. На которых Пелевин не обращает ровно никакого внимания и вообще отказывается участвовать в какой-либо «писательской жизни».
С этого момента о Пелевине перестают говорить как о «молодом писателе» и его биография, можно сказать, заканчивается. Во всяком случае, прерывается. И начинаются сплошные мифы. Пелевина вообще нет (что вы, я знал его в молодости). Пелевин – конченый наркоман (никогда не употреблял). Пелевин – каратист и велосипедист (не больше, чем любой человек, желающий поддерживать себя в хорошей форме). Пелевин не вылезает из буддийских монастырей (бывал на экскурсиях). Пелевин живет на стипендии в Южной Корее. Нет, на гранте в Германии. Нет, у женщины в Италии. Нет, его обнаружили на Бали (зарегистрирован как ИП в Чертанове). Пелевин заключил кабальный контракт с издательством. Ах нет, кто же его заставит?
Разбирать их по отдельности нет необходимости. Во-первых, есть интернет, а в нем есть сытный фан-сайт pelevin.nov.ru, да и категорический мораторий на интервью Пелевин регулярно нарушает. А во-вторых, это не столь важно. Можно констатировать главное: в расцвете писательских лет Виктор Пелевин полностью освободился от навязанных ему мифов – и творит свои собственные. А предпоследняя и особенно последняя ежегодная книга, вышедшая совсем недавно, явила нам, можно сказать, нового, зрелого Пелевина: не просто профессионала, способного соблюдать взятые (хотя бы даже перед самим собой) обязательства, невзирая на самые трагические форс-мажоры, но и творца самодостаточных замкнутых миров. Которые теперь он может планомерно заполнять. Не забывая, разумеется, совета собственного героя Люсифёдора: «важны только две вещи. Первая – чтобы зрителям казалось, что тебя вот-вот стащат со сцены за правду. Вторая – чтобы этого не произошло на самом деле».
