Текст: Алевтина Бояринцева
Сергей Прокофьев был довольно экстравагантной персоной. Человек в длинном пальто, с дорогим парфюмом, с эксклюзивными привычками. Например, назначал встречу на 17.14 и выговаривал опоздавшим. Мог быть ранимым до мимозности – и дерзким до гротеска. «Кому попало продают билеты на концерт», – говорил он партнеру по шахматам, иронично отозвавшемуся о его музыке.
Писал остроумную публицистику, рассказы – на странно-арлекинском языке. А личная жизнь его сложилась так, что юристам пришлось долго распутывать «казус Прокофьева» (подробности далее). На сцене он был пианистом, дирижером; архетипически – «гадким утенком», «блудным сыном». Сочетание вновь из нетривиальных, эстетских – возвышенно-трагическое. Вспомним еще о таких качествах, как фотогеничность, артистическая фактурность, запечатленная на портретах художников-современников, – от Матисса до Кончаловского. Словом, достойнейшая светская фигура. Герой противоречивый и яркий – как и весь сложносочиненный ХХ век.
Художественное, эстетическое влияние Прокофьева сегодня очень сильно: его активно исполняют, о нем пишут. Но все же – это сфера узкого, специального знакомства. И дело не в том, что гипотетический немузыкант ленится послушать «Золушку», а в том что, Прокофьев, как говорили древние, – больше суммы своих произведений. Он знал многих, его знали многие: великие, модные, заурядные. Прокофьев обсуждал с Булгаковым идею оперы «Пушкин», танцевал с Улановой и говорил с ней о балете «Снегурочка». Сколько еще наше время не договорило об этой сложной, драматичной персоне?.. Вот несколько книг, которые хотя бы помогут начать этот разговор.
Марк Арановский. "Мелодика Прокофьева"
Л.: Музыка, 1969
Начну с того, что противопоказано немузыкантам – специфично, непопулярно, шокирующе научно. Делаю это потому, что книга Арановского демонстрирует главные принципы в отношении к Прокофьеву после грозного февраля 1948 года («Постановление Политбюро...»). Спустя два года после идеологического приговора Ахматовой и Зощенко пришла очередь композиторов. В сочинениях Прокофьева, Шостаковича и ряда достойнейших их коллег был обнаружен опасный вирус – «формализм». Хотя речь идет о монографии, созданной уже в конце 1960-х, в ней все еще звучат интонации оправдательного «приговора». Автор старается компенсировать наличие в музыке Прокофьева микроочагов формализма глубоко национальным характером мелодии. Исследователь даже рискнул вспомнить о совсем уж далекой от реализма опере «Огненный ангел» по Брюсову, написанной «там». И смело заявил, что все языковые «странности» оперы, если хорошо подумать, родом из русских степей, а корень их в знаменном распеве и протяжной народной песне. «Таким образом, – подытоживает Арановский, – и вдали от родины Прокофьев оставался верен здоровым началам». И еще долго старались отечественные исследователи доказывать душевное здоровье композитора и исконно русскую природу его музыку. Честь им и хвала!
Валентина Чемберджи. "ХХ век Лины Прокофьевой"
М.: Классика ХХI, 2008
Вернувшись в Советский Союз после длительной поездки, «благословленной» Луначарским, Сергей Прокофьев сохранил «там» множество друзей и поклонников. Спустя годы близкие говорили: это был общий круг Сергея и его супруги, камерной певицы Лины Кодины-Прокофьевой. Никто из них не признал его вторую спутницу – «советскую» жену Миру Мендельсон. Вполне ли они были мужем и женой? Встретив Миру, композитор хотел официально развестись с Линой, но, оказывается, в СССР их заключенный за рубежом брак не считался законным. Значит, Прокофьев считался холостым. Так их и поженили. Позднее казус был разрешен. Ответ ищите в книге и тематических источниках.
Лина была, как бы сейчас сказали, очень стильной женщиной: с хорошим вкусом, отличными манерами. Ей нравилось выходить в свет. Она очень любила театр, мечтала петь в операх мужа. Но случилось так, что ставила чужие оперы в лагерях, на севере незнакомой страны. Лагерному начальству пришла в голову барская затея – сделать оперную труппу из полуживых заключенных. Наверное, благодаря этому «крепостная» Прокофьева и выжила.
Весть о смерти вождя 5 марта 1953-го года сделала все остальные события той весны незначительными. Лина Прокофьева плакала в лагере, когда узнала случайно, что умер еще «какой-то композитор Прокофьев»…
"Встречи с прошлым: Выпуск 6"
М.: Советская Россия, 1988. (С. 228-248: Переписка В.Э. Мейерхольда и З.Н. Райх с Л.Н. Обориным)
Мейерхольд, очень друживший с Прокофьевым, часто упоминает о нем в переписке с разными адресатами. Пианист Лев Оборин – один из них. Горячий поклонник прокофьевской музыки, он почти в каждом письме интересуется делами композитора. Он и сам занимался композицией. В одном из писем пишет: «творю оркестровую пьесу, следуя заветам С. Прокофьева» (1930 г.).
А Зинаида Райх в одном из парижских писем рассказывает, шутя, о милом совместном досуге с Прокофьевыми на их даче – съемке любительского фильма «Воровка детей, или детектив у Прокофьевых». Сценарий написала сама Райх, а оператором был Сергей Сергеевич. Эта публикация – самая комфортная для прочтения из тех, в которых соединены имена Прокофьева и Мейерхольда. В ней нет разочарований от запрета на очередную совместную работу в театре.
Сергей Прокофьев. "Дневник. 1907-1933: в 3-х томах"
М.: Классика XXI, 2005
Этот дневник, в отличие от «Автобиографии», написанной в 1930-х, стоит читать, главным образом, «по делу» – если нужен конкретный факт, мнение, диалог. Он написан скуповато, деловито. Консерваторские будни, разговоры с Дягилевым о постановках, гонорарах, переезды, выступления, чуть ревнивые высказывания об Игоре Стравинском. Для чтения с увлечением рекомендую именно «Автобиографию»: она подробнее, теплее, добрее, «литературнее».
Сергей Прокофьев. "Рассказы"
М.: Композитор, 2003
Рассказы Прокофьева напоминают маленькие «дурачества» большого любителя розыгрышей, театральности, импровизаций. Вместе с тем, каждый написан со своим «умыслом» – любопытным художественным приемом, языковой «фишкой». Взять хотя бы очаровательный красный цвет в «Сказке про гриб-поганку»! «Прекрасный красный бант» Тани и «красная как огонь шляпка» Мухомора ярко выделяют персонажей в разнообразной цветовой гамме рассказа. Само же путешествие Тани в царство грибов – оригинальная сжатая версия приключений кэрролловской Алисы в Стране Чудес. А в рассказе «Умерев, часовщик…» Прокофьев неожиданно разыгрался глаголами:
« - Чего эта харя улыбается? – ткнул он <«очень важный чорт»> пальцем в часовщика.
- О земле вспоминает, - вильнул чертёнок»...
…Идя по маршруту Прокофьева, можно много кого встретить и много чего узнать. Например, что он носил красно-оранжевый галстук и неподражаемо рассказывал истории из «гангстерского быта». Или как он сочинял вместе с детьми историю про птичку, утку, Петю и волка. Это интересный маршрут – не поленитесь, попробуйте им пройти.
